СЫН, ГРИГОРИЙ КОНДРАТЬЕВИЧ

Далее по старшинству идёт Григорий. Григорий был выше среднего роста, глаза серые, нос средний с горбинкой, брови тёмные, но не чёрные, волосы тёмно-русые в молодости, а позже их совсем осталось мало. По характеру был напористый, граничащий с наглостью. В хуторе закончил четыре класса, больше нигде не учился, за исключением школы шоферов. Затем его забрали в армию. Отслужив три года, уехал жить в Ипатово, там работал шофёром, женился, у него двое детей, сын Анатолий и дочь Алла. Григорий к своим родителям относился очень плохо. Я ранее уже писал об этом, что он от них отказался, и позже к ним не приезжал, я, живя в Сибири, за четыре тысячи километров, чаще у них бывал, чем он, живя от них на расстоянии пятидесяти километров, и имея в своем распоряжении машину. Мне мама неоднократно писала, что Гришка уже три года, как у них не был. Раньше он приезжал к брату Михаилу за тем, чтобы у него взять бесплатно корм для своих животных, которых он держал. А когда Михаил ему в этом отказал, то он туда ездить не стал. По его мнению, зачем к родителям ездить, если у них нечего взять. Мои взаимоотношения с Григорием с самого детства были, мягко говоря, натянутые. У нас с ним постоянно были конфликты, то из-за игрушки, то из-за места на печи, или ещё что-нибудь придумаем.

Наши с Григорием конфликты нередко доходили до драки и, учитывая, что он на два года старше меня, то мне чаще и попадало. Но я все-равно ему старался не уступать. Расскажу один случай о наших непростых с Григорием отношениях. В то время мы были с ним уже взрослые. Было это летом в 1954 году, примерно за два месяца, до моего ухода в армию. В это лето как-то неожиданно для всех Григорий приехал в отпуск из армии. Ну, приехал и приехал, как следует, встретили, собрали родственников и не только, погуляли денёк, ну и хватит. Григорий хотел, чтобы на гулянку, отдельно собрали молодёжь хутора, но ему в этом в недипломатичной форме было отказано. Григорий, естественно, обиделся на родителей, в мягких формах выражал своё возмущение. Но его возмущение так и осталось без ответа. Время идёт, Григорий отдыхает, в основном болтается по хутору. Пока он в хуторе отдыхал, мы с ним два раза подрались. Он, разумеется, был сильнее меня, по той причине, что на два года старше, да и два года в армии дало результат. Он стал выше ростом и физически окреп.

Первой драки, можно сказать, и не было, мы у летней кухни потолкали друг друга, но мама увидела нашу затею и разогнала нас. А вторая драка у нас с ним завязалась в сарае, где мы сбрасывали сено с чердака. Что мы не поделили, я сейчас не помню, но драка у нас завязалась. Правда, настоящей дракой это тоже назвать нельзя, но что-то было. Григорий схватил меня за левую руку и выкрутил её за спину, а правой рукой начал давать мне щелбаны по голове. Мне было больно и обидно, что я проиграл «битву», я закричал на Григория: «Отпусти меня, а то я маме скажу». Григорий ослабил хватку, я изловчился и локтем левой руки, с силой ударил ему в нос. Он упал на пол сарая и завыл. Попыток оказать ему помощь, я ни каких не принимаю. А что я ему должен помогать, он меня обидел вот пусть теперь и валяется по полу. Меня больше занимал другой вопрос, как на это среагирует наша мама. Она не посмотрит на то, что мы оба уже взрослые, на такой, как наш случай, при ней всегда был батожок, или по-простому, палка. Через открытую дверь сарая вижу, как мама двигается к нам в сарай, что-то кричит и размахивает своим орудием примирения. Я, понял, что надо из сарая смываться и как можно быстрее. Не теряя ни секунды, я стрелой вылетел из сарая во двор. Стою вдалеке от места событий и наблюдаю за действиями мамы в сарае. Но там ничего интересного не было, мама пару раз приложила свой батожок к спине Григория, за тем вышла из сарая и мне погрозила своим орудием устрашения. На этом конфликт, как бы был исчерпан. После ужина мы с Григорием помирились, я ему говорю: «Гриша, ну что ты на меня обижаешься, ты ведь мне тоже больно сделал, и я тебе сделал больно, так что мы с тобой квиты, так что давай мириться. Григорий уже без злости на меня посмотрел и говорит: «Тебе хорошо, у тебя следов от драки не видно, а у меня посмотри, какой нос». Я посмотрел на его нос, а он и вправду стал, как красная картошка, и ему говорю: «Гриша, да он чуть-чуть раздался, если не присматриваться, то и не видно, да и вообще через пару дней всё пройдёт». После моих слов Григорий успокоился, и мы с ним помирились, взяли семечки и пошли на улицу.

На улице сели на призьбу и сидим, щелкаем семечки. Вскоре к нам присоединился Алексей Беленко, он посмотрел на Гришкин нос и спрашивает у него: «Гришка, а что это у тебя с носом, он как будто не твой?» Алексей спросил у Григория, а тот молчит и ничего не отвечает, то ли он думал, что Алексею сказать, то ли вообще отвечать не хотел. Тогда я ответил за брата: «Леня, так Гриша бежал, споткнулся и упал, вот и нос ушиб». Алексей улыбнулся, но промолчал, наверное, понял, в чём дело. Но, если быть до конца справедливым, то я расскажу один случай благородного отношения Григория ко мне.

Было это в 1962 году, тогда я первый раз из Сибири приехал к родителям в гости. Об этом узнал Григорий и тоже приехал на машине из Ипатово в хутор. Мы с ним поздоровались, поговорили о разных вещах и тут вдруг, неожиданно для меня, Григорий вытаскивает из своего кармана деньги и подаёт мне. Я был удивлён его поступком и говорю ему: «Гриша, зачем, у меня есть деньги на обратную дорогу, так что не надо». Но Григорий не стал меня слушать, вручил мне деньги и сказал: «Сеня, у тебя дорога длинная, так что в пути они тебе пригодятся». Григорий сразу уехал, пообещал завтра ещё приехать. Когда он уехал, я развернул свёрнутые вдвое красненькие десятирублёвки, пересчитал, оказалось, что их было шесть штук, то есть шестьдесят рублей. По тем временам деньги были хорошие. Вот за это я и тогда, и сейчас говорю Грише спасибо. А остальное было не так хорошо. Ещё у него в детстве, а может и по жизни, правда, этого я не знаю, был характер расчётливый, он ничего не делал просто так. А если была угроза, что ему за содеянное попадёт, то он никогда этого делать не будет. Как всегда, такие люди свою трусость прячут за браваду или за хамство, а некоторые люди их действия принимают за смелость.

Я бы по этому поводу мог привести массу примеров, но я этого делать не буду, так как понимаю, что его семье будет не приятно об этом читать, если конечно моя книга до них дойдёт. Как семьянина я его не знаю, возможно, он был хорошим мужем и хорошим отцом, но то, что я знал о нём в детстве, да и в зрелом возрасте, я это к положительным его чертам отнести не могу. Так, то что было, то и пишу, ничего не добавляю. Прожил Григорий 65 лет, умер от какой то, не излечимой болезни.