О ТОМ, КАК ИВАН ЖЕНИЛСЯ

Несмотря на то, что Иван был молчун, он каким-то образом сумел четыре раза жениться.

Первой женой у него была Валентина из соседнего села Бурукшун. Иван, по совету родителей, решил поменять профессию и поехал учиться в Бурукшун на тракториста. Там же он и познакомился со своей первой женой Валентиной. Я в то время учился в школе в Ипатово и поэтому не знаю, какая была свадьба и как Иван и Валентина жили. Когда я приехал летом на каникулы, Валентины у нас уже не было, они с моим братом разошлись, по какой причине я точно не знаю, но по разговорам в семье, я понял, что причиной их развода была наша мама. Как я уже писал, наша мама по натуре домострой, требовала от всех, особенно от невесты Ивана, чтобы всё в семье делалось по её правилам и только. Кто отступал от её правил, тому влетало по первое число, и не в дипломатической форме. Как я понял по разговорам, Валентине попадало чаще всех, вот она не выдержала и ушла. Затем Иван женился на Паше из того же села. Это было летом, я в это время был дома на каникулах и хорошо помню ту свадьбу. И сейчас вкратце опишу, как это было.

С утра в нашем дворе шли приготовления к свадьбе, мама с Наташей, ещё какие-то женщины бегали по двору, что-то готовили. Наконец жених, то бишь, Иван, со своими дружками собрались ехать за невестой. Жених со старшим дружкой, Иваном Звадой, по кличке «Барыга», шли во главе толпы, которая сопровождала жениха. Все были нарядно одетые, нарядно это конечно громко сказано, но одеты были в чистую одежду. У всей команды жениха, были повязаны через плечо, большие платки, а у дружки на руках, выше локтя, были повязаны косынки, такие как у женщин на голове, когда они ходят в церковь. В фуражки за ремешок, а также в нагрудный карман пиджака, воткнуты цветки, неважно какие, лишь бы они были, это считалось красиво. Сбруя лошадей украшена всякими ленточками, сделанными из цветных тканей, в основном из ситца, так как другой ткани просто не было. Ко двору подъехала тачанка, на которой поедут, жених с дружками, а за остальными невеста прислала бричку. Тато и мама не поехали, сказали, что будут ждать молодых дома. Из близких родственников поехал только я. Мне не хотелось из дома уезжать, но мама сказала, что надо, и я согласился, о чём потом очень жалел.

Мне было тогда четырнадцать лет и я хотел поехать в тачанке рядом женихом, подавал ему знаки, мол, возьми меня к себе. Но надо знать нашего Ивана, он, когда в центре внимания, то никого не видит и не слышит, стоит или сидит, гордо подняв голову вверх, вот так он и меня не заметил.

Так что, меня затолкали в задок брички, я там трясся до самого дома невесты в Бурукшуне. Погода была дождливая, всю дорогу нас мочил дождь, я ругал себя, что согласился ехать туда, вся эта свадьба, весь этот гомон вокруг жениха мне был не интересен. Трясусь в задке и думаю, ну что Иван из себя изображает, прям такая особа, а на самом деле обыкновенный колхозник из которого и слова не вытянешь. А главный дружка у него, такой же молчун, как и наш Иван, они, между прочим, по жизни дружили. Бывало, придёт к нам во двор, этот самый дружка, Иван Звада, в гости, сядут с моим братом на скамейке и сидят молча. Посидят, посидят, затем Звада говорит: «Ну, я пошёл», встаёт, вслед за ним встаёт и наш Иван, в знак согласия молча кивает ему головой, и тот уходит. Я смотрел на них и не понимал, ну что это за дружба, если они друг другу не говорят ни слова. А приходил Звада почти каждый день, и всегда они молча сидели, и наш Иван ходил к Ивану Зваде в гости, и там они молча сидели на завалинке. Вот такая молчаливая дружба. Сначала хуторяне удивлялись их молчаливой дружбе, а потом привыкли и не стали на них обращать внимания. А теперь эти два молчуна — главные персоны на этом празднике.

Кавалькада из двух упряжек движется по грейдеру, как нарочно накануне прошли сильные дожди, да и сейчас ещё моросил грибной дождь. Земля на дороге раскисла, стала грязной, грязь из под копыт лошадей и колес телеги летела вовсе стороны. Лошадям тащить бричку тяжело, ноги по грязи у них разъезжаются в разные стороны, то гляди упадут. Сижу в своём заднем уголке и думаю: «И ради чего такие мучения? Для людей и, особенно, для лошадей, ведь Иван уже был женат и, наверное, тогда было что-то подобное организовано, и что толку, разошлись, возможно, и сейчас так будет».

