СЛУЖБА В ДОЛЖНОСТИ СТАРШИНЫ

Что касается, бывало или не бывало, чтобы младший сержант был в должности старшины, то меня, это как-то не трогало, и я в новой должности активно взялся за наведение порядка в роте.

Прежде всего, надо было заставить солдат выполнять подаваемые команды и распорядок дня в роте. А то после дневного отбоя, некоторые ложатся в постель отдыхать, другие не ложатся и болтаются по роте, а остальные разбредаются по городку кто куда: кто к землякам, кто в другие подразделения, кто за яблоками или ягодами за офицерские домики, а некоторые, особо ушлые, идут в санбат к медсёстрам. А в результате получается, когда после сиесты строишь роту, то половины солдат нет. Да и утром при построении на зарядку дела не лучше, строятся меньше половины солдат, остальные или досыпают или сидят у казармы, курят. С этим безобразием надо кончать, а то получается не боевая единица батальона, а чёрте что.

Но с чего начать, я старшина не опытный, хотя опыт командования у меня уже есть, плюс ко всему я человек такой, что люблю порядок во всём. Я мог к наведению порядка подключить командира роты, но я не хотел этого делать, так как знал, что из этой затеи шуму будет много, а толку мало. Надо это делать самому, ну а если не получится, то подключить и высший офицерский состав.

Надо то надо, но как это сделать, в основном расхолаживают ротный состав старички, такие как Клопатюк Никола и его коллеги, которые уже отслужили почти три года, и им осталось служить месяца три, максимум четыре. А их в роте насчитывается восемь человек, и для танковой роты это не мало. Танковая рота по численному составу небольшая, 36 человек, не считая старшину и офицеров. Я решил сначала переговорить с Клопатюком, всё-таки у меня с ним сложились приятельские отношения, и мне не хотелось их в одночасье портить.

Разговор получился непростой, надо учесть нашу разницу в возрасте, а год в армии имеет большое значение. Но мне, всё же, удалось склонить его в какой-то мере на мою сторону. Но он сказал за себя, а за остальных старичков не ручается. Тогда я решил после отбоя в своей каптерке за чаем собрать всех старичков, и поговорить с ними о состоянии дел в нашей роте.

Конечно, я бы мог всё это сделать в приказном порядке, но мне хотелось, что бы те, кому осталось служить совсем ничего, меня поняли и поддержали. Старички были разные, по званию: от старшего сержанта до рядового, и по должностям: от командира танка, до заряжающего. Поэтому разговор получился очень сложный, а результат ничего не значащий.

Тогда я в конце нашего чаепития сказал им такую речь: «Уважаемые мои старички, я отношусь к вам с большим уважением, всё-таки отслужить почти три года а это не просто, но я всё-таки прошу вас, чтобы вы помогли мне навести порядок в роте, прежде всего своим поведением, четким выполнением распорядка дня и приказов командиров, — и дальше, — всё-таки вы находитесь в действующей армии, а в ней приказов никто не отменял, и хотите вы или не хотите, а выполнять вы их обязаны, до тех пор, пока находитесь в армии. Меня назначили старшиной для того, чтобы я навёл порядок в роте, и хотите вы этого или нет, я это сделаю, но мне хотелось бы навести порядок с вашей помощью. И последнее, я думаю, вам будет не все равно, какую вы роту оставите после себя, боевую единицу батальона и полка или раздолбанную братию, которая у нас существует в настоящее время».

Я закончил свою речь, и в каптёрке наступила тишина, я подумал, что первый её должен нарушить Клопатюк, так и случилось. Он, не поднимаясь со скамейки, сказал: «Ну, а чё, хлопцы, давайте послужим, как положено, и поможем старшине подтянуть дисциплину в роте, а то действительно не рота, а какой-то раздолбай. А эти салажата так обнаглели, что мы, старички, находимся в роте, а они в бегах, пора кончать с этим. Лично я старшину поддерживаю полностью, и буду ему во всём помогать, так что подключайтесь и вы. Все сидели, опустив головы, и молчали, а Клопатюк затем и добавил: «Ну, вот видишь, старшина, все согласны, так что не зря сегодня собрались».

