3

Странные дела стали твориться в России.

Вроде и не изменилось ничего… Тот же царь-батюшка на троне сидит, так же колокола в церквах звонят, та же нужда горькая, бедность вокруг! Только в воздухе помрачение какое-то встало…

12 февраля 1662 года приехал в Москву газский митрополит Паисий Лигарид, прибытие которого в Россию митрополит Филарет (Дроздов) относил к самым большим несчастьям нашей Церкви…

Греки и раньше в Москву любили ездить, а при Алексее Михайловиче Восточные иерархи постоянно в Белокаменной жили. Везли сюда святыни, в которых у них недостатка не было, назад золото увозили, соболей, дорогие одежды.

«Между этими выходцами, остававшимися на более или менее продолжительное время в Москве, очень мало было таких лиц, которые бы переселялись в Россию с целью принести какую-либо действительную пользу приютившей их стране… – пишет Н.Ф. Каптеров. – В Москве единоверных выходцев с Востока принимали очень радушно, награждали щедрою милостынею и оказывали им всякое благоволение. К числу таких бродячих, не ужившихся дома архиереев, которым “не подобает возлагать на себя ни епитрахили, ни омофора”, принадлежал и газский митрополит Паисий Лигарид».

Эта характеристика, данная автором замечательного исследования, посвященного истории раскола, представляется нам излишне благодушной.

Если бы Паисий Лигарид жил в наше время, его, возможно, занесли бы в Книгу рекордов Гиннесса. Кажется, ни один человек в мире не собрал столько проклятий от различных патриархов. Причудливая биография его еще ждет своего описателя…

Паисий Лигарид (Лихарид), в миру Пантелеймон, родился в 1610 году на острове Хиос. Образование получил в Риме, в греческой иезуитской коллегии. В Константинополе он наладился издавать труды Неофита Радина и Петра Аркудина. Книги выходили со стихотворными посвящениями папе Урбану VIII, от которого и получал Пантелеймон регулярный пенсион. Издательские труды эти не остались незамеченными. Вскоре Лигарид был удостоен степени доктора богословия.

Однако в 1644 году, когда патриархом стал Парфений II[59], известный своей борьбой с иезуитами, Пантелеймону пришлось покинуть Константинополь.

Несколько лет Лигарид жил в Яссах, подрабатывая учительством и выжидая чего-то. Любопытно, что здесь, в Молдавии, и произошла его встреча с уже упоминавшимся нами Арсением Сухановым.

24 апреля 1650 года, когда Арсений Суханов спорил с греками о крестном знамении, Пантелеймон участвовал в диспуте и единственный из греков поддержал Арсения в вопросе о двоеперстии. Лигарид сказал тогда: «Добро у них так, еще лучше нашего».

Когда же патриарх Паисий попросил сыскать от писаний святых о крестном знамении, Лигарид ответил: «Немочно сыскать».

Неудивительно поэтому, что простоватый Арсений Суханов вскоре превратился в опекуна Паисия Лигарида.

16 ноября 1651 года, когда патриарх Паисий постриг Лигарида, Арсений Суханов и был его восприемным отцом, под его начало и отдал патриарх инока Паисия Лигарида, поручив Арсению держать его под началом «крепко, как держат на Москве в великих монастырях».

Забегая вперед, скажем, что именно Арсений Суханов и рекомендовал Лигарида патриарху Никону…

Тем не менее, приняв постриг, Паисий Лигарид недолго пробыл под началом Арсения Суханова. Вместе с патриархом Паисием[60] он уехал в Иерусалим, где на следующий год был посвящен в митрополита Газского.

Карьера, даже и учитывая специфику устроения Восточных Церквей, поразительно стремительная…

Некоторый свет на механику этой карьеры проливает переписка реформаторского пастора Клода с историком Д. Арно, опубликовавшим письма маркиза де Помпона, «чрезвычайного посланника его христианнейшего величества при дворе короля шведского»…

В письме от 10 сентября 1667 года де Помпон сообщил о сведениях, которые он получил от Лилиенталя, шведского резидента в Москве.

«По национальности он (Лигарид. – Н.К.) грек и монах ордена Святого Василия. Он учился в Риме и в Падуе и возвратился оттуда в Константинополь, был поставлен там архиепископом г. Газы в Палестине. Успех, с которым он проповедовал греческую религию туркам, и некоторое преследование, которое он боялся навлечь на себя за это, заставили его удалиться в Молдавию и Валахию…»

Эти сведения были записаны Лилиенталем едва ли не со слов самого Лигарида, и гораздо более заслуживает внимания сообщение о положении, которое занимал Лигарид в Москве.

«Он поместился, – пишет Лилиенталь, – в его (царя) дворце и находится в большом уважении при этом дворе. Если бы он знал язык страны, он, вероятно, был бы избран патриархом».

Всё здесь преувеличение, но преувеличение, опять-таки сделанное с подачи самого Лигарида. Так Лигарид желал выглядеть в глазах других.

