БАБКА ЯРЫЖИХА

Вот эта самая бабка Ярыжиха для меня была совершенная загадка, вела она себя как-то подозрительно, одно время я даже думал, что она немецкая шпионка, и чтобы её обличить в этом, я стал за ней следить. Как-то летом, слежу из своего двора за бабкой, она, слегка распустив свои седые волосы, наклонив голову, шла в сарай, в тот сарай, где, по-моему мнению, водятся черти, да, да, однажды я их в этом сарае видел. Правда, возможно, это были и не черти, но в сарае что-то мелькало, вот так, туда-сюда, но я был уверен, что это они, рогатые и хвостатые. Кстати говоря, черти водились не только в сарае Лавровых, но и у нас на горище и на чердаке в сарае. Особенно их было много в сарае. Однажды то ли во сне, то ли на яву я видел, как черти смастерили себе лестницу, наподобие трапа, по которому садятся в самолёт, приставили её к чердаку и начали бегать верх, а затем вниз.

Их было много, хвостов десять, да все чёрные и рогатые. Правда, рожки небольшие, как у козлят. Так вот они сначала бегали по ступенькам, а потом им это занятие надоело, и они начали кататься на перилах. Гурьбой забираются верх, а затем садятся на перила и лихо скатываются вниз. Итак, без конца. Черти меня не видели, так как я за ними подсматривал в щелку двери, которая вела из сенцев в сарай. А потом мне их занятие надоело, и я ушёл в хату. Ну, это всё что касается чертей, а что касается бабки Ярыжихи, так в этот день она вела себя как то подозрительно.

Мало того что она пошла в этот страшный сарай, так она ещё долго оттуда не выходила, что она там делала, я не знаю, но я туда не пошёл — страшно, всё-таки там гуляет нечистая сила. В этот же день, она уселась на пороге своего погреба, наклонившись, что-то делает. Я, тихонько открыв калитку, что была между нашим двором и Ярыгиными, ползком по высокой густой полыни, пробрался поближе к шпионке, слышу, она чем-то щёлкает, похоже, как будто работает рация, ну как в кино показывают. Ну, всё, думаю, Ярыжиха немцам передаёт какую-то секретную информацию, поднялся повыше, чтобы посмотреть, что там щелкает, и у меня наступило разочарование. Оказывается, она «рушила» стручки сухой фасоли, Вот они и щёлкали.

Разочарованный, я уже не таясь, поднялся и пошёл домой. Своими мыслями о бабе Ярыжихе я поделился со своей мамой. Она посмеялась над моими подозрениями и говорит: «Сеня, ну какая она шпионка, да и какие в нашей глуши секреты, у нас в хуторе даже немцы не стали останавливаться, так им тут не интересно было, а ты — шпионка! Просто бабушка очень несчастная женщина, у неё война забрала сына, да и не Ярыжиха она вовсе, а Лаврова, и тётя Груня Лаврова, и её дети тоже Лавровы, ну всё точно как у нас, то были Гакивские, а теперь Чухлеб».

Вот так мама развеяла все мои сомнения. С тех пор к бабушке Лавровой я стал относиться с большим уважением, и если она что-то делала, то я молча сидел недалеко от неё и смотрел, как она ловко справляется со своей работой. А в школу я продолжал ходить, и в моей жизни было ещё много школьных звонков на урок, и колокольчиком и электрическим звонком, но я о них уже успел забыть, а тот первый звонок, помню до сих пор.

Кстати, о нашем хуторском звонке-колокольчике, как о предмете. У него, у этого школьного хуторского колокольчика, была своя история. Этот школьный звонок-колокольчик, был вылит из бронзы, величиной с кулак, за время работы, руками звонаря, он был отполирован до блеска.

Внутри у него был язычок, или по научному, било, тоже из бронзы, звук самого звонка, мелодичный, вот такой, дзинь, дзинь. Когда тётя Груня давала звонок на урок, то его было слышно по всей нашей улице, и родители знали, что их дети пошли учиться. В школе, его в руки брала только тётя Груня, она была в школе и уборщицей и звонарём, другие, никто не имел права брать звонок в руки. После звонка, его обычно ставили на подоконник в коридоре школы, и там он стоял до очередного звонка. Бывало, кто-либо из учеников возьмёт звонок, как бы поиграть, то на него остальные ученики так зашикают, что он от греха подальше, снова поставит его на место. Всё так было в моё время, когда я учился в нашей хуторской школе, как было дальше, я не знаю.