«ОХОТА И ОХОТНИКИ»

Я эту главу специально взял в кавычки, потому что, какие были охотники, такая была и охота. Сидим с Павлом Кошевым на призьбе у их хаты, подходит к нам Лёнька Беленко, поздоровался и говорит: «Что будем делать?» А я им говорю: «А давайте пойдём на лиманы и поохотимся на уток, говорят, там уток видимо-невидимо». Я хоть и был на год младше Павла и Алексея, но инициатива в таких случаях почти всегда исходила от меня. Ребята, начали думать. Я снова беру инициативу в свои руки: «Ну что вы думаете, все равно делать нечего, а до вечера ещё далеко, и оружие у нас есть, у Павла, у меня луки со стрелами, так что пойдемте. Настреляем уток, разведём костер и их пожарим».

От того, чтобы поесть жареных уток, никто не откажется. И мы пошли. Пока шли по хутору, к нам присоединилось ещё человек семь, а может и больше. Идёт по хутору босая ватага ребят, возраста от семи до десяти лет. Бабки нас спрашивают: «Куда это вы собрались?» — «На охоту» — гордо отвечаем мы.

До первого лимана дошли без приключений, это недалеко, с километр от хутора. Малыши шли, от нас не отставали и не хныкали. Но на первом лимане уток не было, решили идти до второго, а это уже километра три от хутора. Для нас девяти-и десятилетних это не расстояние, а вот для семилетних мальчишек? Выдержат ли они? Хотели их домой отправить, но они не хотят возвращаться, пойдём с вами, и всё тут. «Да пусть идут», — говорит Лёнька Беленко.

Пошли, не пройдя и полпути, как у нас начались проблемы. Малыши устали и разревелись, хоть возвращайся назад. А нам возвращаться не хочется, уж очень хочется жареной утятины. Старшие провели собрание, и решили что, с малышами вернётся Иван Поповка, а мы, трое, пойдём дальше. Так и сделали. Пришли к лиману, он большой весь зарос камышом и всякой зелёной травой. Утки на воде сидят, но далеко, из моего самодельного лука их не достать.

День покатился к вечеру, и нам хотелось и пить, и есть. Решили насобирать грибов и пожарить. Павел остался разводить костер, а мы с Лёнькой пошли за грибами. Принесли немного грибов и начали печь на костре. Я съел один гриб, он мне показался невкусным, ребята ещё жарили и ели, а я от грибов отказался и, пошёл обследовать окрестности лимана. Отошёл от ребят метров на пятьдесят, вижу сквозь заросли камыша голову селезня, у него такая красивая голова с цветным оперением. Я сразу упал на живот, приготовил лук, стрелу. Хотя стрела, это громко сказано, вместо стрелы у меня была палочка, с краю заострённая и лук был не лучше. Ну, вот такое оружие, другого оружия у нас не было. Ползу по-пластунски, в сторону уток, подобрался к ним так близко, наверное, метров на десять, отлично вижу жениха уток, селезня. Он поднял голову, что-то крякает своим невестам, то есть уткам, а они, не обращая на него внимания, спокойно щиплют траву. Я, не вставая, прицелился в голову селезня, натянул тетиву своего лука и пустил стрелу в цель.

Моя, так называемая стрела, долетела до селезня и шлёпнулась у его ног. Глава утиной стаи на шаг отступил от неё, наклонив голову, смотрит на стрелу и думает, что это за палочка такая обструганная и от того белая, и откуда она взялась? А утки даже внимания не обратили на мой «смертоносный» снаряд. Что делать? Стрел у меня больше не было, лежать здесь нет смысла, и я поднялся. Утки, увидев меня, вспорхнули и улетели. Утку я не добыл, но не будем терять надежды, что-нибудь для еды, все равно добуду. Тут я увидел, что недалеко пасётся лошадь. Чья же это лошадь, подумал я, надо проверить. Подхожу к ней, а она от меня не убегает, а напротив, легким ласковым ржанием подзывает меня к себе. В чём дело, думаю, что это она так дружелюбно ко мне настроена, ладно, посмотрим. Подхожу, смотрю, а это кобыла, и видать с жеребёнком, только где её жеребёнок, непонятно, вблизи его нет. Вымя у кобылы так молоком распёрло, что соски торчат в стороны. Да, милая, тебя давно надо подоить. А доить её обязательно надо, иначе животное погибнет, ей сейчас больно, вот она и зовёт меня, чтобы я ей помог. И для кобылы, и для меня это было кстати. Я уже давно хотел и пить, и есть, так будет молоко для меня, а кобыле станет легче, только вот во что подоить, надо поискать посуду у лимана, там охотники её иногда оставляют. Иду к лиману, а лошадь идёт за мной, никак не хочет меня отпускать, так я ей нужен.

