ЛЕВ ШИЛОВ. Звукоархивист Ираклий Андроников
ЛЕВ ШИЛОВ. Звукоархивист Ираклий Андроников
Возвращение в эфир и на современные грампластинки старых литературных звукозаписей связано прежде всего с именем Ираклия Андроникова. Но до сих пор эта сторона многосложной деятельности Андроникова оставалась как бы в тени его замечательных концертных выступлений с устными рассказами, блестящих телевизионных и радиопередач, знаменитых литературоведческих находок. А между тем, как говорил он сам весной 1980 года на открытии выставки «Звучащая литература» в Государственном Литературном музее, занятие старыми звукозаписями (поиск, изучение и комментирование уникальных фонограмм) для него «один из любимых видов работы».
Слово «звукоархивист» появилось и получило широкое распространение в 1977 году, когда отмечалось столетие изобретения звукозаписи. Андроников же стал звукоархивистом еще в середине пятидесятых годов, когда, первым из литературоведов осознав всю важность этого нетрадиционного вида литературных документов, заинтересовался старыми записями авторского чтения, стал извлекать их из архивов и частных собраний, доказывать необходимость восстановления наиболее ценных фонограмм голосов писателей, певцов, актеров…
«Слово звучащее богаче воспроизведенного на бумаге, – утверждает он. – Интонация открывает далекие перспективы смысла, делает речь более убедительной»[118].
Андроников-звукоархивист учит ценить в старых фонограммах прежде всего фиксацию уникальности, неповторимости творческого момента. Так, из десятков сохранившихся записей Шаляпина он отдает предпочтение пусть несовершенной по звучанию, но сделанной непосредственно на сцене. Рассказывая о ней в пластинке «Размышления об искусстве Шаляпина» (1977), он подчеркивал, что эта запись «отличается от всех прочих своим документальным характером. Паузы, удаления от микрофона, шаги по сцене, грохот брошенной скамейки не мешают впечатлению. Наоборот, за этим угадывается игра Шаляпина – момент его творчества на публике. Сама тишина зала, потрясенного гениальной игрой и пением Шаляпина, безграничная принадлежность певца только этой минуте решительно выделяют эту запись из ряда других, технически более совершенных, свободных от случайных шероховатостей…»
Особо значительна работа Андроникова по выявлению, научному осмыслению и комментированию записей голосов русских и советских писателей.
Поскольку в пятидесятых годах радио еще не проявляло достаточного интереса к старым записям, эту работу Ираклий Луарсабович начал во Всесоюзной студии грамзаписи, где составил пластинку «Говорят писатели» (1959), на которой собрал и прокомментировал шестнадцать фонограмм писательских выступлений, сделанных с 1908 по 1954 год. Этот диск, а также вторая пластинка той же серии, вышедшая в 1966 году, вернули в современную культурную жизнь голоса Л. Толстого, А. Куприна, В. Вересаева, В. Брюсова, В. Маяковского, А. Ахматовой, С. Есенина, Э. Багрицкого, Б. Пастернака, А. Луначарского, М. Горького, Н. Телешова, Н. Погодина, П. Павленко, Н. Асеева… Правда, качество звучания многих записей было невысокое. Даже после реставрации, проведенной опытнейшим звукооператором Еленой Осауленко, не все слова в некоторых выступлениях удавалось разобрать (поэтому к пластинкам пришлось прилагать текст фонограмм). Но и в таком виде – хотя это далеко не все тогда признавали – записи были бесценны.
