ГВАРДИИ СТАРШИНА А. ШИЛОВ Радостный час

ГВАРДИИ СТАРШИНА А. ШИЛОВ

Радостный час

В первых числах апреля наш артиллерийский полк перешёл через Одер севернее Кюстрина по мосту, который каждый день разбивался немецкой артиллерией и сейчас же восстанавливался нашими сапёрами.

Когда мы переходили через мост, противник вёл по нему огонь. Не успели мы перейти на западный берег, как в нашем взводе был уже ранен один боец. Это было вечером. За ночь мы оборудовали огневые позиции в четырёхстах метрах от переднего края противника. Плацдарм, занятый здесь советскими войсками на левом берегу Одера, имел к этому времени глубину приблизительно в четыре километра. Местность была открытая, только кое-где рос кустарник. Большинство расчётов замаскировало свои орудия под кустики, а наш взвод использовал для маскировки стоявшие тут два стога прошлогодней соломы. Батарея занимала по фронту участок протяжением не больше восьмидесяти метров. Орудия стояли в нескольких метрах друг от друга.

Утро застало нас сидящими в ровике. Один из расчёта вёл наблюдение, остальные не высовывались, каждый занимался своим делом. Наводчик Кривоногое, как всегда в свободное время, перечитывал письма. Его отец, старик-моряк, работающий в Архангельском порту, очень часто писал ему, подробно описывал свою жизнь. Часто писали Кривоногову и его многочисленные младшие братья и сёстры. Заряжающий Букнин читал газету, а молодой боец Сушилов, колхозник из Калининской области, сидел над картой. У нас была большая карта Европы. Мы раздобыли её где-то в Варшаве. Сушилов с моей помощью каждый день отмечал на ней города, занятые советскими войсками, и измерял расстояние, оставшееся нам до Берлина. Он занимался этим делом с большим увлечением. Расспрашивал всех о занятых городах и форсированных реках, его интересовала география. В этот день Сушилов торжественно провозгласил:

– Товарищи, до Берлина осталось 68 километров.

В газете сообщалось, что до Берлина осталось 70 километров. Хотя разница была небольшая, но мы принялись сами измерять. Все мечтали первыми вступить в Берлин, и поэтому для нас имел значение каждый километр.

Ясно было, что сегодня-завтра надо ждать приказа товарища Сталина о наступлении на Берлин.

Нас противник не замечал – хорошо замаскировались.

Утром 14 апреля командир батареи приказал нам приготовиться, вынуть снаряды из ровика и протереть их. Мы решили, что долгожданный час наступил. И, действительно, вскоре был дан сигнал артподготовки. В один миг стога соломы были раскиданы. Немцы увидели наши пушки. Не успели они притти в себя от этой неожиданности, как на них уже обрушились наши снаряды. Все обнаруженные нами огневые точки противника были уничтожены.

Мы получили от командира полка благодарность за хорошую стрельбу, и тут же нам было приказано выдвигаться вперёд за пехотой, ворвавшейся в первую линию ненецких траншей. При выдвижении орудия мы попали под артналёт противника. Я был ранее в руку осколком. Это меня очень раздасадовало. Вижу, что надо бежать в санбат, но не решаюсь – боюсь отстать от своих, не знаю, что делать, душа разрывается на-двое. Оказалось, что в этот день мы дальше не пойдем, что всё это быза только разведка боем. Узнав об этом, я побежал в санбат. Там мне быстро извлекли осколок из раны, перевязали руку, и я сейчас же вернулся к своему орудию.

Вдоль канавы, проходившей между захваченной у немцев траншеей и огневой позицией нашей батареи, росли большие, очень пышные вётлы, начинавшие уже зеленеть. Орудия стояли между деревьями, их тень прикрывала нас. Вскоре за шеренгой наших пушек появились тяжёлые артиллерийские системы. Они становились на огневые позиции почти впритирку, так же как и мы. Появились зенитчики и тоже стали расставлять свои пушки позади нас; за ними прибыли на машинах прожектористы со своими установками. Мы думали, что зенитки и прожекторы устанавливаются здесь для защиты нас с воздуха. Но в воздухе непрерывно проносились одни наши самолёты – немцев не видно было совсем. К вечеру 15 апреля к переднему краю придвинулись танки.

Уже темнело, когда я получил листовку с обращением к войскам Военного Совета фронта. В ней говорилось, что наступил срок последнего удара по фашистскому логову. Эту листовку я читал бойцам, стоя в ровике у своего орудия. У нас не было никаких сомнений, что фронт противника будет смят. Мы никогда еще не видели такой насыщенности поля боевой техникой и не представляли, что на небольшом участке можно собрать столько пушек и танков. Между ними пройти негде было.

Ночью меня вызвали к командиру батареи. Он сказал, что скоро будет дан сигнал артподготовки, и объяснил, для чего установлены прожекторы. Я с удивлением узнал, что прожекторы предназначаются на этот раз не для защиты нас с воздуха, а для ослепления наземного противника.

Впервые мы начали артподготовку ночью. Когда "катюши" открыли огонь, было совершенно темно, но сейчас же рядом с нами вспыхнуло около двадцати прожекторов, и стало так светло, что колышки, которые были поставлены днем для ночной стрельбы, оказались лишними. Все цели были, как на ладони, разрывы своих снарядов мы видели, как днём.

По переднему краю противника мы вели огонь минут двадцать-тридцать. Пехота, двинувшаяся в атаку вместе с танками, нетерпеливо рвалась вперёд. Бойцы, давно ждавшие этого радостного часа, смело приближались к разрывам наших снарядов на пятьдесят метров. Нам приказано было перенести огонь на полкилометра в глубину, а через десять-пятнадцать минут оказалось, что нам нужно уже принимать походный порядок и догонять пехоту. Пополнив боекомплект на своё орудие и на автоматы, мы двинулись в прорыв за танками и десантной пехотой.

Прожектористы уже погасили своё освещение. Взошло солнце. Местность, которую мы за несколько дней наблюдения так изучили, что знали здесь каждый кустик, каждый бугорок, нельзя было узнать. Там, где зеленела озимь, сейчас осталась только голая, развороченная, чёрная земля. Когда мы выехали на большак, пришлось очищать его от груд щепок, в которые превратились росшие вдоль дороги вётлы. Мы пробивались по этой дороге, как через бурелом в лесу. Вокруг все поля были завалены разбитыми орудиями, танками, автомашинами и трупами немцев, бежавших из траншей, чтобы спастись от обрушившегося на них среди ночи невиданного шквала огня и ослепляющих лучей света.