ПРОВЕРКА БОЕГОТОВНОСТИ ТАНКОВЫХ ПОЛКОВ КОМДИВОМ

Мы дружно начали собираться домой, надоела эта лагерная жизнь, ни помыться, как следует, ни выспаться, да и кормёжка ужасная, только уху, да жареную рыбку и можно вспомнить, а остальное, каша, будь она не ладна, а вместе с ней и наш старшина. Вы не подумайте, что я о старшине отзываюсь плохо, и этим самым хочу показать, что я был хорошим старшиной, а он плохой. Нет, дело не в этом, а в том, что ему было на всё наплевать, хорошо солдат покормил или плохо, ему все равно, он себя так вел и в казарме. Роту на зарядку не водил, в казарме появлялся только к обеду, а после ужина снова уходил к артиллеристам. Вот так он, сверхсрочник, и служил, по принципу, «солдат спит, а служба идёт». Ну ладно, шут с ним, со старшиной, мне надо срочно собираться, а то скоро последует команда в дорогу, а мы ещё не всё собрали.

Ну вот, наконец, всё собрано, мы уже сидим на броне и ждём команды «Вперёд», но тут приходит наш командир роты и говорит: «Сегодня никуда не поедем, командир дивизии будет смотреть готовность танковых полков. Скоро будет построен батальон и там командир батальона всё расскажет, как нас будут проверять, и кто будет выступать». В этот же день, к концу дня, был построен весь батальон в одну колонну, а это почти 150 человек, я вам скажу зрелище впечатляющее.

Колонной командовал сам командир батальона, подполковник Лыхин. После команды «Вольно», командир батальона сказал короткую речь: «Завтра будут организованы показательные стрельбы на близлежащем полигоне. На смотровой вышке будет сам командир дивизии, генерал-лейтенант Воронов и его помощники, а так же командиры всех трёх танковых полков и их приближённые. В стрельбах будут участвовать по одному экипажу от танкового батальона, и как этот экипаж выступит, высшее командование будут судить о боеготовности батальонов, в том числе и о нашем батальоне. Сегодня у нас, офицеров батальона, была нелёгкая задача, надо было выбрать из тридцати экипажей самый достойный. По общему мнению, мы решили, что наш батальон будет представлять экипаж третей роты старшего сержанта Чухлебова. Затем командир батальона дал мне команду: «Старший сержант Чухлебов, вместе с экипажем, пять шагов вперёд шагом марш». Я строевым шагом, за мной члены моего экипажа, вышли из строя и в шеренгу по одному стали перед колонной. Командир батальона, что-то говорил, показывая на нас рукой, но что он говорил, я помню смутно, я был в таком напряжении, что у меня мурашки бегали по спине. Я впервые стоял перед, такой большой колонной, и эти люди ждали от моего экипажа только отличного выступления. Мне, конечно, не хотелось подвести этих людей и особенно мною глубокоуважаемого, нашего командира батальона, подполковника Лыхина. Когда страсти улеглись, и нас отпустили, я забрался на башню танка и начал обдумывать план действий в завтрашней показательной стрельбе. Мой план заключался в том что, надо уже сегодня посмотреть на то место, где будут организованы учения.

Я решил пойти к командиру роты и попросить машину, чтобы с экипажем поехать на полигон. Подошёл к капитану Мезенцову и объяснил ему суть моей просьбы. Ротный выслушал меня и говорит: «Старший сержант Чухлебов, Вы обратитесь к командиру батальона, я думаю, он в Вашей просьбе Вам не откажет. Как ни как это дело батальонного значения и как попало выступить нельзя. И ещё, Вы кандидатура подполковника Лыхина, это он настоял, чтобы Вы со своим экипажем выступали на дивизионных учениях, так что обращайтесь к нему». Я пошёл к командиру батальона, он в это время сидел в палатке и что-то писал в блокноте. Я по уставу обратился к нему, рассказал суть моей просьбы, он выслушал и говорит: «А что, я думаю, что Ваше решение посмотреть уже сегодня на будущее место стрельб правильное. Берите моего шофёра и на УАЗике езжайте на полигон, это недалеко, километра четыре от нашего лагеря. И вот ещё что. Вам командир роты не объяснил вводное задание на завтрашние стрельбы?» — «Ни как нет, товарищ подполковник, — ответил я, — наверное, ещё не знает» — «Так вот, слушайте. Картина боя рассматривается следующая. Наши танки движутся маршем по лесной местности, в один момент на нас нападает противник, и открывает огонь с танковой пушки, артиллерийской пушки и пулемёта. Ваша задача поразить огневые точки противника пока они вам не нанесли ущерб. Задача понятна?» — «Так точно, товарищ подполковник» — «Тогда действуйте». Я отдал честь и вышел из палатки. Позвал свой экипаж, разбудил Виктора, шофёра комбата — он спал в машине, и мы поехали на будущее место стрельб.