Само собой разумеется, что эта своеобразная антология не была и не могла быть достаточно полной. В комментариях к первой пластинке Ираклий Андроников, в частности, сетовал на то, что нет в ней голосов Демьяна Бедного, Д. Фурманова, Л. Сейфуллиной, А. Макаренко, И. Ильфа, А. Гайдара, Ю. Тынянова «и многих, многих других голосов, которые так сильно звучали в нашей литературе». Но дальнейшие розыски, предпринятые Андрониковым и его последователями, дали неожиданно богатые результаты, во вторую пластинку этой серии (1966 год) уже вошли записи Аркадия Гайдара и Юрия Тынянова, а в пластинке «Первый съезд советских писателей» (1970) зазвучали голоса Демьяна Бедного и Лидии Сейфуллиной. К этому замечательному фонду прибавились восстановленные записи А. Блока, О. Мандельштама, С. Клычкова, А. Белого, А. Серафимовича, Н. Гумилёва и других писателей. Некоторые из них вошли в пластинку «Голоса, зазвучавшие вновь», подготовленную в 1977 году Литературным музеем.
«Эти речи, эти стихи в исполнении самих поэтов, даже и в старых, даже в несовершенных записях, – справедливо утверждал Андроников в звуковом комментарии на пластинке „Говорят писатели”, – дополняют наше представление о тех, кому русская литература так много обязана своей славой и всемирным авторитетом. Голоса дают представление об их живом облике, пожалуй, не меньшее, чем портреты в собрании сочинений!»
Тридцать пять записей писательских голосов были извлечены исследователем из архивов и частных собраний, прокомментированы и соотнесены друг с другом на пластинках и в радиопередачах конца пятидесятых – начала шестидесятых годов. Перед слушателями, как говорил Андроников в одной из первых таких передач, предстало в звучании «богатство русской литературы, ее великое разнообразие и удивительное единство писателей всех поколений в ощущении литературы как общего и глубоко народного дела».
О том, насколько это была непростая работа и как был захвачен ею исследователь, свидетельствует его открытка из Ленинграда в Москву, во Всесоюзную студию грамзаписи, – открытка, сама уже ставшая историческим документом и ныне хранящаяся в Литературном музее. Андроников сообщает весной 1958 года редактору студии А. Соловьёвой, что в Ленинграде он занимается поисками пластинок Леонида Андреева и просит подготовить к его возвращению для прослушивания те записи, которые он уже обнаружил (С. Третьяков, И. Уткин, Ф. Гладков, Э. Казакевич). Жалуется на то, что никак не удается определить последовательность и закономерность размещения такого разнородного материала на одной пластинке: «Трудно монтируется по смыслу. Все свободное время раскладываю карточки, как пасьянс»[119].
Из Ленинграда Андроников привез редчайшие записи, которых не было в московских архивах: пластинку Валерия Брюсова, запись Куприна, читающего свой перевод из Беранже, речь Леонида Андреева о взаимоотношениях писателя и газетной критики. Речь, в которой писатель гневно говорил:
«Если бы я вздумал писать статью на эту тему, я назвал бы ее так: „На лобном месте”, ибо действительно каждый, почти каждый из нас находится на лобном месте. Трудно, почти невозможно перечислить всю, всю ту массу инсинуаций, лжи, клеветы, которая валится на голову почти каждого из нас».
Эта редкая пластинка была выпущена фирмой «Орфеон». Фирма специализировалась на сенсационных записях – литературных и музыкальных (например, популярнейшей тогда А. Вяльцевой). Осуществила она и ряд «пиратских» изданий, то есть произвела переписи пластинок других фирм, не имея на то никаких прав. Дело закончилось судебным процессом.
Широко известной стала теперь запись обращения Льва Толстого к ученикам Яснополянской школы. Она не раз звучала по радио, вошла в телепередачи, кинофильмы и в несколько пластинок. Уместно напомнить, что вернул ее нам, еще в 1959 году ввел в культурный обиход на пластинке «Говорят писатели», именно Ираклий Андроников. Его поиск и научное комментирование толстовских записей были продолжены группой сотрудников Государственного музея Л. Н. Толстого и Литературного музея и привели к ошеломляющим результатам: теперь мы можем слушать толстовский голос почти полтора часа!