Поиски мои увенчались успехом, в руках у меня пол-литровая стеклянная банка, правда, грязная, но это не беда, рядом воды полно. Пока я мыл банку, кобыла стояла рядом со мной и тихонько ржала, призывая меня поторопиться. Я, с помощью пучка травы и воды, вымыл банку, зачерпнул в неё воды, и пошёл к кобыле, что бы вымыть её вымя, мама так делала когда доила корову. Надоил молока в банку, половину банки выпил с удовольствием, уж очень хотелось. А молоко парное, теплое, да такое жирное, как сливки, ну те, что из горшка я пальцем собирал. Чувствую, что животик мой наполнился, сколько мне надо, я же был девятилетним мальчишкой.

Думаю надо надоить и ребятам отнести, а то они там сидят голодные меня с уткой ждут. Начал снова доить кобылу, она покорно стоит и никуда не уходит. Молока в банку я надоил довольно быстро, хотел уже уходить, но кобыла меня не отпускает, она призывно ржёт, кивает головой и стоит на месте. Да думаю, значит, я не всё молоко выдоил, стал сдаивать молоко прямо на землю. Сначала у меня получалось хорошо, потом мои детские пальчики устали, и я не мог выдоить молоко из соска. Тогда я начал доить всей кистью, пошло лучше, но, недолго, кисти тоже устали, а доить надо, так как молока в вымени ещё много, и оставлять никак нельзя, вы уже знаете почему. От такой работы я вспотел, руки предательски начали дрожать, нет, думаю, надо отдохнуть, иначе у меня ничего не получится. Сижу, отдыхаю, а лошадь не уходит, смотрит на меня и почему-то головой качает, как бы осуждает меня. Мол, что же ты такой слабый, спортом заниматься надо. Я кобыле мысленно говорю: «В общем-то я не слабый, но справиться с такой кобылой, как ты, ты меня извини».

На этом наш диалог закончился, я отдохнул и вновь принялся за работу. С трудом справился с непосильной для меня работой, шлёпнул ладошкой, кобылу по крупу, и она побежала легкой рысцой, от удовольствия задрав высоко хвост. Я несу ребятам молоко, иду осторожно, чтобы не расплескать, постоянно смотрю под ноги. И вдруг, что я вижу, утку, которая лежит и не шевелится. Я подумал, что же это она меня не испугалась. И вообще думаю, откуда она здесь взялась, может её я подстрелил и не заметил, потом подумал, да нет, я никого не подстрелил, да этой палочкой разве кого убьёшь. Осторожно ставлю молоко на землю, беру находку, рассмотрел её и понял, что она тут лежит минимум недели две, но всё-таки взял её и потащил к ребятам.

Подхожу к ним и говорю: «Вот смотрите, я утку подстрелил». Они обрадовались, соскочили и ко мне. Павел Кошевой берёт утку, рассматривает её и говорит: «Та не Сеня, она дохлая». Сказал и небрежно бросил её в кусты. А вот молоку мальчишки обрадовались, они с удовольствием выпили молоко, через некоторое время почувствовали прилив сил, и мы отправились домой.

Домой я пришёл, когда уже стало темно, устал до невозможности, на такие расстояния я ещё не ходил. Мама увидела меня и спросила: «Сеня, ты вичерять будешь?» — «Ни, мама, я спать хочу», — сказал я и, не помыв пыльные ноги, упал на постель, и сразу уснул.