Приехав на полигон, мы с экипажем поднялись на смотровую вышку, с которой всё прекрасно видно, и там я объяснил своим помощникам, как будем действовать завтра на стрельбах. Затем я сказал короткую речь, и ещё раз напомнил, кто, что должен делать в операции. О том, что на нас лежит большая ответственность, я говорить не стал, на построении и так много было сказано, так что хватит. А я вот что сказал экипажу: «Мои товарищи, довожу до вас картину завтрашнего «боя». Установка дана такая. Танки нашего полка колонной движутся по лесной местности, наш танк идёт третий, вдруг из засады на нас нападает противник с тремя огневыми точками. Наша задача уничтожить противника, прежде чем он нам нанесёт урон. Так вот, поразить противника это ещё не всё, сделать это надо быстро, точно и красиво. Вот тогда мы точно выполним свою задачу. На завтрашние стрельбы даю установку. Механик Габдурахманов, на высокой скорости машину ведёте вот до этого места (показываю куда). Затем резко разворачиваете в левую сторону и на максимальной скорости движетесь в сторону целей. Рычагами перед выстрелом не дёргать, для этого у вас будет три-пять секунд после каждого выстрела. Наводчик Вавилов, у вас есть не больше минуты на все три мишени, если расстреляете их раньше минуты, то будет отлично. Пулемётное гнездо тоже поражайте осколочным снарядом, так будет надёжней. Заряжающий Алёшин, вам на каждый снаряд отводится не более четырёх секунд, постарайтесь, справится с заданием. После того, как поразим все мишени, механик-водитель разворачивает машину на 180 градусов через левый борт, а наводчик в этот момент разворачивает ствол пушки в походное положение, через правый борт. Со стороны это будет смотреться эффектно, но делать это надо быстро, чтобы, когда машина на полной скорости пойдёт на исходную позицию, ствол пушки должен быть в походном положении. Вы же помните, как расстреляли наблюдателей на вышке во время вот таких же стрельб. Так что не будем пугать наше высокое начальство. Механику, не доезжая до исходной линии, и не сбавляя скорость, поворот вправо, в парковую зону. В заключение ещё раз повторяю, действовать экипажу надо слаженно, быстро и точно. Вопросы есть?» Вопросов не последовало, и мы поехали на ужин, ведь завтра у нас будет трудный день. Утром, старшина роту, почему-то на зарядку не строил, я построил свой третий взвод, сделали зарядку и побежали к речке мыться. Затем завтрак, и вот последовала команда, выдвигаться в район полигона. К нашему танку подъехал на УАЗике командир батальона, с ним командиры рот нашего батальона. Командир батальона дал команду «Вперёд», сам поехал впереди за ним грузовая машина с нашими офицерами, а затем мой танк. Нас провожал почти весь батальон, напутствовали и желали успеха. В районе сосредоточения, или в парковой зоне, как ещё это место называли, было шумно и суетливо, кто-то, что-то кричал, другие куда-то бежали, а на поляне уже стояли девять танков, которые будут участвовать в учениях. В стрельбах были задействованы не только наш третий полк, но так же первый танковый полк и второй танковый полк, от каждого полка по три машины.

Смотрю, наш командир полка полковник Корнев, со всей своей свитой ходит от танка к танку и что-то говорит. Вот он подошёл к нашему экипажу, сначала поздоровался, мы хором ему ответили, как положено по уставу, затем он спрашивает меня: «Ну как, командир танка, мандраж перед такими ответственными стрельбами есть?» — «Ни как нет, товарищ полковник» — «А почему у Вас его нет? — удивлённо спрашивает полковник, — ведь стрельбы ответственные, сам командир дивизии будет смотреть, на что мои танкисты способны» — «А у меня такая натура, перед стрессовой ситуацией ни какого мандража, он у меня бывает позже, часа через два после случившегося, и то не всегда» — «Хорошая натура, вот такую бы натуру всем моим солдатам, да и офицерам она бы не помешала» — «Вопросы есть?» — «Ни как нет, товарищ полковник» — «Ну ладно, давай, сынок, смотри не подведи наш полк» — «Слушаюсь, товарищ полковник». Затем командир полка и его свита отправились на смотровую вышку, и оттуда будут наблюдать за стрельбами.

