МОИ ДЕТИ
МОИ ДЕТИ
Передав пост председателя земства моему преемнику Корнееву, я очень скоро вместе с семьей переехал в Петербург. Моя дочь Ирена с началом войны вступила сестрою милосердия в основанный царицей Александрой Феодоровной и носящий ее имя сестринский орден. Вместе с императрицей и великими княжнами она работала в придворном лазарете, но была откомандирована царицей в военный лазарет, на собственные средства оборудованный богатым голландцем ван дер Балцем в бывшем дворце великого князя Алексея Александровича. В Царском Селе нас ничто более не удерживало. Два моих сына тоже служили в армии — старший, Альфред, морской офицер, на миноносце в Ботническом заливе, под командованием адмирала Колчака{124}; младший, Аксель (Акки), в гвардейском драгунском полку в Польше. Мы с женою остались одни. Пассивные зрители великой драмы, какою была для нас война, мы страдали вдвойне — ибо, душою немцы, были нашей честью привязаны к российскому императорскому дому. Те же чувства испытывали и наши дети, но все трое исполняли свой долг там, куда поставила их война, притом, быть может, честнее и преданнее иного русского.
Альфред, мой старший сын, в 1917 году ради царицы поставил на карту свою жизнь: когда царь во Пскове отрекся от престола, царица, всеми покинутая, брошенная на произвол красных орд, осталась в царскосельском дворце с больными детьми. Великий князь Кирилл, начальник ее лейб-гвардии из полка гардемаринов, приказал охране покинуть дворец и перейти в распоряжение красного правительства в Петербурге. Единственные, кто отказался покинуть беззащитную царицу, были мой сын, некто фон Крюгер и князь Голицын. Они остались и защищали царицу от революционеров, пока ситуация не стабилизовалась настолько, что во дворце можно было разместить надежную охрану. Позднее мой сын Альфред до конца сражался с большевиками в колчаковской армии. Он умер от сыпного тифа в 1919-м под Иркутском, во время отступления, когда сопротивление колчаковской армии было сломлено и в страшную зимнюю стужу ей пришлось отходить на тысячи верст на восток в боях с наступающей Красной армией и напирающими со всех сторон красными бандами. Под огнем красных матросы поспешно похоронили Альфреда возле маленькой русской церкви недалеко от станции Тум, чтобы тело его не попало в руки красных. Альфред был флаг-офицером морского стрелкового полка и как таковой являлся заместителем полкового командира, также скончавшегося на марше от сыпного тифа.
Мой второй сын, Александр (Аксель, Акки), в начале мировой войны стоял со своим полком на польском фронте. Там он в 1915 году заболел тифом и был оставлен в обезлюдевшей деревне, в крестьянском домишке. Не имея никакой помощи, он все же одолел тяжелую болезнь и, еще слабый и полумертвый от голода, отправился в Россию. К счастью, ему встретился санитарный эшелон, шедший в Царское Село. Там в нем принял участие принц Ольденбургский{125}, поместивший его в частный лазарет, хотя прием заразных больных в лазаретах, которые в Царском Селе посещала царица с дочерьми, был строго воспрещен. Акки отмыли и уложили в удобную постель, когда в лазарет пришли две старшие великие княжны. Одна из них, Татьяна, которой стало особенно жаль исхудавшего юношу, присела на его койку и заговорила с ним. Она спросила, откуда он и чем хворает. Он откровенно рассказал все, что знал о перенесенной болезни; в санитарном эшелоне ему объяснили, что он, наверное, болел тифом. Они еще немного пошутили между собою. Когда же потом за обедом царица спросила великую княжну, что она делала и где побывала, Татьяна рассказала о молодом графе Кейзерлинге, который вернулся из Польши больной тифом, она, мол, посидела на его койке и побеседовала с ним. Императрица пришла в ужас! Великой княжне пришлось сей же час удалиться от стола, полностью переодеться, пройти тщательную дезинфекцию и выдержать укол. После этого по телефону было отдано распоряжение подробнейшим образом расследовать инцидент и установить виновника, нарушившего запрет помещать тифозных больных в царскосельских лазаретах. На моего бедного сына вновь надели старые лохмотья и разбитые сапоги; из уютной постели его вывезли далеко за город в одинокий инфекционный барак, бросили на соломенный тюфяк и оставили под присмотром неумелой сиделки и необученного санитара. Спасибо одному из моих земских врачей: он случайно увидел, как увозили Акки, и позвонил мне по телефону, а я тотчас поспешил к сыну, чтобы вызволить его из этого жуткого места, но удалось мне это с большим трудом. Ведь человек, попавший в барак, не мог выйти оттуда, пока его не признают здоровым либо, что бывало чаще всего, не отправят на погост. Только благодаря вмешательству великой княгини Марии Павловны и принца Ольденбургского мне все же отдали бедного Акки. Мы могли наконец-то забрать его в Петербург и обеспечить надлежащий уход.