Мне так и хочется этот рассказ закончить словами: «СЛАВНАЯ БЫЛА ОХОТА». Откуда эти слова, я думаю, вы знаете. А вот ещё об более серьёзной охоте.

Весной, когда птицы свивали гнёзда и снесли яйца, вот тогда у нас, хуторских мальчишек начинается охота за птичьими яйцами. Во время войны, да и сразу после войны, птиц было много, даже очень много. В это время их никто не убивал, химикатами не травил, живи птичье поголовье в своё удовольствие, да размножайся. А на юге лето тёплое и длинное, поэтому птицы делали по два, а то и три выводка, так что птичья армия была супер многочисленной. И вот, когда эта бесчисленная армия начнёт нестись, вот тогда вся хуторская ребятня идет на яичную охоту. Собирается толпа человек пятнадцать-двадцать, и в поход. По хутору идёт разношерстная ватага мальчишек, в основном босиком, старая степная колючая трава нас не путает, есть цель, и мы идём. Где гнездятся птицы, мы знаем, воробьи, в основном, в старых скирдах соломы и в крышах кошары, они тоже из соломы сделаны. Так как старых соломенных скирд, вблизи не осталось, то мы сразу направляемся к кошаре. Первая кошара недалеко, километра полтора от хутора, вторая дальше, километра три. Расстояние нас не пугало, главное набрать больше яиц, самим наесться и домой принести. Подходим к кошаре, я смотрю на крышу, а она усеяна дырками, их так много что глаза разбегаются, вот это и есть воробьиные гнёзда. Крыши не высокие, мы мальчишки идём понизу и обшариваем всё углубления. Если наберём недостаточно яиц, то тогда забираемся выше. Первую партию яиц съедаем тут же. Разбиваем, содержимое выливаем в рот, а дальше как положено. Но бывают и накладки. Яйца маленькие, скорлупа тонкая, поэтому делаешь в яйце только дырочку. А как её сделать, если рядом нет твёрдых предметов, бьёшь яйцо об яйцо, иногда получается, а иногда нет. Если не получается то в руках остаются по разбитому яйцу, они текут, по этому их быстренько вместе со скорлупой отправляешь в рот. Что поделаешь, издержки производства. Наедаемся до отвала, ведь всю зиму были впроголодь, хоть теперь поесть. После того как все насытились, начинаем собирать яйца для дома. Снимаем рубашки, расстилаем их на траве, затем берём из гнёзд яйца и складываем в приготовленную «тару». Как можем аккуратно, приносим содержимое рубашки домой, и начинается пир на весь мир. На второй день идём ко второй кошаре, и проделываем ту же операцию, только после этого на недельку успокаиваемся, ждём, когда начнут нести яйца степные птицы. Но на степных птиц я не ходил, по той причине, что среди них у меня было много знакомых и даже друзей, с которыми я играл в догонялки. С ними я познакомился тогда, когда у отца был сенокос, ещё в прошлом году. Я отцу приносил обед, пока он обедал, я играл с птицами в догонялки. Забавная была игра. А было это так.

Я ходил по степи и искал птичьи гнёзда, вот когда я находил гнездо птицы, вот тогда и начинались догонялки. Птица выскакивает из гнезда и изображает из себя раненую, уводит меня подальше от своего гнезда. А я знаю, что она притворяется, но все равно бегу за ней, показываю ей, что она меня обманула. А гнездо её, зачем оно мне, там, наверное, сидят маленькие птенчики, пусть растут, на радость своей маме и нам. Многие степные птицы меня знают, и если я начну собирать их яйца, то, что они обо мне подумают. Скажут мне, ты же с нами играешь и нас же обижаешь, так кто ты нам друг или враг. Конечно, я их друг и поэтому никогда обижать их не буду. И ещё не буду так делать, как мой старший брат Андрей. Они с кем-то поехали на охоту на бричке водовозке. К вечеру возвращается домой, прямо на бричке заезжает во двор и радостно нам сообщает такую весть: «Смотрите, что я вам привёз». Сам залезает на бричку, руку заталкивает в горловину бочки и там шариться. Но то, что он там ищет, ни как найти не может. И вот сам рукой шариться в бочке, а нам говорит: «Я поймал три диких утёнка и опустил их в бочку с водой, думаю, пусть они будут в естественной среде. Но куда же они подевались?» Мы, детвора, стоим толпой окружили водовозку, а вместе с ней и Андрея, и ждём чуда. А Андрей всё ищет чудо и никак не может найти. Я стою и мечтаю, как из этих утят вырастут большие утки, ещё подумал, что им надо будет подрезать перья на крыльях, чтобы они ни улетели. Ведь они дикие, а дикие утки летают очень хорошо. Стою, мечтаю, а сам не спускаю глаз с Андрея, и думаю, когда же он поймает в бочке утят.