Удалось Андроникову разыскать и пластинку Ивана Бунина. Это была большая удача. Оценить ее вполне можно только зная, что до Андроникова сделать это не сумели ни один коллекционер и ни одно учреждение. «А между тем было известно, – рассказывал Ираклий Луарсабович корреспонденту „Литературной газеты” в 1966 году, – что голос его записан задолго до революции. Спрашивали у коллекционеров, давали объявления в газеты – безрезультатно. И вышла наша первая пластинка без Бунина. Когда с готовой работой решили познакомить радиослушателей, мы обратились к ним с просьбой о помощи. И старая бунинская пластинка нашлась в тот же миг – у А. И. Кувшинниковой, в Москве, в Староконюшенном переулке»[120].
До сих пор экземпляр пластинки, обнаруженный Андрониковым, остается единственным.
Разыскания Андроникова были успешно продолжены сотрудниками Литературного музея, направляемыми его советами. За последние годы ими обнаружены, в частности, запись голоса А. Свирского, который читает отрывок из очень известной когда-то и не забытой сегодня повести «Рыжик», записи авторского чтения М. Волошина, сделанные в середине двадцатых годов, голоса А. Афиногенова, Н. Заболоцкого, Вс. Иванова, М. Пришвина, А. Новикова-Прибоя, Н. Толстой-Крандиевской, М. Зощенко… Эти голоса постепенно приходят в современные радиопередачи, пластинки, звуковые журналы во многом благодаря трудам звукоархивиста Ираклия Андроникова.
Именно к Андроникову обратилась в 1976 году редакция журнала «Кругозор» с просьбой проконсультировать новонайденную звукозапись чтения Борисом Пастернаком своих переводов из Шекспира. Андроников квалифицировал запись как сохранившую «самое достоверное звучание», написал по этому поводу в августовский номер журнала яркое эссе и помог выбрать наиболее интересный отрывок для публикации на звуковой странице[121].
Когда в 1967 году «Кругозор» впервые дал блоковское чтение стихотворения «В ресторане», именно Андроников посоветовал впредь сопровождать такие записи комментариями современников, которые могли бы удостоверить подлинность звучания, определить степень схожести с живым голосом поэта. По рекомендации Ираклия Луарсабовича, следующую восстановленную запись Блока, стихотворение «О доблестях, о подвигах, о славе…», я вместе с З. Паперным повез на экспертизу Корнею Чуковскому. Мы записали на магнитофон непосредственную реакцию Чуковского на прослушанную запись и его свидетельство: «Голос похож, и тембр похож». Позже, когда эта фраза была вмонтирована рядом с блоковской фонограммой («Кругозор», 1975, № 10), я убедился, как ценен был совет Андроникова: насколько интереснее и достовернее стала пластинка!
В начале шестидесятых годов по Всесоюзному радио все чаще стали звучать передачи, составленные Ираклием Андрониковым на основе старых писательских фонограмм. А весной 1964 года для возникшей тогда передачи «Литературные вечера» Андроников придумал специальную рубрику – «Звуковые публикации». Хотя эта интересная во многих отношениях передача уже широко освещена в литературе (прежде всего – ее бессменным ведущим, журналистом и писателем Юрием Гальпериным[122]), мне кажется, что некоторые ее уроки еще не вполне осмыслены, а несомненные достижения недостаточно используются в повседневной радиоработе.
Рубрика «Звуковые публикации» появилась уже в первом из «Литературных вечеров». В нем участвовали А. Вознесенский, С. С. Смирнов, Е. Исаев; давались сцена из спектакля по роману Д. Гранина «Иду на грозу» и русская народная сказка «Догада» (в чтении Д. Орлова). Завершал же этот, признаться, несколько пестрый радиовечер Ираклий Андроников. Для такого торжественного случая Андроников выбрал одну из самых ценных своих находок – голос Ивана Бунина. Но перед ее демонстрацией ввел радиослушателей в более общий круг проблем звукоархивистики: рассказал, голоса каких писателей им уже обнаружены, выразил надежду на то, что некоторые из исчезнувших записей еще могут найтись. А потом, до включения записи бунинского стихотворения (технически она не очень хороша), прочитал стихотворение сам.
