ХОЛОСТЫЕ ЗВОНЫ

…22 сентября в Минобороны и ГШ, в Главные штабы видов Вооруженных Сил и родов войск поступило письмо Александра Руцкого следующего содержания:

«Командующему Сухопутными войсками генерал-полковнику Семенову В. М. Командующему Военно-Воздушными Силами генерал-полковнику Дейнекину П. С. Командующему Воздушно-десантными войсками генерал-полковнику Подколзину Е. Н. Командующему Военно-Морским Флотом адмиралу Громову Ф. Н.

Уважаемые товарищи!

Я обращаюсь к вам как офицер. Мы давали клятву на верность служению Родине. Страна находится перед лицом смертельной опасности. На наших глазах разрушили великую державу — Советский Союз. Плата за эту трагедию — сотни тысяч убитых и раненых, миллионы беженцев. Сейчас целенаправленно разрушается российская армия, военно-промышленный комплекс. России уготована такая же судьба, как и СССР. Грубо поправ конституционные нормы и принципы демократии, Б. Н.Ельцин и его радикальное окружение совершили государственный переворот и тем самым подвели страну к гражданской катастрофе.

В этот тревожный час я обращаюсь к вам: не оставайтесь в стороне от происходящего. Этого не простят нам наши дети и внуки. Армия не может быть вне политики в момент, когда разрушается государство и над обществом нависает тень новой диктатуры. Призываю вас занять активную позицию, достойную офицерской чести и присяги.

С надеждой и уважением,

Исполняющий обязанности

Президента Российской Федерации А. Руцкой».

О содержании письма и о его поступлении на Арбат и в Главные штабы видов Вооруженных Сил руководство военной контрразведки мгновенно доложило министру обороны, который тут же проинформировал Кремль. Некоторые главкомы по закрытой связи упражнялись перед министром в своем яростном неприятии «гадкого послания» и даже клялись, что тут же выбросили его в урну или сожгли.

Руцкой пытался в очередной раз «потянуть» на себя армию и ее руководящую верхушку. Он действовал сообразно той обстановке, в которой оказался.

Уже вскоре стало известно, что в парламенте отключены все виды связи. А через некоторое время и у нас по Арбату пошла гулять дешевая «утка», с помощью которой руководство Генштаба пыталось обмануть офицеров: дескать, «перегорели предохранители на АТС Генштаба».

Я позвонил на АТС и поинтересовался у телефонистки, в чем дело:

— Меняем предохранители. Через час связь с городом будет.

С того дня связи с городом не было больше недели…

В послании Руцкого нашим высшим командирам мы обнаружили несколько огрехов: новый президент неточно назвал должности тех, к кому он обращался. Главкомов видов он назвал командующими, а к генеральским званиям Дейнекина и Громова забыл добавить обязательные для войскового этикета слова «авиации» и «флота».

А это между тем показывало не только недостаток культуры обращения, но и вводило в смятение наших высших генералов. Некоторые расценивали их перевод новым президентом из ранга главкомов в ранг командующих как «понижение» по службе и потому отнеслись к форме обращения не как к досадной ошибке, а как к состоявшемуся кадровому решению Руцкого. Какие чувства это вызвало, — объяснять не надо…

В те осенние дни 1993 года совесть огромного числа российских генералов и офицеров мучительно металась между магической силой приказа высшего начальства, страстными депутатскими кличами о помощи и собственным рассудком.

Ситуация складывалась такая, что каждый шаг был плохой. Уйти от Ельцина — Кремль обвинит в предательстве. Остаться с Ельциным — депутаты обвинят в предательстве. Идея нейтралитета, несколько дней прожившая на этажах Минобороны и Генштаба, была вскоре уничтожена под нажимом президента и министра обороны, сыгравшего в те часы роль штрейкбрехера в ельцинских расчетах…

А под окнами Минобороны и Генштаба опять звучало:

— Предатели! Трусы!

Это сильно било по самолюбию.

В те дни мне бросилось в глаза, что уже не только офицеры, но и многие генералы предпочитали появляться на Арбате в гражданке…

Одни стеснялись, другие — боялись. Я лежал на своем ген-штабовском подоконнике, читал плакаты в руках арбатских пикетчиков и думал о том, в какой еще армии мира военные остерегаются ходить в форме по столице родного Отечества…

Происходило что-то странное и непонятное. Нас со всех сторон укоряли в предательстве и трусости, мы жили с комплексом какой-то вины. У меня иногда создавалось впечатление, что вся армия стала жить с опущенными от стыда глазами.

Руцкой и Хасбулатов продолжали звать армию на помощь. Армия вздыхала, сочувствовала, но продолжала сидеть в своих гарнизонах, штабах и кабинетах.

В то время я еще не знал, что все же нашлись среди военных люди, которые тайком наведывались в Белый дом, вели агитацию в некоторых частях и подразделениях и даже собирались вывести подчиненных с оружием в руках на помощь Верховному Совету… О них в Кремле и на Арбате станет известно позже.

Мы продолжали трепаться в курилках и кабинетах. Споры шли уже о том, что говорить слово «армия» неправомерно. Ибо в состояние повышенной готовности приводилась лишь малая толика армии в виде придворных частей и дивизий. Но эти споры были больше похожи на попытку самооправдания.

Генштабисты, возвратившиеся из командировок в войска, говорили об известном: морально люди на стороне взбунтовавшегося парламента. Фактически Вооруженные Силы продолжали находиться под жестким контролем Минобороны и Генштаба.

В условиях яростной схватки между президентско-правительственной и оппозиционной прессой военному человеку эа-частую крайне трудно было отделить зерна от плевел, ложь от правды.

Армия продолжала жить между двух истин…

Войска, особенно низовой состав, весьма туманно ориентировались в происходящем в Москве. Воспитательные структуры практически бездействовали. Многие командиры были даже заинтересованы держать людей подальше от склок большой политики.

Многочисленные обращения Верховного Совета к командирам и солдатам дальше Московской кольцевой автодороги доходили в считанных случаях. Высший генералитет хотя и проявлял некоторое время скрытые колебания, но мало-помалу и все больше стал склоняться на сторону Ельцина — Грачева.

А под нашими окнами с утра до позднего вечера ходили люди с плакатами, на которых было написано хорошо всем знакомое: «Армия, будь с народом!» «Офицеры, Россия верит вам!»… Намного чаще обычного на Арбате звонили «кремлевки»… Выбор был небольшой.

Есть вещи, о которых генералы и полковники не могут говорить вслух, но неизбежно думают о них. Даже самые горячие головы тогда понимали, что могло произойти, если бы на московских улицах Таманская дивизия пошла против Кантемировской, дивизия имени Дзержинского против 27-й бригады особого назначения. Это противостояние могло мгновенно перекинуться на всю Россию. Вместе с армией неизбежно размежевался бы и народ. Такой сценарий стал бы классическим вариантом развязывания гражданской войны, которую смогли бы остановить разве что несметные натовские полчища, направленные в Россию под видом миротворческой акции. То было бы самое худшее, что можно вообразить…

И даже тогда, когда стало окончательно ясно, что ввод войск в столицу неизбежен, мы жили последней надеждой на то, что до стрельбы не дойдет. Была вера в благоразумие Кремля и парламента… Мы уже не думали о том, кто создал кризис. Все мысли были связаны с одним — не дошло бы до крови…