Стрельбы были организованы следующим образом. На огневом рубеже, предполагаемого противника, стояли три группы мишеней, по три огневые точки в каждой группе. «Танк, артиллерийская пушка, пулемётное гнездо». На боевые позиции выдвигаются три танка, первый танк стреляет по первой группе огневых точек противника, второй танк по второй группе, ну а третий танк, ведёт огонь по третей группе огневых точек. Пока у меня было свободное время, я пошёл ближе к полигону и решил посмотреть, как стреляли танки первого танкового полка. Остановился у опушки леса и стал смотреть, как они будут действовать. Они всё делали как на обычных стрельбах. Сначала выдвигались на исходную линию, затем останавливались, минуту-другую стояли, только потом двигались в сторону предполагаемого противника, делали короткую остановку и только потом стреляли. Смотрю, танкисты всё делают медленно, стреляют с остановками, по этому поводу я подумал, что если вы так будете действовать и в бою, то противник вас давно бы расстрелял, ведь он стоит в засаде и ему хорошо видно, ваши танки, они же находятся на открытой местности, да ещё и останавливаются, чтобы произвести выстрел из танковой пушки. А бить по стоячей мишени гораздо проще, чем по движущемуся танку. «А может танкистам первого полка вводную задачу не дали?» — подумал я. Всякое может быть. Из увиденного, я понял, что мой танк будет идти в колонне третьим, значит, моя группа мишеней будет третья.

Всё что надо для себя я выяснил, и вернулся к своему экипажу. Когда на стрельбы ушли танки второго полка, я сказал своим членам экипажа, чтобы они в голове прокрутили несколько раз свои действия на трассе полигона. Наконец вернулись в парковую зону танки второго полка, и скоро будет дана команда нашему полку. Команда подавалась офицером регулировщиком, который стоял на выезде из парковой зоны. Внешней связи, ни какой не было, так как по легенде танки двигались самостоятельно и в случае нападения противника должны действовать на своё усмотрение. Раз экипаж должен действовать на своё усмотрение я и разработал такую тактику действий своего экипажа. Скажу откровенно, об тактических действиях своего экипажа, я своих непосредственных командиров в известность не ставил, всё брал на свой страх и риск. Я со своим экипажем, как и положено, стою впереди танка и жду команду регулировщика к бою. О знаках регулировщика я знал заранее. Мои непосредственные командиры стоят в сторонке и только наблюдают, что будет дальше? Руководить моими действиями они не могут. Наконец флажок регулировщика взметнулся вверх, это значит «Внимание», затем флажок резко опустился вниз, это значит «К бою».

В считанные секунды мы уже были в танке. Последовала команда регулировщика «Вперёд». Сначала пошли машины первого и второго батальонов, за ними тронулся мой танк. Танки впереди меня идут медленно, дистанция между ними небольшая, и я понимаю, что при таком движении у моего танка не будет скорости для оперативного манёвра, я даю команду механику «Стоп». Танк остановился, я решил переждать, когда впереди идущие машины мне освободят дорогу. Стоим, люки закрыты, двигатель машины работает, со стороны, это кажется ненормально, танк должен двигаться на полигон, а он стоит. Разумеется, в рядах моих командиров началась лёгкая паника, там, на смотровой вышке командующий дивизией, а у Чухлебова опять какие-то заморочки. Вижу в прибор наблюдения нашего командира взвода старшего лейтенанта Акимушкина, он стоит и машет руками, как бы приглашает меня двигаться, но двигаться танку было ещё рано. Я понимаю и волнение командира взвода, да и командир роты там стоит как на горящих углях, но сейчас я выполняю команду командира батальона, и поэтому ротное начальство, говоря спортивным языком, как бы вне игры. И вот по моему расчёту настал момент, что пора двигаться, я буквально заорал по внутренней связи: «Механик, вперёд!!! Давай скорость и ещё раз скорость». Танк, эта сорока тонная махина качнулась и с места, резко стала набирать скорость. Я всем телом ощущаю, как наш танк набирает скорость. Когда наш танк выскочил из парковой зоны, не доезжая до исходной позиции, я дал команду механику «Поворот налево, к целям». И правильно, на мой взгляд, я сделал, зачем нам исходная позиция, ведь мы не на параде, по легенде мы находимся в боевой обстановке и чем быстрее мы поразим цель, тем лучше будет для нас. Как только танк сделал первые несколько движений влево, я по внутренней связи спрашиваю у наводчика: «Вавилов, цель видишь?» — «Цель вижу», — отвечает наводчик. Конечно, цель он видел пока не по фронту, потому что механик машину ещё не выровнял прямо на цель, но это наводчику не мешает стрелять. Дальше мои команды и ответы экипажа.