И вот оно свершилось, Андрей, вытаскивает руку из бочки, в руке держит жёлтенький комочек, а этот комочек повесил головку. Я сразу понял, что утёнок мёртвый. Затем брат выудил из бочки ещё два утёнка и те были не живые. Андрей держит их в руке и никак не поймёт, почему же они в воде и погибли. Оказалось, что воды было половина бочки. Когда бричка стояла, то они там плавали, и всё было нормально, но, когда водовозка поехала, её начало на колдобинах качать в разные стороны, вода в бочке стала болтаться вот утят о бока бочки и убило.

Просто брат со своими спутниками не сообразил, что так может получиться. Как вы понимаете, крылья подрезать было не кому. Ну а что касается степных птиц, то там им было настоящее раздолье. Всё-таки хорошо, когда в степи много птиц, их голоса слышны везде, и поиграть с ними можно, вот это мне нравится. Однажды я так увлёкся погоней за птицами, что не заметил, что солнце уже садится. Тато мне кричит: «Сеня, шёл бы ты домой, то скоро будет темно». А у меня как раз игра в самом разгаре, одна птица от меня улетает, другая тут же выскакивает из своего гнезда и тоже изображает из себя подранка, я за ней гонюсь и так без устали.

Вижу солнце уже на закате, а я ни как остановиться не мог, пока ко мне не подошёл отец вручил мне узелок с пустой посудой и отправил домой. В напутствие сказал: «Сеня беги бегом домой, а то скоро будет темно, и ты в хутор не успеешь забежать». И я побежал, а бежать далеко, до хутора было километра три, а мне одиннадцать лет. Но это ничего, главное, что я темноты боялся, ведь когда наступает ночь, тогда всякая нечистая сила, вроде чертей, ведьм, ну и прочей твари, из своих дневных убежищ вылезает на охоту. Вот поэтому я бегу, перебирая своими босыми ногами, а сам, оглядываюсь на солнце, а оно стремительно закатывается в степь, и я чувствую, что засветло не успею забежать в хутор. Вот солнце упало в степь, и сразу наступила темнота, а я ещё и половину пути не пробежал, но бегу, не останавливаясь. А останавливаться никак нельзя, потому что черти и стерегут такой момент, как только ты остановишься, они тебя сразу схватят и уволокут в свой чертячий омут. Нет, нет, вы не сомневайтесь, это правда и так говорят все старые люди, а они век прожили и всякого повидали. Ну, всё, слава Богу, я уже в хуторе, теперь уже не так страшно, всё-таки тут люди ходят и собаки лают, а черти собак боятся. Дома, уже в постели я лежал и вспоминал, как я сегодня хорошо поиграл с птичками, они очень хорошие, и поэтому я их люблю. А вот Воробьёв я не любил, они все этакие воришки — так и норовят, чтобы что-нибудь стащить. Нет, степные птицы лучше, они честнее, корм себе ищут в степи или поле, а не воруют, как воробьи, со стола. А вот ещё один рассказ из серии охоты.