Это тоже было своего рода открытием. Был найден способ демонстрации по радио неразборчивых фонограмм. То, что потом делалось неоднократно и стало восприниматься как само собой разумеющееся, первым придумал Андроников. Он поступал так и раньше, до «Литературных вечеров», когда в самом начале шестидесятых годов включал в некоторые радиопередачи записи Маяковского, Толстого, Есенина, но именно в «Литературных вечерах» это было до конца осознано как прием. Сам Андроников будет не раз его использовать. В частности, работая над второй пластинкой «Говорят писатели». Причем он не только нашел метод «перевода» звука «с непонятного на понятный», но и показал, как это надо делать.
Текст бунинского стихотворения Андроников произнес предельно сдержанно, нейтрально, чтобы те оттенки авторского чтения, которые сохранились даже в несовершенной записи, слушатель уловил самостоятельно и сам их оценил.
Думаю, более скрупулезные и внимательные историки радио смогут обнаружить, что и до Андроникова делались попытки демонстрации в эфире старых записей. Я и сам помню одну такую передачу, примерно 1960 года. Ее вел кто-то из научных сотрудников отдела звукозаписей Государственного архива кинофонофотодокументов. Звучали голоса Циолковского, Горького и, кажется, Николая Островского. Записи очень интересные, по тем временам для радио совершенно новые. Но комментарий был чисто информационный, примерно такого типа: «В архиве бережно хранятся голоса корифеев нашей культуры. Вот, например, запись голоса великого пролетарского писателя Алексея Максимовича Горького…»
Была когда-то и передача по записям голоса Толстого, с более обстоятельными, несколько академического типа комментариями Н. Н. Гусева.
Заслуга Андроникова состоит не только в том, что он стал регулярно вводить в передачи старые записи. Он дал образцы, «высвечивания» наиболее важных сторон этих звукодокументов, выработал разнообразные формы емких характеристик писателя и того произведения, которому предстоит сейчас зазвучать в эфире.
Пример Андроникова учит умению преподносить перед микрофоном звуковой архивный материал. Его пояснения вводят слушателя в литературную обстановку тех лет, когда была сделана запись, делают понятным, почему он выбрал для передачи или пластинки то или иное стихотворение. В некоторых случаях Андроников обращает внимание слушателя на отличие текста фонограммы от печатного текста или дает общее представление о месте воспроизводимого фрагмента в строе всего произведения. При этом он всегда помнит, что радиопередачу, как и пластинку со старыми литературными записями, будут слушать не только люди знающие, но и те, кто, может быть, впервые знакомится с автором, о котором идет речь. Поэтому в некоторых пояснениях Андроникова при всей их краткости обрисовываются существенные приметы творчества писателя.
Вот как, например, в звуковом комментарии на второй пластинке «Говорят писатели» им предваряется голос Бориса Пастернака, читающего стихотворение «Ночь»:
«Каждый предмет Пастернак осмысляет неожиданным сопоставлением, поражая при этом феноменальною точностью зрения, слуха, памяти, выраженного чувства. Привычная иерархия предметов и понятий разрушается. В одном масштабе выступают Млечный Путь, самолет, небесные тела, кочегары, беспредельные пространства, старинный чердак. Возникает картина Вселенной. Емкость стихотворения ширится. Из каждой строфы, каждого образа, из самой музыки этого стихотворения рождается философская мысль о времени, о вечности, о себе».