Я: «Заряжающий, бронебойный снаряд». Заряжающий: «Готово». Я: «Наводчику, огонь!» Последовал выстрел, я смотрю в триплекс и вижу, что цель поражена. В эту же секунду из казённика нашей пушки, вместе с дымом вылетает гильза от снаряда, и со звоном ударяется о противоположную стенку башни и падает на пол. Появился первый дым в башне танка, два вытяжных вентилятора работают и частично удаляют дым. Но членам экипажа некогда обращать на дым внимание, а тем более на гильзу, нам надо делать своё дело, тем более что дышится ещё легко, а когда станет невмоготу, на этот случай есть противогазы, так что всё предусмотрено. Наводчик мне докладывает: «Цель поражена». Затем я даю команду заряжающему бойцу: «Осколочный снаряд» и тут же слышу ответ: «Готово». Слышу голос наводчика: «Цель вижу». Даю команду: «Огонь!» Выстрел и другая цель поражена. С третьей целью получилось вообще интересно, когда в пулемётное гнездо попал снаряд, оно подлетело метра на полтора вверх, а затем вообще, куда-то исчезло, получилось очень эффектно. А механик исправно делал своё дело, и когда наводчик делал второй выстрел, он машину уже выровнял прямо на цель, одним словом делал всё так, как и было задумано. После поражения последней цели, я даю механик команду: «Разворот через левый борт на 180 градусов, и в парковочную зону и больше газа, скорость и ещё раз скорость. Сразу же даю команду наводчику: «Через правый борт, пушку в походное положение». Вообще-то всё это, члены экипажа знали и без моей команды, но в танке, контакт командира с экипажем необходим. Всё сделано быстро, чётко, мы на максимальной скорости несемся к исходному положению, там, на скорости танк поворачивает в парковую зону, и нас уже на полигоне нет, как будто и не было. Машина остановилась на то место где мы, и раньше стояли. Танк немного постоял, затем весь экипаж вылез из башни на броню.

Сидим, отдыхаем, мы, танкисты, довольные тем, что сделали хорошо трудное дело. Первое, на что я обратил внимание, а где же те два танка, которые были впереди нас? Их не видно, но гул моторов на полигоне был слышен, значит, они ещё не закончили стрельбы. Осмотрелся по сторонам, тишина, в стороне под тенью деревьев стоят солдаты и офицеры, но наших командиров там, кажется, нет, значит, о проделанной работе и докладывать некому. Ну, ничего, главное сделано и, как мне кажется, хорошо, теперь будем ждать команды отбой и затем поедем домой, уже до чёртиков надоела эта полевая жизнь. О том, что я со своим экипажем сделал, что-то особенное, я не думал, просто, экипаж действовал так, как было необходимо на моё усмотрение в данной обстановке, вот и всё. Одним словом, сижу на башне танка, довольный сделанным, и вдруг вижу, со стороны смотровой вышки к нам бежит командир взвода старший лейтенант Акимушкин. Через считанные секунды, за ним быстрым шагом с короткими перебежками двигается наш командир роты капитан Мезенцев, а от нашего танка до смотровой вышки метров двести ничуть не меньше. А уж потом, неспешным шагом идёт командир батальона подполковник Лыхин. Думаю, странное дело, что же это я со своим экипажем натворил, что всё моё начальство так быстро движется к нам. Мои члены экипажа тоже насторожились, а наводчик Вавилов спрашивает у меня: «Товарищ командир, мы, что-то не то сделали?» — «Да я, так же как и ты, не понимаю в чем дело, вот они к нам придут и скажут в чём дело, чего раньше времени волноваться». Получилось так, что оба мои командиры подошли к нам вместе, капитан Мезенцев говорит мне: «Старший сержант Чухлебов, следуйте за мной». Я тихонько сползаю с брони и спрашиваю у ротного: «Товарищ капитан, а что не так?» Мы с ним уже идём, он мне отвечает: «Я точно не знаю, меня подполковник Лыхин за Вами послал, вон он стоит у берёзки и, наверное, Вам всё расскажет». Старший лейтенант Акимушкин тоже шёл с нами, но затем командир роты отправил его к танку за ненадобностью, так и сказал ему: «Вы там не нужны, идите к танку и ждите нас там». Старший лейтенант Акимушкин, пошёл к нашему танку, согнувшись, и, как мне показалось, обиженным, как будто у него отобрали что-то очень ему нужное. Мне его стало жалко, потому что у нас с ним за время моей работы в должности помощника командира взвода, сложились приятельские отношения, так как, его взвод с моей помощью стал один из лучших не только в роте, а и во всём батальоне, а может даже и во всём полку. Так что, как видите, причина для приятельских отношений у меня была. Позже наши добрые отношения пошли ещё дальше, чем теперь, этому способствовала его жена. В нужное время я об этом напишу, если не забуду.