Осенью, птицы собирались в большие стаи, и их было настолько много, что иногда неба было не видно. В один из таких дней, мы с Павлом Кошевым решили пойти охотиться на птиц. Капитально подготовились, сделали луки, из деревяшек ножом выстрогали по три стрелы, луки одели через плечо, а стрелы взяли в руки и пошли за хутор на выгон охотиться на птиц. Уселись в полыни и сидим, ждём, когда прилетят птицы. Ждать пришлось недолго. Вскоре со стороны степи на нас стала надвигаться чёрная туча. Мы сразу поняли, что это птицы. Их было так много, что целиться в одну птицу не было необходимости, надо было стрелять просто в стаю, и стрела обязательно попадёт, в какую-нибудь птицу. Это мы так рассуждали с Павлом. Мы легли на спину и приготовились к охоте. И вот на нас надвинулась чёрная туча птиц, как называются эти птицы, я не знаю, похожи на чирков, но чирки это или нет, не известно. Их было так много, что неба было не видно, и летели они низко, ну метра три над землёй. Началась охота, я сделал один выстрел, стрела пролетела сквозь стаю, никого не задев, упала рядом со мной. Делаю второй выстрел, то же самое, да что такое, думаю, столько птиц, и ни в одну попасть не могу. Тогда я решил посмотреть за полетом своей стрелы. Прицелился, выстрелил, смотрю, стрела летит точно в голову птице, ну думаю, всё, попал. Но нет, как только стрела подлетела к голове птицы, она её убрала в сторону и стрела пролетела мимо. Э, думаю, в голову целиться не походит, надо целиться в брюшко. Стреляю, стрела летит в птицу, а птица отворачивает в сторону от стрелы. Ну, до чего же эти птицы такие хитрющие, с виду неказистые, какие-то тёмно-серые, а хитрющие, очень. Так мы с Павлом и ушли ни с чем, но я об этом и не жалел, зато картина полета птиц была великолепна, и она мне запомнилась на всю жизнь.

Ну, если я уже пишу о птицах моего времени то, хочу ещё написать о некоторых птицах, которых я запомнил, но и не только о птицах. Все люди после холодной зимы ждут весну, она принесёт радость и веселье, весенние дожди, которые смоют зимнюю грязь, а, главное, наступит тепло. Я, с особым трепетом ждал весеннего тепла, так как я был ещё, можно сказать, ребёнком, и потому не имел зимней одежды, и, как результат, всю зиму сидел в хатыне и смотрел в окно.

Окно было моим мнимым выходом в люди. Правда, я редко людей видел, а они меня совсем не видели, за исключением одного случая. Как-то, вот так, мы трое, я Миша и Рая, выставились в окно и смотрели, может кто пройдёт мимо наших окон, всё-таки развлечение. Но никто не шёл. И вдруг в нашем окне, в которое мы глазели, выросла человеческая фигура, да так что почти всё окно закрыла. Мы от испуга даже от окна отпрянули, затем присмотрелись, а это к нам в окно заглянул Костя-кузнец, он на нас посмотрел, затем зачем-то погрозил нам пальцем и ушёл. Это событие нас взбудоражило на целый день, мы между собой обсуждали все детали этого происшествия.

А когда домой пришла Наташа, Миша первый сообщил ей, что Костя-кузнец сварился. Наташа сразу не поняла и спрашивает у меня: «Сеня, а откуда вы знаете что, Костя сварился?» — «Да нет, — объясняю я Наташе, — он не в прямом смысле сварился, а сварился в том смысле, что нам сварился пальцем через стекло» — «А, — протянула Наташа, — теперь понятно, значит Костя живой». Ну ладно, я немного отвлёкся от темы, давайте вернёмся к весне.