Что и говорить, Андроников замечательно помог звукоархивистам и радиожурналистам осознать ценность старых литературных записей. Больше того, своей неутомимой деятельностью он внес в звукоархивистику элементы литературно-детективного поиска, приключений, внес в тихую коллекционерскую и музейную заводь дух соревновательности, предприимчивости и творческой активности. И вот уже одна из сотрудниц звукоархива в Красногорске с гордостью рассказывает в одной из радиопередач, что именно ей удалось обнаружить голос Лидии Сейфуллиной (фонограмма хранилась в жестяной коробке с надписью «Выступление пионерки»). Ценность этой находки специально отметил Юрий Гальперин в очередном выпуске «Литературных вечеров». Помню, как Юрий Мануилович позвонил мне накануне передачи и как-то странно спрашивает:
– Вы ведь, Лева, недавно прослушивали фонд Первого съезда писателей?
– Да, сидел в Красногорске дней десять, только этим и занимался.
– А что ж вы не сказали, что там есть запись Сейфуллиной?
– А там ее нет.
– Ах нет? Ну так слушайте завтра нашу передачу!
Как я ругал себя, как стыдно было и перед Гальпериным и прежде всего перед Ираклием Андрониковым за то, что, прослушивая подряд весь фонд, я как раз эту коробку пропустил, поверив надписи «Выступление пионерки». А надпись появилась, как выяснилось, потому, что первые слова Сейфуллиной были: «Мы – пионеры советской литературы…»
…В 1964 году на афише Гайдаровского вечера в Литературном музее специально отмечалось, что на вечере запись голоса Гайдара будет «демонстрироваться впервые». Честь находки принадлежала радиожурналисту Владимиру Возчикову. О том, как была найдена запись, он тогда же рассказал в «Пионерской правде». Интересно, что об истории своих поисков молодой автор писал, явно подражая андрониковскому стилю – рисуя людей, с которыми свело исследование: «Первые люди, к которым мы обратились как к самым близким друзьям Гайдара, оказались большими и верными друзьями детей. И среди них – режиссер многих чудесных сказочных постановок Роза Марковна Иоффе.
Вот что она рассказала:
– Это был первый военный год, первый военный август. Мы, работники детской редакции радио, как и всегда, готовили передачу к началу нового учебного года. И как же мы были обрадованы, когда к нам пришел Аркадий Петрович! Он вошел запыленный, в военной форме. Из-под Киева, с фронта, приехал он к нам. Он сказал: «Ты знаешь, Роза, я человек храбрый, это проверено еще прошлой войной. Но эта война – броневая, оглушительная, грохочущая минами и бомбами – требует храбрости в более высокой степени. (…)»
Следующая встреча произошла в доме у детского писателя Рувима Исаевича Фраермана. В этом доме Гайдара помнят не только люди, но и вещи. Вот диван, вот стол, за которым частенько собиралось литературное общество, забавно названное Гайдаром „Конотоп”. Здесь хранятся его рукописи. На столе складной охотничий нож, который был спутником Гайдара во время поездки в Солотчу, где Фраерман, Паустовский и Гайдар провели незабываемое лето… Рувим Исаевич слушает запись. И сразу же произносит:
– Это скорей должны услышать ребята. Это же им говорит Аркадий»[123].
По радио запись голоса Гайдара была дана Ираклием Андрониковым в седьмом выпуске «Литературных вечеров». И на этот раз его комментарий был образцом четкости, емкости и выразительности. Андроников обратил внимание слушателей на то, что запись была сделана за два месяца до героической гибели писателя. После таких слов выступление уже слушалось как «звуковое завещание».
Увлеченный андрониковским примером, предпринял архивный поиск и ведущий «Литературных вечеров» Юрий Гальперин. Он продемонстрировал в эфире свои находки – фонограммы Хикмета и Хемингуэя.