А пока мы с командиром роты подошли к командиру батальона и он мне сказал, что командиру дивизии понравилась работа твоего экипажа, и он хочет командира танка лично поблагодарить. Ну, думаю, это совсем другое дело. Дальше шли молча, каждый думал о своём, я не знаю, что они думали, а мне что думать, сам командир дивизии меня зовёт для того что бы мне пожать руку за хорошую работу. Вот пока мы идём, а идти нам ещё далеко, и что бы время, не пропадало даром, я вам расскажу одну очень интересную историю, которая произошла, в то время когда я был ещё старшиной роты. Если честно то, я в это сначала не поверил. А было вот что.

После отбоя подходит ко мне командир танка сержант Зенцов, ну тот, что Алексей, и говорит мне: «Товарищ старшина, я обращаюсь к тебе как к старшему по должности, помоги мне в одном деле, я вот уже который месяц с ним мучаюсь и толку нет. Суть моей просьбы. У меня в экипаже заряжающий, в звании рядового и фамилия его Гаджиев, так вот, на мой взгляд, он к воинской службе вообще не пригоден. По возрасту он старше нас на два года, а служит только первый год» — «А почему ты считаешь, что он к службе не пригоден?» — спрашиваю я у него. «Да понимаешь, он всего боится, в танк залазить боится, брать снаряд в руки боится, вот во время стрельб я, командир танка, заряжаю пушку. Ходит Гаджиев неопрятный, пока его не заставишь постирать гимнастёрку, не постирает, да и вообще за собой не следит. И он очень медлительный, в столовой все солдаты уже компот пьют, а он ещё второе ест. Поступила команда «Строиться», он хватает два куска хлеба, суёт в карман вот это у него и второе, и третье блюдо. Понимаешь, мне его жалко, он не доедает, худой, замкнутый, ни с кем в экипаже не общается, надо что-то делать, а то пропадёт парень» — «А ты командиру взвода, старшему лейтенанту Ускову, об этом говорил?» — «Говорил, а что толку, он с Гаджиевым поговорил и дал мне задания больше уделять внимания рядовому Гаджиеву. Вот и всё, да ты и без меня знаешь, как наши взводные служат. Они как на гражданке отработали с восьми до семнадцати, и всё, домой к женам, если конечно их не зовёт труба в поход. Я прошу тебя, ты поговори с ним, может он тебя послушается, или ты его поймёшь, почему он такой» — «А ты почему до сих пор молчал, у тебя в экипаже почти ЧП, а ты молчишь. То, что он не доедает, я ведь этого не знал, и ты мне ничего не говоришь. Понимаешь, Алексей, если Вы с командиром взвода не решили эту задачу, то ты должен доложить мне или командиру роты, а так оставлять нельзя. Где сейчас Гаджиев, он уже спит?» — спрашиваю я у Зенцова. «Да нет, он отрабатывает наряд вне очереди, моет туалетную комнату» — «Тогда позови его ко мне вот сюда в каптёрку».

Пока Зенцов ходил, я думал, как построить с Гаджиевым разговор, чтобы он был доверительный, а то ведь он может замкнуться и мне ничего не сказать, подумает, все вы командиры одинаковые, только наказывать и знаете, а поговорить по-человечески не можете.