Так вот, сижу я у окна и жду весну, по календарю она уже как бы наступила, на дворе уже середина марта месяца и солнце припекает, а первые вестники весны, скворцы, ещё не прилетели, значит, весны, как таковой, ещё и нет. Но вот и появились скворцы, они прыгают с ветки на ветку, радостно чирикают, ну всё, думаю, ещё неделька-другая и прилетят ласточки, а они главные вестники тепла, как только ласточки прилетают, то значит тепло наступило основательно, и будет держаться до самой глубокой осени. И тогда всё, закончится мой срок без выходного пребывания в хате, теперь свобода — гуляй на улице, сколько хочешь. На другой день, после прилёта скворцов, я просыпаюсь и быстро к окну, чтобы узнать, как там себя чувствуют скворцы и скоро ли будет тепло. Смотрю в окно и своим глазам не верю. На ветках деревьев образовался иней, скворцы уже не поют, а сидят на ветках, нахохлившись, пережидают холод. Да, подумал я, о ласточках теперь и думать нечего. Но через некоторое время снова ярко засветило солнце, земля начала прогреваться, запели скворцы, в саду появились удоды, а вскоре прилетели и ласточки. Вот на ласточках я хочу остановиться особо.

Дело в том, что в нашем сарае было гнездо ласточек. Оно располагалось, на самом верху внутри крыши, и до него никто дотянуться не мог, за исключением нашего рыжего кота. Ещё года два назад был такой случай, когда кот хотел добраться до птенцов ласточки. Самого процесса я не видел, я сначала услышал ужасный ор кота, а затем он, как ошпаренный, вылетел из сарая, затем уселся за печкой и давай зализывать свой бок. Я, чтобы понять в чём дело, зашёл в сарай, там сидел отец и колдовал над упряжью, а рядом с ним стоял кнут. Я спросил у тата, почему это кот так орал, что его испугало. Отец сразу не ответил, а когда закончил шорничать сказал: «Понимаешь, сынок, сижу вот здесь работаю, заходит в сарай наш кот, ну думаю, зашёл и зашёл, он не первый раз в сарай заходит, и продолжаю работать. И вдруг я слышу писк птенцов и писк ласточки. Поднимаю голову и вижу что этот злодей уже у самого гнезда ласточки. Ну, а ты знаешь, кнут всегда со мной, так вот я поднялся и на всю длину своего кнута так огрел кота, что он с верхотуры не спрыгнул, а свалился на пол сарая, ну а потом убежал. Надо сказать, что после такой встряски, у нашего кота желания лазить к ласточке в гнездо больше не было. Кстати, о кнуте нашего отца. Его кнут, почему-то, всегда был рядом с ним.

Был такой момент, что и я его чуть не отведал. От отцовского кнута, меня спасла моя великолепная реакция и быстрота моих ног. Сам этот случай я описывать не буду, думаю, он не достоин нашего с вами внимания, ведь главная наша цель, это птицы. Так вот, этой весной, о которой я пишу, ласточки, самец и самочка, прилетели вместе. Это редкий случай, обычно они прилетали по одному, а затем тот, кто прилетел первый, томится в ожиданиях, волнуется, часто криком зовёт свою половину. В наш сарай, каждую весну прилетала одна и та же пара ласточек, обустраивали гнездо и за лето делали два выводка. Осенью они не просто улетали, а делали несколько кругов над нашим двором и только потом улетали на юг, в теплые края. Наши ласточки нашу семью уже приучили, что они весной обязательно прилетают, и так было несколько лет. Но однажды, гораздо позже, весной самец ласточки прилетел, а сама, хозяйка в гнездо не прилетела. Самец ласточки несколько дней летал над нашим двором и криком звал свою любимою, но она так и не прилетела. Тогда он в последний раз покружился над нашим двором и куда-то улетел навсегда. Вот такая грустная история. Мы с мамой смотрели за полётом самца ласточки, на то, как он искал свою подругу и как покинул наш двор. В то время нам с мамой было очень грустно. Когда самец улетел, я у мамы спросил: «Мамо, а куда же девалась наша ласточка?» — «Ой, сынок, — сказала она, — у них дорога длинная, это не просто долететь с южных стран до нас. Может, по дороге заболела и умерла, а может шулюкун её порвал, всякое может быть». Насколько я помню, больше ласточки в нашем сарае не селились. Возможно позже, когда я не жил в хуторе они у нас и селились, но я этого не знаю. Кстати, для информации, деревенская ласточка называется «касатка», а городская ласточка называется «воронок». А вот почему степных орлов у нас называли «шулюкун», этого я не знаю, и мама мне объяснить не могла. Сказала: «Так все называют, и я их так называю. Шулюкун — он и есть шулюкун». А ещё я вам хочу немного рассказать о белых журавлях. Сейчас их в природе почти не осталось, а в моё детство их было видимо-невидимо. Весною, как только мы, ребятня, услышим в небе, их призывной кличь, позывные курлыканья, мы сразу толпой бежим в поле, где трактор пашет землю. На чёрной вспаханной земле, журавли из своего оперенья раскинули белое покрывало, да такое большое, что на всем большом поле чёрной земли и не видно везде белым бело. Вот такая природа была в моём детстве. Надо сказать, что мы с отцом позже охотились на всякую дичь, а вот на пернатую не охотились. Почему? Отвечу так, что не знаю, хотя птиц для охоты в то время было много, но не охотились. А вот брат Андрей со своим другом, который родом из Бурукшуна, а работал в Ипатово, ждали миграции птиц весной и осенью, и в это время ехали на охоту. Опишу один случай из его охоты, который нам с Дусей рассказал брат.