«Собор, который собирался в Москве, утвердил низложение патриарха, обвиненного в гнусных пороках, а также и в том, что он втянул свою страну в войну со Швецией и Польшей»…

Разговоры об авторитете Лигарида чрезвычайно развеселили пастора Клода.

«Неужели мы только от Помпона и знали, кто такой этот архиепископ?» – спрашивал он, отвечая доверчивому другу-историку, и тут же приводил свидетельство грека Граденигра, обращенного в латинство: «Паисий Лигарид воспитывался в Риме, и когда он ушел оттуда, то явился горячим защитником латинян».

В работе Л. Лавровского «Несколько сведений для биографии Паисия Лигарида, митрополита газского», приведено так же чрезвычайно интересное свидетельство английского доктора Базайра (Basire):

«В 1652 году, находясь в Иерусалиме, в храме Гроба Господня, для молитвы и обозрения святых мест, я заметил Паисия Лигарида, идущего ко мне от патриарха Иерусалимского, по имени тоже Паисий, чтобы предложить мне хлеб, на котором были изображены все события жизни Иисуса Христа, от Благовещения до Вознесения. Оставляя меня, он просил меня прийти завтра на его духовное обручение – это было его выражение – т. е. на его поставление в сан митрополита Газского.

14 сентября и я присутствовал при всей церемонии. Патриарх сидел на очень высоком троне, со всех сторон покрытом богатыми турецкими коврами, ниже сидели митрополиты, еще ниже – епископы, архимандриты и пр.

Во время службы Лигарид прочитал исповедание веры. Пред своим посвящением два или три раза он бросал под ноги изображение, на котором был представлен город, стоящий на семи горах, а вверху двуглавый орел.

Присутствующие здесь латинянине были ужасно скандализированы этим, ибо они хорошо понимали, что этот город был Рим»…

Доктор Базайр вспоминает, когда после обеда папский викарий, «человек умный и искренний», вступил с ним в беседу, вошел Лигарид и, бесцеремонно прервав разговор, попросил не возмущаться тем, что он сделал во время своего «обручения».

«Его оговорка была довольно забавна, ибо он уверял нас, что он менее всего думал о городе Риме и что в этом обряде, который практикуется в церкви греческой, выражается ничтожность мира, изображаемого этим городом, а таким действием – отречение от этого мира.

Однако это извинение не совсем хорошо было принято викарием, который был слишком умен для того, чтобы довольствоваться этим. После ухода Лигарида мы говорили, что он был отъявленный лицемер и что в то время, как он говорил таким образом, он получал от Папы ежегодный пенсион…»

Как явствует из этих воспоминаний, если бы объяснение происходило наедине, цель Паисия Лигарида, несомненно, была бы достигнута… Но викарий, возмущенный двуличностью папского стипендиата, оказался достаточно хитрым и постарался сделать объяснение это публичным. В результате оно стало известно патриарху Паисию. Патриарх потребовал, чтобы Лигарид покинул порученную ему митрополию.

К этому времени и относится начало хлопот Лигарида о переезде в Россию. Действуя сразу и через своего духовного отца – Арсения Суханова и через однокашника по иезуитскому коллегиуму – Арсения Грека, Лигарид добился от патриарха Никона приглашения в Россию.

«Слышахом о любомудрие твоем от монаха Арсения и яко желаеши видети нас, великого государя. Тем и мы тебе, яко чадо наше по духу возлюбленное с любовию прияти хощем, – писал патриарх Никон 1 декабря 1656 года, – точию прием сия наша письмена, к царствующему граду Москве путешествовати усердствуй».

Любопытно, что уже тогда Лигарид был запрещенным архиереем.

Впрочем, получив приглашение, он поехал не сразу.

Несколько лет жил в Валахии, участвуя в дворцовых заговорах и дорабатывая объемистое историческое сочинение об иерусалимских патриархах. То ли ждал, пока стихнет скандал, связанный с отлучением от митрополии, то ли спешил завершить свой новый труд.

О характере этого сочинения можно судить по отзывам самих патриархов.

Прочитав работу Лигарида, константинопольский патриарх Мефодий III[61] и иерусалимский патриарх Нектарий[62] предали Паисия Лигарида проклятию.

Только в начале 1662 года Лигарид начал собираться в Россию.

Он запасся удостоверительной грамотой константинопольского патриарха Парфения IV[63], в которой было написано, что он – митрополит газского Предтечева монастыря.

В дальнейшем выяснилось, что Парфений давать такую грамоту не имел права, поскольку газский Предтечев монастырь находился под юрисдикцией иерусалимского патриарха.

«Парфений IV человек неученый, неразумеющий законному правилу… – писал патриарх Досифей[64]. – А что он Парфений учинил газскому митрополиту, учинил яко неученый и неграмотный»…

Тем не менее 12 февраля 1662 года Лигарид был уже в Путивле, а 9 апреля 1662 года его принял государь.