Я вспомнил свои наряды вне очереди, со мной командиры отделения тоже по-человечески не говорили, они только и знали команды: «Смирно», «Прекратить разговоры», «Выполнять» и так далее, и всё в приказном порядке. Один только старшина нашей роты говорил со мной нормально, даже если он что и заставлял делать, то не приказывал, а как бы просил. Я ему за это очень благодарен. А вот теперь я, старшина роты, и ко мне придёт, такой же солдат как я был раньше. И мне надо сделать так, чтобы он поверил в то, что не все командиры только приказывают и дают наряды вне очереди, что есть и такие, которые могут тебя послушать и понять. Дело это нелёгкое, но у меня уже есть опыт и я должен справиться.

Заходит в каптёрку Зенцов, с парнем, как бы сейчас сказали, кавказкой национальности. Довольно высокий, выше Зенцова на полголовы, приятные черты лица, брови черные густые, глаза тоже чёрные, я обратил внимание, что он действительно худой, хотя мы в армии все не жирные, но он худее остальных. Да, думаю, с ним надо, что-то делать, так дальше нельзя, на первое время придётся ему изменить систему питания, это во власти старшины и помощники мне здесь не нужны. Начну этим заниматься с завтрашнего утра, дальше тянуть никак нельзя.

Зенцова я отпустил отдыхать, а рядового Гаджиева пригласил за стол и предложил ему чай с сахаром и печенье. Сначала он посмотрел на меня с недоверием и, видимо, хотел отказаться садиться за стол, но увидев сахар, печенье и чай, как бы нехотя сел. Видно было, что он голодный, и голод заставил его сесть за стол. Я пододвинул ему стакан с чаем, полулитровую банку с сахаром, открыл новую пачку печенья и пододвинул её к нему, а затем говорю: «Клади сахар в чай, сколько хочешь, ешь печенье, ты, наверное, проголодался»? Он кивнул головой и принялся за еду. Все его действия были, как бы заторможены, зачем его такого в армию взяли, да ещё в танкисты, я не понимаю. Но делать нечего, теперь он мой солдат и я должен сделать всё, чтобы ему было легче служить. Когда он съел всю пачку печенья, выпил чай, я его спросил: «Ну как подкрепился»? Он кивнул головой, не поднимая голову. Вижу, что он ещё не расположен со мной разговаривать. Тогда я его спросил: «Твоя фамилия Гаджиев?» — «Да», — сказал он. «А как тебя зовут?» — «Али», — коротко ответил он. «Кто я такой, ты, конечно, знаешь» — «Да, знаю, Вы старшина нашей роты» — «Ну вот, мы с тобой познакомились, теперь можно и разговаривать. Скажи мне, у тебя нарядов вне очереди много?» — «Три, и все их дал Сержант Зенцов» — «Все твои наряды вне очереди я отменяю, завтра об этом скажешь сержанту Зенцову. Это первое, что надо сделать для облегчения твоей службы, и второе, что мы сделаем, это изменим время твоего питания. Как я вижу, ты всё делаешь медленно, как мне сказали, ты и кушаешь так же медленно и не успеваешь поесть, ты очень худой, правда, в армии мы все не жирные, но всё же лучше выглядим, чем ты. Так что завтра, на завтраке ты будешь кушать за свободным столом вместе с сержантом Зенцовым, а как покушаете, вместе придёте в роту, у вас будет тридцать минут послеобеденного отдыха, так что Вы за это время успеете поесть».

Я всё это ему говорю, а сам смотрю, как он на мои слова реагирует. Парень прямо на глазах меняется, поднял голову, смотрит на меня, старается ничего не упустить, даже появились признаки весёлости. Ну, думаю, парень ожил теперь можно говорить и на другие темы, но всё-таки решил его спросить: «Али, скажи мне, ты веришь тому, что я тебе сейчас сказал?» — «Да верю, про Вас солдаты говорят, что Вы старшина строгий, но справедливый, если надо то за солдата постоите, да и о нас заботитесь, вон, когда по боевой тревоге выезжали, другие роты жевали сухой паёк, а мы кашу, да борщ наваристый ели. Так что я Вам верю». Али говорил по-русски плохо, некоторые слова его я вообще не понимал, но смысл их улавливал, поэтому продолжал с ним разговаривать.