На следующий день, утром на зарядку вышли все старички, только не было некоторых солдат, которые регулярно нарушали воинский устав. Рота построилась, стоит, а они не идут в строй. Тогда я сказал перед строем: «Будем стоять до тех пор, пока все не соберутся, и так будет всегда, рота должна быть единой». Постояли ещё немного, а их как не было, так и нет. Тогда Клопатюк и ещё два старичка, попросились выйти из строя и пойти поторопить солдат, которые не пришли в строй. Не знаю, как они их торопили, но солдаты пришли в строй, как мне показалось, с красными носами, и морщились, как будто от боли.

Когда все были в строю, я ещё раз напомнил о распорядке дня, и добавил, что этот распорядок дня придумал не я, а штабные работники полка, и этот распорядок утвердил командир полка, так что, если солдаты не выполняют распорядок дня, то значит, они игнорируют приказ самого командира полка, а за это последует наказание и очень суровое. Затем я немного помолчал и добавил: «Кто забыл распорядок дня, то может прочитать его у дневального, над тумбочкой. Он там висит в рамке. Надеюсь всем ясно?!!» — «Так точно!!!» — дружно ответил строй солдат.

С этого построения дисциплина роты понемногу начала входить в норму, старички хоть и не охотно, но выполняли распорядок дня. Для того, чтобы ещё чётче заострить вопрос о дисциплине танкистов, я собирал командиров танков и напомнил им, что внешний вид солдата это их обязанность, а дальше подметил, что неряшливый солдат портит строй, а ответственность за это, несёт его командир. Разумеется, моя требовательность не всем была по нутру, некоторые командиры танков жаловались своим командирам взводов, что старшина слишком требователен, мы же, мол, не в учебке, а в танковом полку, и здесь такие строгости не нужны. Один из командиров взводов решил со мной поговорить на эту тему, зашёл ко мне в каптёрку и говорит мне: «Младший сержант Чухлебов» (обратите внимание, не товарищ старшина, а младший сержант, этим самым он как бы хотел подчеркнуть разницу в ранге, между мной и им), танкисты жалуются на Вас, они устали от Вашей строгости, надо с ними как-то помягче, Вы же не в учебном батальоне». Я посмотрел на этого старшего лейтенанта внимательно и спрашиваю его: «А что Вы собственно имеете виду. Что я должен сделать, чтобы вашим подчинённым служилось легче? Вы конкретно мне скажите. Возможно, мне надо отменить утреннюю зарядку или вечернюю проверку, или ещё что-то не делать, что не делать скажите?» Старший лейтенант стоял, затем он сел на стул и уже как-то не по-военному говорит: «Да нет, старшина, что Вы, разумеется, всё это надо делать, это же воинская часть, а ни какой-то колхоз. Ну не знаю старшина, может я и не прав, что поднял этот вопрос, но меня попросили командиры танков с вами поговорить вот я и поговорил, а как дальше будет, дело Ваше». Командир взвода встал и собрался уходить, но я его попросил задержаться на минутку, и сказал ему: «Товарищ старший лейтенант, вот Вы всегда приходите в роту, очень аккуратно одеты, я бы даже сказал щеголевато, у вас прекрасная строевая выправка, сапоги начищены до блеска, подворотничок гимнастёрки всегда беленький, ну просто приятно посмотреть. А как Ваш командир танка, Виснухин, выглядит? Гимнастёрка на нём мешком, морщины гимнастёрки не сзади, как положено по уставу, а спереди, ремень на поясе не затянут, а висит там, где ему не положено висеть. Это что, солдат советской армии? Нет, так в вверенной мне роте не будет, а Виснухин если не изменит своего отношения к службе в лучшую сторону, то у него будут большие неприятности». На этом мы с командиром взвода расстались.

Конечно, этот разговор на мое отношение к уставу и распорядку дня ни на йоту не изменился, я, как требовал выполнения устава и распорядка дня, так и продолжал требовать. Мало-помалу, всё начало приходить в норму: солдаты втянулись и стали служить, так как будто расхлябанности и не было. Не скажу, что нарушений солдатской дисциплины совсем не было, были, конечно, но это уже совсем не те нарушения, что были раньше.

