ГВАРДИИ СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ ЭДЕЛЕВ Через канал

ГВАРДИИ СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ ЭДЕЛЕВ

Через канал

Густую синеву ночи лизали огненные языки пожарищ. Серые развалины зданий мрачно освещались пламенем. Там, за каналом, – Берлин…

Помню, сидели мы тогда у сгоревшей пристройки. Пепелище еще дышало жаром. Синие огоньки гаснущих углей вздрагивали от лёгкого ветерка. Слышно было, как где-то рядом трещит черепица. Против меня, устроившись на кирпичах обвалившейся стены, полулежал пехотинец. Глаза его были прищурены. Он о чём-то думал и про себя улыбался, выпуская большие клубы табачного дыма.

– А что, товарищ лейтенант, правда, что наши были когда-то в Берлине? – ударяя палкой по дымящейся головешке, спросил сидевший тут же молодой красноармеец.

– Были, и мы будем, – ответил я.

Пехотинец, отмахиваясь от летевшего сверху пепла, приподнялся с кирпичей и громко заговорил:

– Завтра будем. Берлин, вот он – за каналом, я к нему от самой Москвы на своих ногах шёл. На Волге ранило, а я опять в строю. Да и махнул к самому Днепру. Тоже пускать не хотели, они не хотели, да мы хотели…

В густом тумане появилась бледная полоса зари, несколько красных ракет взметнулось в небо. В сторону канала ударили огненные стрелы. Земля задрожала от грома орудий.

Всколыхнулся туман, и над дымящимися развалинами домов поплыл иепел.

Ещё били орудия, когда на канале с крутого берега спускали тяжёлую плоскодонку

– Эх, взяли…

– Ешё раз, взяли…

Лодка ползла вниз. Несколько человек стояли по пояс в холодной воле. Я и мои разведчики бросились на помощь. Упираясь руками изо всех сил в смолистый борт лодки, я стоял на коленях в жижице грязи и тоже кричал "взяли". Наша тяжёлая артиллерия продолжала свой поединок с дальнобойными орудиями врага. Этот труд под огнём казался священным. Вдруг незнакомый мне старший сержант покачнулся и упал на лодку.

– Ваня, Ваня, – позвал и тронул его за плечи высокий, худой сержант. – Немного не дожил.

Сержант выпрямился и повернулся лицом в сторону немцев. По его щекам катились крупные слёзы.

Наконец, лодку спустили на воду. Откуда-то появились доски и длинные шесты. Хватаясь за борта, бойцы полезли в лодку. Она тяжело оседала. При каждом неожиданном толчке казалось, что лодка зачерпнёт воды или перевернётся. Упираясь шестами в дно и загребая досками, двенадцать бойцов отвалили от берега и медленно поплыли в туман.

– Уходите с берега. Все, все. Вон наверху окопы, туда приказано, – кричал красноармеец комендантской службы.

Все медленно полезли по крутому берегу, провожая взглядом удаляющуюся лодку.

Я со своими разведчиками пошёл вдоль берега. Ноги тяжело вязли в топком иле.

Артиллерийский гул стихал. Утренняя заря бледнела в отсветах пожаров. Лодка была уже на середине канала. Её осыпал град, пуль и осколков. Вода точно кипела кругом. Одни гребли, другие вели ощнь прямо с лодки. С нашего берега кричали:

– Нажимай, нажимай!

– Ещё немного…

– Держись, хлопцы, держись…

Лодка всё ближе и ближе к тому берегу. Кто-то из сидевших в лодке выронил доску, которой грёб.

– Ранило…

– Ты что, ошалел, что ли, рот-то разинул, не видишь – немец, вон, вон! – закричал вдруг мой разведчик Бутусов и, выхватив у растерявшегося пехотинца ручной пулемёт, открыл огонь по тому берегу. Стреляя, он кричал:

– А… а… гады.

Мы не спускали глаз с лодки. Она была уже в нескольких метрах от того берега. Высокий сержант вдруг очутился по пояс в воде. Ему подали шест. Ещё кто-то выпрыгнул. Лодку притянули к берегу. Несколько человек потащили тяжёлый канат и закрепили его за ствол дерева. Другой конец каната был привязан на нашем берегу. Переправа была готова. Два бойца, быстро перебирая руками канат, уже гнали лодку обратно. Остальные же ползли по тому берегу Тельтов-канала. Видно было,, как ливень пуль прижал к земле ползущих.

К нам подошёл майор, командир батальона.

– Зацепились – это главное, – сказал он, глядя на плотно прижавшихся к земле людей на том берегу.