Было это, ещё в то время, когда Андрей работал на колхозной базе экспедитором. Как-то, в пятницу вечером, к нам во двор заехала линейка, запряжённая парой лошадей. Мужчина, который управлял упряжкой, оставил её у тюков сена, а сам пошёл к нам в хату. Через некоторое время он вышел из хаты и не один, а с нашим Андреем, который в руках держал ружьё. Они сели на линейку и уехали. Я подумал, куда же это брат уехал с ружьём, и пошёл в хату, чтобы спросить у Дуси. Она мне сказала что, Андрей с Анатолием Рашкевичем поехали в хутор, а по дороге хотят поохотиться на диких гусей. Я тогда тонкостей охоты на диких гусей не знал и поэтому остался в недоумении. Дуся сказала, что Брат вернётся в воскресенье. Ну, думаю, вот когда Андрей приедет тогда он и расскажет что это такое «охота на диких гусей».

Андрей вернулся в воскресенье уже к вечеру, зашёл в хату, а охотничьих трофеев нет. Дуся начала его пытать, что, да почему, и вот что он нам рассказал:

— Охота, как таковая, у нас не получилась, потому что гуси уже, наверное, пролетели на юг и мы опоздали. Но мы всё-таки парочку гусей убили, да как потом оказалось не тех. А получилось это так. Проезжаем мы мимо села Кивсала, хаты от нас на расстоянии тридцати метров. Я управляю упряжкой и за небом не слежу, летят там гуси или нет, а Рашкевич держит наготове ружьё, на всякий случай. Едем мирно, разговариваем и вдруг Рашкевич как крикнет: «Гуси!» Соскочил с линейки и давай палить. Я остановил упряжку, поднял голову, и действительно летят гуси, с десяток. Рашкевич первым выстрелом сбил одного гуся, а вторым другого. Гусь, который был сбит первым, упал прямо возле нашей упряжи, а второй ударился в штакетник забора и там же упал. Рашкевич перезарядил ружье, положил его на линейку, а сам поднял гуся за шею и его рассматривает, а мне говорит: «Посмотри, какого красавца я завалил, сегодня у нас с тобой будет шикарный ужин».

Рашкевич гуся вертит туда сюда, а я смотрю а у него на спине перья вымазаны зелёной краской. У меня сразу закралось сомнение насчёт дикости этого гуся. Тут я подумал, а не домашний ли это гусь? Своё сомнение я высказал Анатолию и при том указал на краску. — «Да нет, гусь дикий, а что краска на нём так это он, наверное, где-нибудь, случайно залез в краску». Я ещё подумал, и где же это дикий гусь может залезть в краску. Но спорить не стал, думаю, раз Анатолий уверен, что это дикий гусь, значит, оно так и есть. А тем временем мне Анатолий говорит: «Андрей, ты сходи к забору и забери того гуся, не оставлять же нам охотничьи трофеи». Я в это время сидел возле гуся на корточках и рассматривал его. После слов Рашкевича я поднялся на ноги и что я вижу. К нам с палкой наперевес бежит бабка и что-то кричит. Я говорю Анатолию: «Посмотри, что это эта бабка так разбушевалась?» Рашкевич не успел мне ответить, как бабка смаху огрела палкой сначала Анатолия, а потом и меня. Я возмутился такой её наглости и обложил её матом с головы до ног. Но бабку это не успокоило, и она снова замахнулась палкой, чтобы меня ударить, но я в воздухе, перехватил палку и выдернул её у неё из рук. Когда бабка потеряла своё оружие возмездия, то она как-то растерялась, сначала нас просто ругала, а потом присела около убитого гуся и заплакала причитая: «Миленькие вы мои, я вас кормила, поила, ночи не досыпала, чтобы вас вырастить, а эти городские черти приехали и вас убили».