К участию в «Литературных вечерах» Ю. Гальперин привлек в 1965 году и меня, начинающего звукоархивиста. Я представил радиослушателям звукозапись голоса Михаила Кольцова. (Вообще-то мне помнится, что впервые в «Литературных вечерах» я выступал с публикацией голоса Иосифа Уткина, но каталог Телерадиофонда этого не подтверждает.) Запись голоса М. Кольцова (чудом уцелевшая!) звучала меньше минуты, но у нее была очень интересная история, о которой я, пытаясь следовать урокам Андроникова, и рассказал тогда. Я напомнил о тех страницах «Испанского дневника» Кольцова, где описано, как осенью 1937 года шли бои в пригородах Мадрида. А в это время в Москве, в Радиокомитете, кому-то пришла в голову фантастическая мысль – попытаться позвонить в Мадрид. Дело это было совершенно безнадежное. И в более спокойное время на такой звонок уходило несколько дней. Как рассказал мне работавший в те годы на радио писатель В. Ардаматский, за это взялся Н. Мирцев, один из самых «пробивных» радиожурналистов.
И Кольцов говорил с Москвой. Это было чудо!
Но произошло еще большее чудо: запись коротенького телефонного разговора сохранилась до наших дней.
«Голос из Москвы. Здравствуй, Миша, поздравляем тебя с праздником! Слово принадлежит тебе.
Кольцов. Привет тебе, Родина! Привет всем вам, знакомые и незнакомые люди!
Вижу и слышу: издалека, но четко сквозь грохот мадридских орудий доносятся сюда музыка и песни Красной площади.
Сквозь черную ночь капиталистической Европы нам сюда светят рубиновые звезды Кремля.
Голос из Москвы. Мы слышим вас!»
Вот и вся запись голоса Кольцова, долетевшего из республиканской Испании.
Потом я не раз давал в «Литературных вечерах» звуковые публикации, в том числе голосов Блока, Есенина, Ахматовой, Брюсова, Пришвина. Большинство этих работ консультировал Ираклий Андроников. Сам он тогда, если говорить о звукоархивном аспекте его деятельности, все более увлеченно искал способы включения в радиопередачи, телепередачи и пластинки звуковых документов исполнительского искусства. Всем памятны его передачи о Музее музыкальной культуры имени М. И. Глинки, об Антоне Шварце, о Шаляпине, Обуховой… Я хочу напомнить (хотя на первый взгляд это может показаться отступлением от темы) и о блестящем успехе Андроникова в деле воскрешения записей выдающегося чтеца Владимира Яхонтова.
Еще в середине пятидесятых годов, когда готовилась первая пластинка Вл. Яхонтова (с записями стихотворений Маяковского), Ираклий Андроников доказал правомочность некоторых смелых трактовок чтецом строк поэта – трактовок, которые многим казались слишком вольными или ошибочными. Весьма настороженное отношение вызывало, например, яхонтовское чтение стихотворения «Разговор на одесском рейде десантных судов…», в котором исполнитель передавал звучание пароходных гудков. Неожиданное, но прекрасное чтение! Прекрасное, разумеется, не только этой искусной имитацией, но глубиной раскрытия темы одиночества, грусти, прикрываемой шуткой, темы немаловажной для более верного понимания поэта, чье творчество в те годы истолковывалось подчас прямолинейно и упрощенно.
Андроникову удалось уберечь от исключения из пластинки даже запись, в которой замечательный чтец действительно сделал грубую ошибку. К удивлению авторитетной комиссии, Ираклий Луарсабович «заштопал» фонограмму, исправил ее: сымитировав голос чтеца, он произнес нужное слово, и, вклеенное на место «накладки», оно по силе звука, тембру, интонационной окраске стало почти неотличимо от остальных. В ювелирном совершенстве этой операции может легко убедиться каждый желающий, так как спасенная Андрониковым запись теперь широко известна: она часто звучит по радио и включается во многие пластинки. Это знаменитые «Стихи о советском паспорте». Попробуйте догадаться, какое слово «исправлено» Андрониковым!