Туман быстро рассеивался. Лучи утреннего солнца скользнули по воде. Гул почти стих. Всюду вдали полыхали пожары. Дым серыми клубками поднимался над громадами зданий.

На воду спустили вторую лодку. Переполненная людьми, она медленно отчалила от берега. За ней вторым рейсом плыла первая лодка.

Немцы ещё огрызались. Высокие столбы воды поднимались недалеко от лодок. Раненых осторожно укладывали на поперечные доски и, не замедляя движения, плыли дальше. У берега все быстро выскакивали, карабкались по насыпи, ползли, прижимаясь к земле. Теперь и на той стороне уже строчили наши пулемёты.

Пустые лодки причалили к нашему берегу. Мы бегом бросились к ним. Хотелось скорей перебраться через канал. Шестом оттолкнулись от берега. Лодка, покачиваясь, поползла вперёд. На середине канала прямо над головой что-то засвистело. Вода плеснула в лицо, и неприятно зажужжали осколки.

– Вот так душ!

Я оглянулся назад. Это говорил рыжеусый боец. Он утирал рукавом мокрое лицо и улыбался. Борт лодки пробило осколком. В отверстие хлынула вода. Мы быстро заткнули дыру пилотками и стали пригоршнями выплескивать из лодки мутноватую воду. До берега оставалось немного. Запели пули. Шлёпаясь в воду, они оставляли после себя расходящиеся круги. Один из бойцов быстро отдёрнул от каната руку, и по воде алыми кружочками поплыла кровь. Лодка ударилась о берег – все качнулись вперёд, с чувством облегчения выпрыгнули на землю. Прижимаясь к земле, бойцы поползли вверх, а я сел, повернувшись лицом к каналу. Теперь можно считать – мы в Берлине.

Как-то сразу представился весь тяжёлый путь от Орла, широкий Днепр. И всё это далеко, далеко позади. Вспомнились друзья. Где они? Что с ними? Многих уже, наверное, нет в живых, а я здесь, в Берлине. Знала бы моя мать, что её сын вошёл в Берлин!

Причалила и другая лодка. На берег выпрыгнули связисты и разведчики. Тесно прижимаясь к нам, они ждали приказаний.

Я услышал голос командира нашей миномётной батареи.

– Телефон поставьте здесь. Скрипниченко, вы передавайте команды телефонисту.

Обращаясь ко мне, командир батареи сказал:

– Ну как, стрельнём?

Я поднялся, и мы, пригибаясь, полезли по крутой насыпи вверх.

Пули просвистели над головами. Пришлось лечь.

Справа и слева, прижавшись к земле, лежали бойцы. Немцы были где-то недалеко. Но куда вести огонь?

Я быстро вскочил, окинул взглядом впереди лежащую местность и камнем упал на землю. Десятки пуль пролетели мимо. Мгновенного взгляда было достаточно: противник – в окопах, метрах в восьмидесяти от нас.

Я приказал разведчикам Шишкину и Бутусову отползти в разные стороны и при разрывах мин на мгновенье вскакивать и смотреть, где появится дымок.

Подали команду. Мина зашуршала над головой,. Шишкин крикнул:

– Плюс метров сто.

Полетела другая мина. Она со свистом упала где-то совсем рядом.

– Хорошо, – прокричали одновременно оба разведчика.

– Батарея, четыре мины. Беглый огонь!

Длинными показались секунды напряжённого ожидания. Засвистели мины. Одна, другая, и частые, частые взрывы. Дым смешался с землёй. Запахло порохом. От звона в ушах разламывалась голова. В висках застучала кровь.

– Даёшь Берлин. Ура… а… а… – закричал кто-то совсем рядом. – "За Родину, за Сталина!" – Все подхватили боевой клич и ринулись вперёд, в дым.

Наши бойцы врывались в траншеи, дрались врукопашную. Сапёры разминировали минные поля.

Метр за метром расширялись наши плацдармы на северном берегу, а тем временем через канал уже наводились мосты.

Немцы в панике выскакивали из окопов и, рассыпавшись по полю, бежали к домам. Кто не успел выскочить, поднимал вверх трясущиеся руки. Мы приказали немедленно вылезти оставшимся в окопах. Пожилой немец поспешил и, вылезая, окованным ботинком упёрся в окровавленную грудь раненого. Тот глухо застонал.

– Эх, собаки вы, а не люди, – сказал один из наших бойпов, плюнул и отвернулся.

Стрелки были уже у крайних домов. Оттуда доносилась автоматная перестрелка.

По мелкой ложбинке, пригибаясь от пуль, мы побежали вперёд.

– Смотри! Смотри!

У трубы высокого дома взметнулось широкое алое полотнищо.