За моими рассуждениями, незаметно приехали ко двору невесты. Толпа разношерстных людей со стороны невесты, окружила тачанку и жениха из неё не выпускают — требуют выкуп. На тех, что приехали в бричке, даже не обратили внимания, ну приехали и хорошо, будет видимость грандиозного праздника. Возчик брички, как только нас высадил, сразу, куда-то уехал, и остались мы без транспорта. Наконец, жених двинулся в хату к невесте, вся его «свита» тоже туда подалась, хата малая, тесная, кто мог, туда залез, а остальные остались во дворе.

Я толкаться не хотел и стоял в сторонке. Вдруг, ко мне подходит одна из женщин, которая ехала в бричке, и говорит: «Сеня, а ты что тут стоишь, пойдём в хату, там же твой брат женится». Взяла меня за руку и потащила сквозь толпу к столу, где восседал жених. Смотрю, Иван сидит за столом, уставленным всякой едой, рядом с ним сидят: справа, дружка Иван Звада, а слева невеста, такая довольно симпатичная, с фатой на голове. Наш Иван сидит, гордо подняв голову, всем своим видом как бы показывая, вот я какой красавиц, какую себе жену отхватил, завидуйте мне, и вообще я здесь главный. В хате все, почему-то шумели, говорили, смеялись, один наш Иван, как обычно, молчал. Я тоже стоял молча и смотрел не на молодых, а на стол, и думал, когда же нас пригласят за стол, уж больно есть хотелось. Но, вместо того чтобы пригласить, за стол, нас дружно начали выталкивать на улицу. Я упирался, пытался объяснить, что я брат жениха, но меня никто не слушал, и я со всеми лишними оказался во дворе. Затем из хаты вышла какая-то женщина и выпроводила нас за ворота.

За воротами оказались те хуторяне, которые приехали на бричке, и они поняли, что на этом празднике они лишние. Тогда возмущённые таким невежеством люди, стали требовать бричку, чтобы уехать домой в хутор. Но брички мы не получили, и поэтому все пешком отправились восвояси, по дороге проклиная и жениха, и невесту, и такую свадьбу. Пошли по короткой дороге, что идёт возле нашей южной кошары. Идти было и далеко, да ещё и по грязи — мне с трудом давался каждый шаг. Как только прошли кошару, я отстал от остальных хуторян и семь километров по грязи шёл один, так как все были взрослые и у них было больше сил, а я в этой толпе был один подросток. Я даже сейчас помню, как я тогда шёл. Сначала я шёл по дороге, но грязь так налипала на ботинки, что идти было не возможно, я то и дело останавливался, чтобы отдохнуть. Затем я решил идти по целине, там растет полынь и идти стало легче, но все равно я останавливался и отдыхал. Я тогда не знал, почему меня покинули силы. Думал, возможно, в этом виновата грязь, которая навязчиво прилипает к моим ботинкам, может, виноват этот противный дождь, который постоянно моросит. А может, виноват Иван, что со мной, своим братом, так не тактично поступил. В то время я так и не разобрался, и только сейчас, когда пишу эту книгу, я понял, что виноват был голод. Ведь солнце уже повернуло к закату, а я, как утром похлебал будан без хлеба, так больше во рту и крошки не было. Запас энергии, который был в организме, иссяк, а больше взять неоткуда, будан пища не калорийная, да и давно это было. В общем, бензин кончился. Я пришёл домой уставший и весь в грязи, а скоро молодые приедут, а я в таком виде, позор, да и только. Я решил себя привести в порядок, подошёл к кадушке с водой, снял штаны, и давай их стирать. Меня, с голой этой, увидела сестра Наташа и говорит мне: «Сеня, а ты что же без штанов?» «Так мои штаны грязные, вот я их и стираю, а других у меня нет», — говорю Наташе.

Наташа пошла, принесла мне Гришкины штаны, в них я и сел поесть у летней печки. Сижу, кушаю борщ с хлебом, смотрю, во двор входит жених с невестой и все остальные, я от них демонстративно отвернулся, думаю, пусть им будет стыдно, что они со мной так поступили. Но, к сожалению, моей демонстрации, никто так и не заметил, а жаль.