Лигарид поднес ему в подарок модель Гроба Господня, иорданскую воду и иерусалимские свечи. От царя он получил серебряный кубок, сорок соболей, камку и тридцать рублей денег, а после челобитной еще сто рублей и пятьдесят рублей соболями.

Хотя Лигарид приехал по приглашению Никона, но – вот она нравственная гибкость подлинного иезуита! – принял сторону царя. Он посоветовал Алексею Михайловичу привлечь для суда над Никоном Восточных патриархов.

«Он прибыл в Москву (19 февраля 1669 года) в самое горячее время, когда дело о Никоне все больше и больше запутывалось, когда Московское правительство чувствовало свое полное бессилие так или иначе порешить это дело и потому крайне нуждалось в человеке, который бы помог ему выйти из затруднительнаго положения, – пишет Н.Ф. Каптеров. – Паисий Лигарид и был именно таким человеком, способным взяться за всякое дело, особенно которое сулило ему всевозможные выгоды, почет и влияние. Он сразу понял выгоды своего положения между двух борющихся сторон и, как и следовало ожидать от него, немедленно пристал к сильнейшей правительственной партии, стал душою и руководителем всех врагов Никона, дело которого, как он хорошо видел, было уже окончательно проиграно. Он скоро успел овладеть полным расположением и доверием к себе самого государя, у которого в некоторой степени даже занял место прежнего “собиннаго друга”, так что Алексей Михайлович, по свидетельству самого Никона, стал слушать во всем Лигарида и почитать его как “пророка Божия”. Это понятно: вкрадчивый, очень гибкий и льстивый гречанин, желавший только всячески угождать царю, представлял полную противоположность с суровым, гордым, неуступчивым и притязательным Никоном, и потому ему не трудно было приобрести расположение и любовь мягкого и привязчивого царя, нравственно измученного столкновением с Никоном, искавшего опоры, успокоения, оправдания своему поведению в этом деле. Никто не мог лучше Паисия успокоить встревоженного, неуверенного в своей правоте царя, оправдать его в своих собственных глазах, сообщить ему, колебавшемуся, нравственную устойчивость и решительность. Паисий пустил в ход всю свою ловкость и изворотливость, все свое остроумие и находчивость, весь запас своих научных знаний, чтобы во всем оправдать царя и, наоборот, во всем обвинить Никона».

Насчет ловкости и изворотливости Лигарида с Н.Ф. Каптеровым трудно не согласиться…

Но для нас важнее понять, действительно ли, обманывая Алексея Михайловича, Лигарид успокаивал «встревоженного, неуверенного в своей правоте царя», или же царь понимал, с кем он имеет дело, и использовал бесчестного мошенника в собственных целях.

Совершенно точно известно, что когда Паисий объявил себя патриаршим экзархом, Алексей Михайлович послал келаря Чудова монастыря Савву к патриарху Дионисию[65]. Тот разыскал бежавшего от турок патриарха Дионисия, и Дионисий самолично дал ответы на все волновавшие русских вопросы.

– Ехать в Москву я никак не могу… – сказал мудрый Дионисий. – Благословляю государя, чтобы он или простил патриарха, или другого поставил, смиренного и кроткого. Если он боится греха, то мы принимаем грех на свои головы. Царь – самодержец, ему все возможно… Стефан же грек у меня не бывал. Правда, хартофилакс[66] докучал мне, чтобы я написал грамоту – быть газскому экзархом. Но я этого не позволил, и если такая грамота появилась у царя, то это плевелы, посеянные хартофилаксом. Паисий Лигарид – лоза не Константинопольского престола, я его православным не называю, ибо слышу от многих, что он папежник, лукавый человек.

Считается, что Паисий Лигарид вывернулся, уверив царя, что и сам был обманут хартофилаксом, который доставил ему грамоту. Однако справедливее предположить, что Алексею Михайловичу самому хотелось увериться в оправданиях Лигарида, ибо он был нужен для низвержения Никона и завершения реформы Русской Православной Церкви.

Во всяком случае, послание патриарха Дионисия не испортило отношений Лигарида с Алексеем Михайловичем.

Никаких последствий не вызвало и сообщение патриарха Досифея, обвинившего Паисия Лигарида в сношениях с такими еретиками, каких в Иерусалиме нет ни в живых, ни в мертвых…

Это кажется преувеличением, но если вспомнить, какую аферу провернул Лигарид в России, ощущение гротеска превращается в обыденную реальность…

Увы…

Приходится признать, что у русского царя и у газского мошенника оказалось общее дело, исполнение которого в глазах Алексея Михайловича компенсировало и проклятия патриархов, и даже страх Божий…

Ведь и в дальнейшем, уже твердо зная о проклятиях, Алексей Михайлович не сразу нашел силы отстранить Лигарида от дел, связанных с устройством и управлением Русской Православной Церковью.