К вящему неудовольствию работников ОТК на радио, телевидении и в фирме «Мелодия», Андроников многие годы неустанно воевал за право публикации архивных звукозаписей, нарушающих технические нормы, но запечатлевших творчество выдающихся артистов прошлого. С грустным юмором рассказал он однажды о том, как радиопередачу, куда входили его размышления о творчестве Яхонтова и записи чтеца, собирались включить в «золотой фонд», но это не удалось:
«Не то качество записей Яхонтова. „Вас можно в "золотой фонд". А Яхонтова – нельзя”.
Но ведь его нет на свете! И другого Яхонтова нет и не будет! Это все равно что выбросить рукописи Пушкина из Пушкинского дома на том основании, что они дошли до нас в черновом виде… Вот день, когда мне было стыдно, что я гожусь в „золотой фонд”»[124].
О смелости, свежести, полемичности, увлекательности искусства замечательного чтеца говорил Андроников в радиопередаче «Неизвестные записи Владимира Яхонтова» (1958):
«В чтении Яхонтова покоряли и медленное звучание стиха, и строгий ритм, и особое музыкальное постижение слова, и логическая выразительность фразы с ниспадающими, укороченными окончаниями, и невозмутимый покой в сочетании с благородным пафосом».
Очень точная, емкая, яркая характеристика яхонтовского чтения. Но оценить ее вполне можно, лишь услышав в радиопередаче или на одноименной пластинке (вышла в 1960 году), потому что и произносит Андроников текст как бы в системе яхонтовского интонирования. Именно в звучании андрониковской речи делается вполне понятным, что он имеет в виду, говоря о «ниспадающих, укороченных окончаниях», об «угасании», понижении силы звука в конце фразы – эффекте для яхонтовского чтения очень характерном, сильно воздействующем на слушателя, но на бумаге непередаваемом. Когда Андроников говорит об этом, он не то что имитирует Яхонтова, но как бы напоминает нам его чтецкую манеру и вместе с нами любуется ею. Яхонтовские интонации, призрачным отзвуком возникающие в голосе Андроникова, выражают его глубоко почтительное отношение к таланту чтеца, откровенное восхищение, любование особой мелодикой речи, присущей именно и только этому артисту.
Смелый и рискованный прием: ведь при малейшем нарушении чувства меры здесь легко соскользнуть к «передразниванию». Но такой мастер, как Андроников, разумеется, нигде этого не допускает. И еще мне слышится в его голосе щемящая сердце грусть об ушедшем художнике.
Андрониковский комментарий к записям Яхонтова замечателен логической и эмоциональной обоснованностью, умением автора одной-двумя фразами нарисовать обстановку яхонтовских выступлений, наметить «видеоряд», живо возникающий в воображении слушателя. Так, например, предваряя чтение Яхонтовым стихов Есенина, Андроников говорит:
«Помню толпу у дверей Политехнического музея в Москве, замиравшую в тишине аудиторию. Помню, как слушали есенинскую лирику выздоравливающие солдаты и офицеры в госпитале, куда Яхонтов приезжал в сорок пятом году. Он читал стихотворение „Собаке Качалова”».
Всего три фразы. Но вы видите перед собой уже не только вращающийся черный диск, а и слушателей Политехнического, и выздоравливающих раненых. И вам яснее становится то, о чем Андроников впрямую не сказал, но к чему направил вашу мысль: действенность яхонтовского искусства, его целебность для слушателя.
Это отступление от темы в разговоре об авторских звукозаписях кажется мне уместным не только потому, что приемы андрониковского комментирования поучительны и для тех, кто работает с архивными писательскими фонограммами. Дело еще и в том, что само искусство Яхонтова во многом близко к манере поэтического чтения, когда для слушателя равно важны произносимое слово и сам произносящий.
К авторским звукозаписям, к публикациям голосов писателей Ираклий Андроников вернулся в начале восьмидесятых годов.