Позже, когда Паша жила у нас, я часто с ней общался, и она меня как-то спросила: «Сеня, а ты на нашей свадьбе был?» — «Да, — ответил я и добавил, — я очень хотел посмотреть, как празднуется свадьба, да и есть мне очень хотелось, но меня из хаты выгнали» — «Как мне жалко, что так получилось, ты меня прости, я ведь тебя тогда не знала». Мне Паша очень нравилась, не скажу, что она была красавица, но по характеру она была добрейшим человеком. В крайнем случае, ко мне она относилась именно так. К сожалению, Иван с Пашей прожили недолго, разошлись, всё по той же причине, что и с Валентиной. После того как Паша ушла, Иван долго переживал, наверное, она ему очень нравилась, но причиной всему была наша мама, а маме Иван возразить не мог.

Как-то Иван сидел на завалинке, грустный, наверное, тосковал о Паше. Я подошёл к нему, сел рядом и говорю: «Иван, а почему Паша ушла от нас?» Он, молчал, наверное, соображал, что ответить. Затем сказал: «Не знаю, наверное, что-то не понравилось» — «Иван, но тебе же без неё плохо, ты переживаешь, она же тебя звала с собой в Бурукшун, что же ты с ней не пошёл?» — пытался я достучаться до него. Он ещё немного помолчал, затем ответил вопросом, на мой вопрос. «А шо, по-твоему, я должен бросить мать и идти с ней, запомни, маты одна, а жён много». Иван встал и ушёл. А я на этот счёт подумал: «Нет, Ваня, это не твои слова, эти слова чужие их в твою голову вбили, и что из этого выйдет, я не знаю». Позже Паше её старшие братья построили хату в Бурукшуне, она приезжала в хутор и звала Ивана к себе жить, но он, почему-то не пошёл, а зря.

По моему мнению, его Паша любила, и он её любил, и у них мог получиться хороший союз. Он по характеру молчун, а она наоборот, говорливая деловая женщина, как раз то, что надо, но не сложилось, а жаль. Потом я уехал из хутора на целых четыре года и о судьбе брата Ивана мало что знал. Но когда в 1958 году, я приехал в отпуск к родителям на хутор, Иван жил дома один, не женат. Ну не женат, так не женат, я этому не придал особого значения, подумал, что после Паши он ни на ком и не женился. Но нет.

Как-то в выходной, я пошёл в хуторской клуб посмотреть школьную самодеятельность. Стою я в конце зала, смотрю то, что показывают. Стою и чувствую, что кто-то меня трогает за локоть, я повернулся, смотрю, Рая Кошевая, та, что Афанасьевна. Она конечно за эти четыре года сильно изменилась, как-то повзрослела и пополнела. Приглашает меня выйти на улицу. Вышли, стали у стены клуба и она мне говорит: «Сеня, ты, конечно, долго не был в хуторе и не знаешь какие тут прошли изменения. Так я тебе скажу, что я была замужем за твоим братом Иваном». Меня эта новость сильно удивила тем, что Раю я знал по школе, и вдруг за нашего Ивана замуж. Но я не показал вида и продолжил её слушать. А она продолжала рассказывать: «Ты же знаешь Сеня, у вас семья большая, и мне было там очень тяжело, и мы с Иваном расстались». На это я ей ответил: «Рая, а когда ты собралась выходить замуж за Ивана, разве ты не знала что у нас такая большая семья» — «Да знала, но я не думала, что так будет тяжело, но и мне надо было выходить замуж, я же не хочу, как другие остаться в девках. А тут Иван со своим предложением. Ну что, думаю, отказываться, надо соглашаться, хороших-то парней девки всех разобрали, остались только такие, как ваш Иван, — сказала и тут же спохватилась, — нет, ты не подумай, что я о нём говорю плохо, ну просто он уже был женат, вот за этого». Пока она говорила, я думал о том, как у неё спросить о том, как они сошлись с моим братом, другого слова я подобрать не мог. Если спросить познакомились, то в хуторе все знакомы друг с другом в большей или меньшей мере с самого детства. А слово сошлись, довольно часто применялось в таких случаях. И я спросил: «Рая, а скажи ты мне, как вы с Иваном сошлись, ведь он такой молчун?» — «О, Сеня, — ответила мне она, для этого много слов не надо, надо только чтобы двое понимали друг друга. Мы уже долго с ней стояли в уединении, и люди на нас стали обращать внимание, и я сказал Рае: «Пойдём в клуб, а то уже неудобно от людей». В клубе я ещё немного постоял, а затем незаметно ушёл домой.