Мне было интересно узнать, почему его так поздно призвали в армию, ведь по возрасту он должен был уже отслужить, а он служит только первый год. И ещё, почему он такой медлительный, то ли от природы, а может у него какое заболевание, а призывная комиссия просмотрела. Хочу, чтобы он о себе сам рассказал, и поэтому спросил у него: «Али, расскажи ты мне о себе, почему тебя так поздно в армию забрали, может ты болел? И почему ты такой медлительный, что ничего не успеваешь сделать. Почему боишься танка, снаряда ну и прочего военного снаряжения. Может я тебе смогу помочь чем-нибудь?» Сказал, и смотрю выжидательно на него.

Он сначала помолчал, а затем у меня спрашивает: «Товарищ старшина, а разве Вам интересно будет знать о рядовом солдате?» — «Али, поймите меня правильно, для меня, как старшины роты, неважно в каком звании солдат моей роты, я призван для того чтобы заботиться о каждом члене нашей семьи, которая называется ротой, и поэтому то, что Вы расскажите, мне не просто интересно, но даже поучительно. Как я понимаю, вы житель гор, а я, степной человек и поэтому для меня горы загадка и люди, которые там живут, тоже загадка, вот я и хочу, с одним из представителей гор познакомится, то есть с Вами» — «Ну, если Вам интересно то я, конечно, расскажу, только из меня рассказчик плохой, да и на русском языке я говорю плохо, так что то, что Вам интересно Вы меня спрашивайте, а я буду отвечать» — «Ну, хорошо, сначала расскажи, где ты жил и чем занимался?» Заранее скажу, что писать стараюсь правду, и поэтому честно скажу, из какой республики призвался рядовой Гаджиев, я, за давностью времени, запамятовал, а вот название аулов, где он бывал, помню хорошо, да их и запомнить не трудно. Это Верхний и Нижний аулы.

Он рассказал, что жил с родителями и младшими сёстрами в Верхнем ауле, а в Нижний аул, выйдя замуж, переехала его старшая сестра, вот поэтому он туда и попал. А до этого он, кроме своего аула и гор, ничего и не видел. Они с отцом всё лето до самой зимы пасли овец, то в долине, то в горах на верхнем пастбище. Как бы с цивилизацией он не знаком, вот потому он боится танка и всех машин, так как до армии он их и не видел, ни наяву, ни в кино. В их ауле машин не было, так как там и ездить негде, дорог, как таковых нет, только тропинки, по которым ходят пешком, а грузы перевозят на ишаках. В Нижний аул тоже нет дороги, просто тропинка и то, такая крутая, что только и смотри, чтобы не свалился. Кино к ним не возили, потому что нет дороги, да и аул слишком мал, всего с десяток домов, если их так можно назвать. «А медлительный я, потому что у меня и отец такой, да и куда нам в горах торопиться, овцы пасутся, а ты или греешься на солнышке, или к ручью за водой сходишь, там тоже спешка не нужна. Вот так я привык к медленной жизни и вот теперь перестроится, никак не могу. Да ещё этот танк, я его просто боюсь, всю ночь не сплю, переживаю что у меня ничего не получается, не знаю чем всё это кончится», — на этом закончил он свой рассказ.

Помолчал немного, опустив голову, затем вдруг её резко поднял и говорит: «Товарищ старшина, Вы говорили, что хотите мне помочь в службе, так помогите мне перейти в хозяйственный взвод, слышал, что они ухаживают за животными, вот мне бы туда. Я люблю животных и мне с ними хорошо, я их понимаю, они меня понимают, а, главное, там нет такого грохота как в танке, у меня от него голова болит. Если сможете, то помогите я очень Вас прошу» — «Ладно, Али, о переводе поговорим потом, а сейчас скажи, почему ты в армию не пошёл со своим годом. Ты уже сказал, что не болел, так может тебе повестку, не присылали?» — «Да нет, присылали. Но понимаете, почтальон, повестку приносит весной или летом, а я в это время уже с овцами в горах, а кто же мне её понесёт в горы? Она и так почти километр поднимается с Нижнего аула в Верхний аул, а ко мне в горы ещё надо подниматься километра полтора. Принесёт повестку матери, та положит её под скатерть на столе, вот она и лежит до зимы, а когда я спущусь с гор, то мне отдаст, а куда я теперь с ней? И так каждый год. И знаете, у нас в ауле я был не один такой, кто вовремя не пошёл в армию» — «Но ведь тебя всё же забрали в армию, как это получилось?» — спросил я у него. «А, это так, случайно. Моя сестра выходила замуж, а жених был из Нижнего аула, меня отец отпустил с верхнего пастбища, и мы с друзьями пошли в Нижний аул на свадьбу. Шли долго, по горам сильно не разгонишься. Когда пришли, решили отдохнуть в тени дерева, тут нас милиция и повязала, видать, они нас уже ждали. Так нас троих в праздничной одежде и забрали. Ну а дальше, как положено, привезли нас в районное село в военкомат, а из военкомата, нас, уже не выпустили. Вот так я оказался в армии». Если честно, то тому, что Алиев мне рассказал, я, мягко говоря, не поверил. Подумал, ну как же это так, в советское время наша доблестная милиция хоть где может достать призывников, и в то время, и уже гораздо позже, я так и думал, пока не встретился с другим представителем гор. Но было это уже гораздо позже.