Как-то после сиесты я построил состав роты на проверку, думаю, не улетели ли мои орлы в самоволку, как раньше, давно я их не строил после обеденного отдыха. Солдаты построились, я дал команду выровняться, затем проверил по списку, все солдаты были в строю, я подумал, значит постепенно всё входит в норму. Потом я решил проверить, как командиры танков выполняют моё указание насчёт опрятности их подчинённых, да и сами как они выглядят.

Посмотрел первый ряд солдат, затем зашёл сбоку тоже посмотрел, как солдаты одеты, чистые ли подворотнички, начищены ли сапоги, и обнаружил ряд недостатков. На что тут же указал и сделал замечание командирам танков, чьи солдаты были неряшливо одеты. Затем отпустил солдат и дал указание, чтобы к учебным занятиям все недостатки в одежде устранили. Мои команды хоть и с натугой но, постепенно стали выполняться бойцы стали относиться к своему внешнему виду более строго, и старались, что бы он соответствовал уставу. Через два-три месяца моей работы с ротой, мне уже не надо было напоминать танкистам об их внешнем виде. За этим они смотрели сами, да и командиры танков, стали строже нести службу.

В один из дней я строил роту на обед и вижу, в курилке сидит наш командир батальона подполковник Лыхин. Я подошёл строевым шагом и доложил ему, что рота строится для следования на обед. Он меня выслушал, затем сказал, чтобы я занимался ротой, а он посидит и покурит. Я стою на мостовой, в трех метрах от нашего командира, и жду, когда соберётся рота на построение. Вижу к нашему командиру подошёл командир учебного батальона, который меня разжаловал в рядовые и отправил в полк. Я его сразу узнал, а он меня пока нет. Сидят они с нашим командиром батальона и о чём-то разговаривают, я слышу их разговор, но о чём они говорят мне не понятно, да мне это и не надо. Думаю надо сделать так, чтобы он меня узнал. А как же, он, меня из младшего сержанта сделал рядовым, а прошло каких-то два-три месяца и я снова младший сержант, да ещё и старшина роты. Пусть он меня узнает. Мне хочется похвастаться перед ним своими достижениями. Своим громким зычным голосом даю команду: «Рота, в колонну по четыре, становись!!!» Услышав мой голос, командир учебного батальона внимательно посмотрел на меня, и, как я заметил, он даже прищурил глаза. Затем повернулся к нашему командиру и спрашивает у него: «Это никак Чухлебов? Уже младший сержант?!» Я не слышал, что в ответ ему говорил наш командир батальона, он сидел дальше и говорил тише, а вот командира учебки я слышал отлично. Затем он продолжил: «Да, Чухлебов, хороший солдат, но с характером. Я это узнал когда познакомился с его личным делом, отличник по всем военным дисциплинам, но, ввиду своего вспыльчивого характера, сорвался. Он мог бы остаться в учебном батальоне, если бы извинился, перед старшим лейтенантом Гречишниковым, но он этого делать не стал, сказал что он Чухлебов прав, а старший лейтенант Гречишников нет. Как Чухлебов выразился, возможно, не по форме, но, по сути, он прав. Понимаешь, — говорит он нашему командиру батальона, — это редкий случай в моей практике, чтобы молодой человек в двадцать лет так верил в свои убеждения. Я думаю, этот парень по жизни пойдёт далеко, но как трудно ему будет постоянно защищать свои убеждения».

В это время наш командир батальона поднялся со скамейки, подошёл ближе к штакетнику и говорит: «Я не знаю, каким Чухлебов был у тебя, но для моего батальона это находка, он из третьей роты до него разболтанной в раздрай, сделал конфетку. Вот так». Не скрою, мне было лестно слышать такие слова в свой адрес. Я дал роте команду «Смирно», и стал докладывать командиру батальона: «Товарищ подполковник, третья рота построена для следования на обед, старшина роты, младший сержант Чухлебов!!!» Когда я докладывал, то внимательно смотрел на командира учебного батальона, он стоял на втяжку, рядом с нашим комбатом, и, как мне показалось, внимательно слушал мой доклад. «Вольно», — дал команду командир батальона и разрешил идти на обед. Я дал команду роте: «Рота, с песней, шагом марш!!!» И колонна двинулась, чётко чеканя шаг. Отойдя метров на двадцать от старших офицеров, я оглянулся и увидел, что они всё стояли и смотрели вслед нашей роте.