Подхожу к дому, смотрю, Иван сидит у хаты, на призьбе, в белой рубашке, как будто собрался, куда-то идти, и передумал. Я сажусь с ним рядом, и спрашиваю: «А почему ты не пошёл в клуб?» — «А шо там делать, дывиться на детишек, як оны прыгают, так я и во дворе на них насмотрелся, ныхай дывятся ти хто их ны бачив», — «Ваня (так ласково в семье, да и в хуторе, только я его называл), а почему ты мне не сказал, то, что ты был женат на Рае Кошевой?» — спросил я у него. — «А ты меня и не спрашивал», — коротко ответил он. — «Ваня, ну я же этого не знал, как я мог об этом спросить», — оправдывался я перед ним. — «Ну, вот теперь знаешь», — сказал, встал и ушёл.

Вот так я поговорил с братом. По всему было видно, что для него эта тема болезненная, а тут ещё я со своими дурацкими расспросами. Больше я этой темы не касался. Зачем? И так всё понятно.

Гораздо позже, Иван, вдруг, а может и не вдруг, мне это неизвестно, решил переехать жить и работать в Ипатово. Работал он там, в автоколонне трактористом, там же работал и наш Григорий, наверное, он его туда и устроил. Там же Иван познакомился с женщиной, которая работала там кладовщиком. И началась их совместная жизнь. Как он там жил я, разумеется, не знаю, но могу представить по одной случайной встрече.

Как-то, в очередной ра, з я приехал к родителям на побывку, они тогда жили у Наташи в Джалге. Автобус из Джалги уходил один раз в сутки, в 14 часов, а поезд у меня отходил из станции Винодельная в 22 часа. Времени у меня в Ипатово было больше чем надо, и я решил его «убить», болтаясь по базару. Хожу по торговым рядам, смотрю, что люди продают, хотя мне ничего не надо было и вдруг вижу одинокую мужскую фигуру, которая стоит среди пыльной базарной площади, обдуваемая пыльным ветром. У меня было такое видение, что эта мужская особь, как бы потерялась, стоит одиноко в этой пыли и не знает, что делать. Мне показалось, что это наш Иван. Стоит, один, сиротливо, как будто этот человек с другой планеты и здесь у него нет ни одного знакомого человека. Я, подумал, неужели это наш Иван и решил подойти, присмотреться к нему. Подхожу к нему, действительно мой брат Иван, поздоровался с ним за руку и спрашиваю у него:

— Ваня, а почему ты здесь стоишь один, обдуваемый ветром?

— Да вот, — говорит, — жду Лену с её сыном.

Главное то, что и поздоровался и ответил он мне, так буднично, как будто мы с ним вчера расстались, а ведь не виделись мы с ним шесть лет. Я, уже знал что Лена, это та женщина, с которой он живёт. Я спросил у него: «Как твои дела?» — «Та пойдёт», — ответил он. Вот эту фразу «та пойдёт», я слышал от него и раньше, в хуторе от родных, затем от Наташи в Джалге, и в Бурукшуне, да и в селе Московском от сестры Раи. Что это выражение обозначает, я никак понять не мог. «Та пойдёт» — куда пойдёт, зачем пойдёт, к кому пойдёт, не понятно. Я, пытался это выяснить у брата, а он мне ответил так: «Та все так говорят, и я так говорю». Вот и всё объяснение. Через некоторое время к нам подошла женщина средних лет, средней полноты и такой же внешности. Она у Ивана спросила, с кем он стоит. Брат объяснил ей, что стоит он с братом Сеней, который приехал в гости к родителям из Сибири. Она, меня так откровенно, осмотрела с ног до головы, видно во мне ничего интересного не нашла, затем наклонила голову и начала свой монолог. Начала мне жаловаться на свою судьбу, на неустроенность, на то, что Иван ей по дому не помогает и многое, многое другое.

Как только она начала говорить, Иван с мальчишкой, сразу отошли в сторону, метров на пять, отвернулись к нам спиной и стоят, тихонько о чём-то разговаривают. Глядя на них я подумал о том, что этот монолог, который сейчас говорит мне эта женщина, наверное, они его слышат не впервые, и им он порядочно надоел. Я же стоял и слушал её причитания, возможно, она всем своим знакомым с такими разговорами надоела и её уже никто не слушает, а тут новый человек, дай я ему все выложу. Слушал её, слушал, потом мне всё это надоело и я ей говорю: «Зачем Вы все это мне говорите, ведь Вы осуждаете моего родного брата и рассказываете о нем такое, что мне стыдно за Вас. Я своего брата Ивана знаю с детства, и он никогда таким, как Вы говорите, не был. Он всегда был честным, трудолюбивым, порядочным человеком и я Вам не верю, что он изменился и больше никому так о нем не говорите, Вы на него просто клевещите». После моего высказывания, она на меня пристально посмотрела, видно, что такое замечание, на её причитания, ей пришлось слышать впервые.