В 1984 году, мы с сыном отдыхали на Кавказе в Лазаревском, там я познакомился с одним грузином из Кутаиси, он был милиционер в звании подполковника, а звали его Гиви. Так вот, сидим мы на пляже на лежаках, попиваем вино, и разговариваем на разные темы, он всё говорит о своём крае, о горах, как летом своих детей возит в Верхний аул. Кода он это слово произнёс, я вспомнил о рядовом Гаджиеве, который тоже был из Верхнего аула, и чтобы ему показать, что я тоже кое-что знаю о горах, рассказал ему историю призыва в армию горца Али Гаджиева, и в заключение я ему сказал: «Я, конечно, в его рассказ не поверил, чтобы в наше время кто-то мог спрятаться от нашей доблестной милиции. Что ты, горец, на это скажешь?» — спросил я Гиви. Он немного помолчал, затем предложил ещё выпить, мы выпили, и только после этого спросил у меня: «А ты родом, из каких мест?» — «Я из степного Ставрополья, вот оттуда меня и призывали в армию». На это он заметил: «Ну, у вас там просто, выехал в степь, закинул сеть и вот они все отказники в ней. А у нас в горах это делать очень сложно. Ведь за одним человеком, который сидит с овцами высоко в горах гоняться не будешь, даже если его там и выловишь, овец ты куда денешь, не будешь же ты с ними неделю, а то и другую спускаться с гор. У нас в горах всё не так просто. Помню, на этот счёт у первого секретаря горкома города Кутаиси было совещание и не одно. Соберёт нас первый секретарь горкома, пошумит на нас, мы поспорим друг с другом, заверим начальство, что примем все необходимые меры и разойдемся, а проблема как была, так и остаётся. Пойми, Семён, он в горах пасёт своих овец, это его собственность, на этих овцах держится вся его семья, а семейственность у нас на Кавказе превыше всего, а потом уже «Ура, за Родину!» Да и вообще, отказники у нас не считались уж такими преступниками, и мы по горам за ними не гонялись. Так что твой солдат прав, и ты зря ему не верил». А знаете, после разговора с Гиви мои сомнения как-то развеялись. Ну, а Али Гаджиеву я, как и обещал, так и сделал.

По моему ходатайству его перевели в хозяйственный взвод, правда, он пас там не овец, а ухаживал за свиньями, но он был доволен. Как-то примерно через месяц он пришёл ко мне в роту, такой довольный и счастливый, улыбается, лицо его округлилось, по нему было видно, что со службой у него всё в порядке. Я его пригласил за стол, который стоял у нас в углу казармы, спросил его, как дела, затем поинтересовался, зачем он к нам заглянул. И тут вот он что мне выдал: «Товарищ старшина, я написал письмо домой и все о Вас рассказал, как Вы мне помогли со службой, мои родители будут за Вас молиться, а сестрёнка просила меня с Вами сфотографироваться и выслать ей фотографию, она у меня уже невеста, ей 14 лет. Так как можно выполнить её просьбу?» — «Ну, раз сестрёнка, да ещё невеста, то надо её уважить, только где мы с тобой это сделаем? Наш полковой фотограф работает один день в неделю, в воскресенье, а сегодня четверг. Так что, как сам видишь» — «Да нет, товарищ старшина, я фотографа привел с собой, у нас во взводе у одного парня есть фотоаппарат, так он согласился на мою просьбу».

Вот так, мы с ним сфотографировались, и он потом дал мне фотографию, а позже, когда его сестрёнка получила нашу фотографию, то, прислала свою и просила меня с ней переписываться. На фото была милая девушка, и, наверное, была бы преданная жена, чего мне в жизни долгое время не хватало. Ну, всё пока я вам рассказывал мы пришли к смотровой вышке, где находилось всё высокое начальство нашей дивизии.