Потом она ещё долго причитала над убитым гусем. От её слёз и причитаний мне как то стало не по себе и поэтому я говорю Анатолию: «Давай мы ей заплатим за этих гусей и дело с концом». Но Анатолию деньги не хотелось отдавать и он, решив ещё поспорить с бабкой на счет сбитых гусей, ей говорит: «Послушай, бабка, может это гуси и не твои, а ты за них уже нас побила». Бабка перестала плакать, поднимается на ноги, а я на неё смотрю, что она женщина ещё и не старая только одета по-старушечьи. Женщина выпрямилась и говорит Рашкевичу: «Как это гуси не мои? А ты что не видишь, что они зелёной краской намазаны? У нас в каждом дворе гуси и у каждого своя метка, так что ты не отпирайся. Убил моих гусей, так плати деньги, а не то людей кликну, так они тебе покажут, как на чужое добро зариться». Женщина ещё не кричала, а люди, услышав её плач, начали потихоньку подтягиваться к месту событий. Я говорю Рашкевичу: «Давай отдадим ей по три рубля за каждого гуся, и пусть она успокоится, а то видишь, уже народ собирается». Достаю свою трёшку и говорю женщине: «Давайте мы Вам заплатим за гусей и мирно расстанемся». Беру у Анатолия три рубля и подаю женщине шесть рублей за двух гусей. Она берёт деньги и говорит: «Вот так бы сразу по-хорошему и делали, а то ещё спорить начали».

Взяв деньги, женщина пошла, я беру гуся, который лежал у линейки, а Анатолий пошёл за тем гусем, который лежал у забора. Но он не успел ещё дойти до забора, как женщина взяла за шею гуся и потащила к себе во двор. Рашкевич побежал за ней и что-то ей кричал, но хозяйка гусей закрыла калитку и Анатолия не пустила во двор. Пришлось нам довольствоваться одним гусем.

У Анатолия в Бурукшуне мы этот трофей разделили на двоих и я его повёз в хутор, а там мама сварила наваристый борщ. Вот такая у нас получилась охота. Андрей закончил рассказ, а Дуся его резюмировала такими словами: «Дурные вы дураки, да я бы за шесть рублей на базаре купила бы два гуся общипанных и выпотрошенных, и их бы хватило не на один борщ, а почти неделю жили бы с мясом». Но что теперь говорить, всё уже свершилось и теперь нечего руками махать. В этой же главе я вам хочу рассказать о невероятном видении, которое было в ту же осень, когда мы ходили с луком охотиться на птиц. Вот как это было. А ещё этой же осенью мы с пацанами наблюдали интереснейшую картину. По лугу, в этом же месте где мы охотились на птиц, летела паутина. Это было в период бабьего лета. Паутин было так много, что она словно прозрачным покрывалом, закрывала небо, сотни её прядей тащились по полыни, но не отрывались. Двигалась она медленно, как будто плыла по невиданным волнам.

День стоял теплый и катился к закату, и в лучах солнца паутина отражалась серебром. Картина была завораживающая. Ребята немного посмотрели и ушли домой, а я никак не мог оторваться от увиденного чуда, стоял, смотрел и смотрел, пока ни зашло солнце. Я и сейчас, в третьем тысячелетии не знаю, откуда взялось столько паутины, не пауки же её наплели. Так что эта загадка для меня до сих пор осталась не разгадана.