7

Конец света в 1666 году так и не наступил. Московские считальщики на 1669 год его перенесли. Но до 1669 года еще дожить надобно было – напасти-то одна за другой валились на голову…

И вот ведь уже и своего нового патриарха Иоасафа поставили, а приезжие сидели в Москве, никуда не съезжали. И уже и с турками – слава Богу, хоть тут Лигарид не обманул! – договорились.

Не столько и денег отдали, а добыли фирман от султана, позволяющий Макарию и Паисию возвратиться на свои кафедры. Не шибко и дорожились турки этими кафедрами.

Только теперь не турки, а православные заартачились. Торговаться стали: дескать, и тем Паисий плох, и этим не хорош, если не приплатите к нему, никак невозможно принять! С константинопольским и иерусалимским патриархами переписка завязалась.

Христом Богом умолял Алексей Михайлович выманить Макария да Паисия из России – своих мошенников полно.

А патриархи Паисий и Макарий, чтобы отплатить царю Алексею Михайловичу за его хлопоты, не покладая рук трудились.

Газский митрополит составлял определение Собора, а патриархи архиереев здешних подписывать эти бумаги примучивали.

– Пошто хлопочете-то, святители? – пытался утишить вошедших в азарт учителей патриарх Иоасаф. – Осудили уже мы обряды церковные. Все ладно устроено. Тремя перстами велено крестное знамение творить.

– Вы и Никона от патриаршества отрешали, – отвечал Макарий. – А что вышло? Только верхушку у сорняков удаляете, а их с корнями вырывать надобно. Почитай-ка, святейший, лучше из сочинения архимандрита Дионисия, мы ему насчет перстов все написать велели.

Хмурился Иоасаф. Не нравилось ему рвение учителей, но ругаться с ними боялся. Еще не чувствовал силы. Погодить надо…

Вздыхая, листал Дионисиеву книгу.

«Егда согбаем три первыя персты десныя руки, знаменуем, яко веруем и исповедуем во святей Троице едино Божество и едино существо, сиречь: един Бог триипостасный и единосущный, якоже сии трие первии персты десныя руки имеют токмо именование: первый, второй и третий; а который есть болши или менши, не можеши разумети или сказати… Три перста за Троицу, совокупление перстов ради единицы, сиречь, яко Троица и единица есть Бог… А вы глаголете: совокупити два персты: вторым и третием, а третий наклонен быти мало под вторым… Како дерзаете вы такие хульные слова на Бога глаголати? Како не боитеся, что распадется земля и поглотит вас, таких еретиков, и пойдете вы с душою и телом в муку вечную, в негасимый огонь? Ваше знаменование Троицы неподобно и неравно, слепцы вы от беззакония вашего. Ведь один перст болши, а четвертый менши, а пятый еще зело менший. Еще и числа их разны. Первый перст, и четвертый, и пятый, а непоряду, как у нас, – первый, второй и третий. О, мудрецы злобы! Како не зрите свет истины и блядствуете безместная?!»

Мудро Дионисий Грек писал… Понять ничего невозможно, но сразу видно – великой учености человек, не то что свои невежи, по простоте навыкшие. Куды тут спорить?

И не спорил патриарх Иоасаф с приезжими учителями. Как было спорить, если на Соборе 1667 года присутствовало 30 епископов. 14 из них были иноземными, а шестеро – епископами Лигаридова поставления…

Даже когда, выкорчевывая сорняки, до Стоглавого Собора добрались, промолчал патриарх Иоасаф. Покорно склонил голову, когда огласил Дионисий соборное решение:

«А собор иже бысть при благочестивом великом государе, царе и великом князе Иоанне Васильевиче, от Макария, митрополита Московского, и что писаша… еже писано неразсудно, простотою и невежеством…

И мы, Папа и Патриарх Александрийский и судия вселенский, и Патриарх Антиохийский и всего востока и Патриарх Московский и всея России, и весь освященный Собор, тую неправедную и безрассудную клятву Макариеву разрешаем и разрушаем…»

Страшно было рязанскому архиепископу Илариону слова эти слушать. Кого в невежестве и безрассудстве попрекают? Ведь это про святителя Макария, создавшего Великие Четьи Минеи, на которых и возрастала Русская Церковь, говорится!

– Теперь ты, владыко, подпись клади! – прервал его раздумья голос Дионисия.

– Святейшие! – сказал Иларион, обращаясь к патриархам. – Не надобно бы такое про великого святителя писать!

– Преслушающие же сию заповедь и правило наказаны да будут запрещением и отлучением! – сказал александрийский патриарх Паисий.

– А кто пребудет в упрямстве своем до скончания своего, да будет и по смерти отлучен, и душа его с Иудою предателем и с распявшими Христа жидовы, и со Арием, и с прочими проклятыми еретиками. Железо, камения и древеса да разрушатся и растлятся, а той да будет не разрешен и не растлен, и яко тимпан во веки веков, аминь! – добавил Макарий.

Отчаянно взглянул Иларион на своего патриарха. Тот отвел глаза. Пришлось покориться и Илариону. Вместе со всеми русскими отцами Собора подписался Иларион под обвинением в невежестве и безумии русского чудотворца святителя Макария.