Затем, не говоря мне ни слова, переложила свою тяжёлую, кирзовую сумку в другую руку, и пошла, позвав за собой Ивана и мальчишку. Иван с мальчиком нехотя потянулись за ней, но я остановил брата, чтобы попрощаться. Он остановился, я подошёл к нему, протянул правую руку, а левой рукой, приобнял Ивана за плечо. Он тоже подал мне свою руку, но обнимать меня не стал, так как не любил такие сантименты. Я держу брата за руку, а сам вглядываюсь в его лицо, оно загорелое, почти чёрное и очень худое, щёки ввалились, глаза видны в глубине чёрными точками, кадык на шее торчит и, время от времени, двигается то вверх, то вниз. «Да, Ваня, — говорю ему, — видно нелёгкая у тебя жизнь, но я все-равно очень рад, что тебя встретил. Из всех братьев, да и сестер тоже, ты мне дороже всех, я там, в далёкой Сибири, часто о тебе вспоминаю, желаю, чтобы в дальнейшем тебе жилось лучше, чем сейчас». Мои слова брата тронули за живое, у него на глазах появились слёзы, он ещё ниже опустил голову, чтобы скрыть их от меня, и я чтобы его не смущать сказал ему: «Иди, Ваня, тебя ждут Лена и её сын». Иван ещё, какое то время стоял со мной, по всему было видно, что он ещё хотел общаться со мной, но его уже ждали и я ему сказал: «Ваня, иди, а то тебя ждут, прощай говорить не буду, возможно, ещё увидимся, так что, до свидания».

Иван, молча повернулся и пошёл к своей семье, я смотрел ему в след, он шёл, опустив голову, слегка сгорбившись. Мне было жалко его до слёз, ведь тогда он был ещё не старый мужчина. Но, что я мог для него сделать, если бы я жил в Ипатово, то, возможно, что-то придумал бы, а то, я сегодня уеду и вернусь года через три. С братом Иваном я встречался ещё в 1980 году, когда хоронили нашего отца. Там тоже он держался как-то в стороне, я подходил к нему, что-бы поговорить, но он в разговор со мной не вступал, больше молчал. После похорон он неожиданно, исчез, наверное, уехал на автобусе, не попрощавшись со мной. Больше живым я брата Ивана не видел. Я ещё приезжал весной 1985 года, но в то время Вани в живых уже не было. Я расспрашивал у племянника Лёньки, как это произошло. Он это знал, так как они работали на одной автобазе. Рассказывал, что в последнее время, месяца два или три, Иван жаловался, что у него болит голова и сердце. Болело, но он не лечился, а всё ходил на работу. В один, день пришёл, завел трактор, сел в него и там умер. Вот так не стало моего родного брата Вани. Лёнька пытался мне объяснить, что он советовал Ивану, как в этом случае поступить, то есть, бросить трактор и не работать. На что я ему ответил: «Лечить его надо было, а не советы давать, ты же знаешь, что Иван сам в больницу не пойдёт, его надо туда за руку привести и врачам сказать, что у него болит, а ты этого не сделал, да и Григорий там же рядом был, почему вы этого не сделали. Если бы вы вовремя его начали лечить, он бы сегодня был с нами. Лечить Лёня надо было, а не советы давать».

Я думаю, что Ивану не надо было уезжать из родных мест. Человек он необщительный, трудно сходится с людьми, а село Ипатово, в то время было уже полугород и люди там говорили, в основном, на русском языке, и ему с его хохлацким языком, трудно было вжиться в новую среду, а это давило на психику. Не знаю, что его туда потянуло, возможно, погнался за братьями, Андреем и Григорием, а может очередная жена захотела городской жизни, но факт остаётся один — Иван попал не в свою среду, и он там не жил, а доживал, и поэтому и конец был такой. На этом я заканчиваю писать о брате Иване, но мы с ним не прощаемся, в дальнейшем мы с ним ещё встретимся.