…Летом 1983 года вместе с радиожурналисткой «Кругозора» Татьяной Плисовой я поехал в Переделкино, на дачу Андроникова, чтобы убедить его дать для журнала новую звуковую публикацию или повторить какую-либо из старых. Ведь уже прошло более двадцати лет с тех пор, как они впервые начали звучать по радио, уже почти десять лет – с тех пор, как прекратились «Литературные вечера». И поэтому редакция журнала считала резонным приобщить новое поколение слушателей к замечательным находкам Андроникова-звукоархивиста. В конце концов после долгих споров и размышлений остановились на повторе публикаций голосов Льва Толстого и Иосифа Уткина. Кроме того, Андроников дал читателям «Кругозора» возможность услышать редчайшую запись голоса Николая Заболоцкого. Прокомментировал же он эту запись несколько необычно – самим своим чтением. Он прочитал стихотворение Н. Заболоцкого «Гроза».
Дело в том, что Ираклий Луарсабович был близко знаком с поэтом и множество раз слушал его декламацию.
Одно время Заболоцкий даже жил в семье Андрониковых. Он приехал тогда (это было вскоре после войны) в Москву по вызову Союза писателей. Но срок командировки кончился, жить было негде, да и права жительства в столице Заболоцкий, только что отбывший ссылку, не имел, а дела настоятельно требовали его пребывания в Москве: появилась надежда на работу, заработок и даже, пусть временную, прописку. Хлопотал Александр Фадеев, ходатайствовали другие лица, дело шло, но крайне медленно. И вот Заболоцкий жил у Андрониковых. В их крохотной квартире. Часто читал им стихи, приносил радости и, само собой, неудобства, которые неизбежны при близком общении с яркой творческой личностью.
Перед Первым мая дворники стали обходить этажи, интересуясь посторонними (так тогда было принято в домах, расположенных в центре города), и Николая Заболоцкого забрала к себе на жительство чета Тихоновых. Тихоновы жили в знаменитом теперь Доме на набережной, где дворники проверок не устраивали. Три праздничных дня Николай Алексеевич благополучно там прогостил, а потом снова, к величайшей радости маленькой Мананы, дочери Андрониковых, вернулся к ним.
Всего этого, разумеется, на пластинке «Кругозора» не было. Но в андрониковском произнесении строк стихотворения «Гроза» ощутимы были давняя влюбленность в личность и творчество поэта, лишь выросшая с годами, желание сохранить и передать новым поколениям слушателей авторскую интонацию. Вот почему можно рассматривать такое чтение как интереснейший, хотя и необычный комментарий к звуковому документу – голосу поэта Заболоцкого, читающего несколько строк из своего перевода «Витязя в тигровой шкуре».
В 1983 году в серии «Каталоги Государственного Литературного музея» вышло справочное издание по пластинкам и радиопередачам Ираклия Андроникова. Знакомясь с этой фонографией, видишь, сколь большое место занимают в ней работы, возвращающие в современную культурную жизнь давно отзвучавшие голоса замечательных певцов, чтецов, литераторов.
Буклет «Ираклий Андроников. Фонография» напоминает нам и о пластинках известной серии «Говорят писатели», и о том, как бережно и умело воссоздал Андроников колоритные интонации прекрасного грузинского поэта Тициана Табидзе в пластиночном альбоме «Памяти Тициана Табидзе», разговоры Алексея Толстого – в пластинке «Страницы радиопередач. Воспоминания о писателях», как выразительно комментировал в пластинке «Читает Антон Шварц» записи этого чтеца… В тот же ряд становятся и радиопередачи или отдельные страницы радиопередач о С. Петрове-Скитальце, Всеволоде Иванове, Александре Блоке, Максиме Горьком, о многих, многих… Масштабы всей этой грандиозной и уникальной работы, ее ценность с течением лет, несомненно, будут вырисовываться все отчетливее. Но и сейчас то, что сумел сделать Ираклий Луарсабович Андроников в области архивной звукозаписи вообще и литературной в частности, не может не поражать воображения.
1989
Данный текст является ознакомительным фрагментом.