Только я успел посадить солдат в столовой за столы, в это время в столовую заходит наш командир полка, полковник Корнев, а с ним целая свита офицеров. Я дал команду: «Рота, встать! Рота, смирно!!!» И пошёл докладывать командиру полка, о том, что третья рота находится на обеде, старшина роты такой-то. После моего доклада полковник говорит: «А ну-ка, старшина, посади меня с солдатами, я хочу покушать солдатскою еду». Я его пригласил за стол, где сидели шесть человек.

Не успел командир полка сесть за стол, как тут же с миской борща подбегает повар и ставит её перед полковником. Корнев посмотрел сначала на миску, а затем на повара и говорит: «Нет, дорогой, я хочу поесть ту еду, которой ты кормишь моих солдат», и, обращаясь к одному из солдат, говорит: «Налей мне борща вот из этого бачка». Солдат налил борща и поставил перед полковником, он понюхал и говорит: «Пахнет хорошо, посмотрим какой борщ на вкус». Взял ложку, кусок хлеба и приступил к обеду. Полковник с аппетитом съел миску борща, поднял голову и спрашивает у повара, который стоял рядом: «А где второе?» — «Сейчас будет», — сказал повар, взял миску полковника и побежал на кухню. Я стоял тут же рядом с командиром полка и обратил внимание на одну деталь. Как только повар убрал миску со стола, командир полка заметил крошки, которые лежали на столе, он лёгким движением руки смахнул их в ладошку и отправил себе в рот.

На удивлённый взгляд солдат он сказал: «Учтите, сынки, хлеб — это жизнь, и его ой как надо беречь, используя в еду даже крошки». Через некоторое время повар принёс второе: две котлеты и каша на гарнир. Полковник приступил ко второму. Пока наш командир полка ест, я вам расскажу анекдот на эту тему, так как мне всё равно делать нечего.

Происходило это в царской армии, вот, так же как и у нас сегодня, пришёл полковник в столовую, а у них в столовую пришёл генерал, чтобы проверить, как кормят его солдат. Повар приносит ему миску щей, ставит её перед генералом, тот смотрит в неё и видит, что в щях плавает сваренный таракан, этакий золотистый, похожий на поджаренный лук. Генерал рассвирепел и как заорёт: «Ты что же это, подлец, делаешь, моих солдат тараканами кормишь, да я тебя, каналья!» Что дальше говорил генерал, повар не слышал, он лихорадочно соображал, как выйти из данного щекотливого положения. Повар наклонился над миской и говорит: «Ваше благородие, да это же не таракан, а лук, жареный лук» — «Какой такой лук?» — закричал генерал. «Обыкновенный лук», — отвечает повар. Сам берёт ложку, зачерпывает таракана и отправляет себе в рот, жуёт и говорит: «Истинный Бог, лук, по вкусу чувствую, что лук». Так не решённым этот вопрос и остался кто теперь докажет что в щях был таракан, а не лук, улики-то нет, она съедена.

В нашей столовой, слава Богу, всё закончилось хорошо, полковник отобедал, похвалил повара за хороший обед и ушёл служить свою службу.

И моя служба шла своим чередом, слава Богу, завтра воскресенье, в роте выходной, своих солдат поведу в кино. Уже давно был отбой, солдаты спят, только храп по казарме идёт, а я лежу в своей койке и никак не могу уснуть, что-то нахлынули воспоминания, как жил на гражданке, как началась моя служба, и вдруг неожиданно всплыл эпизод из моих первых дней пребывания в рядах армии. А этот эпизод был связан опять же с кино. Вот как это было.