БЕГСТВО ИЗ БАРНАУЛА. СТАНЦИЯ ТАЙГА

БЕГСТВО ИЗ БАРНАУЛА. СТАНЦИЯ ТАЙГА

До осени 1919 года мы оставались в Барнауле. К городу подходили новые и новые банды, предававшие все огню, грабившие и убивавшие. Надо было бежать, пока Красная армия не вошла в город и большевики не взяли власть. Поезд, в котором нашлось место для 300–400 человек, увез нас — семьи офицеров, горожан, рудничных служащих, учителей и т. д. — прочь из города. Продовольствия в поезде было достаточно, так как мы рассчитывали добраться до Владивостока не быстрее чем за несколько месяцев. Когда у Новониколаевска мы перешли с Алтайской железной дороги на Восточносибирскую, перегоны были уже так забиты войсками и беженцами, что за паровозы и пути шли настоящие сражения. В нашем поезде тоже было несколько пулеметов и три десятка голубых гусар. В качестве охраны нас сопровождал полк, образовавшийся стихийно, подобно атаманским отрядам, и отличавшийся жестокостью и необузданностью. Но при всей его решительности и энергии вперед мы продвигались крайне медленно. От Новониколаевска до станции Тайга — 300–400 километров — добирались четыре недели, потому что угодили в гущу отступающих колчаковских войск, шедших вдоль железной дороги и по единственному здесь большому военному тракту. Их отступление можно сравнить с бегством Наполеона из России. В ледяную стужу тянулись по заснеженным дорогам бесчисленные возы с полузамерзшими, смертельно измученными людьми, солдатами, женщинами, детьми. Павшие лошади, разбитые сани, мерзлые человеческие трупы тормозили движение. Вагоны нашего поезда были настолько переполнены, что пошевельнуться невозможно, на подножках и крышах тоже ютились люди. Мы обретались в вагоне для скота. Часто нам приходилось наблюдать, как на бредущих по дороге людей нападали банды красных. Тогда завязывались ожесточенные схватки, и большевики, захватив все, что им было нужно, уходили прочь.

В декабре мы добрались до станции Тайга, большого узлового пункта, откуда идет железнодорожная ветка на Томск. На этой станции скопилась масса поездов, в том числе военных и санитарных. Колчак с российской золотой и серебряной казной проследовал мимо нас. Наступающая Красная армия под командованием знаменитого Блюхера^{134} догнала нас в Тайге. Вспыхнуло серьезное сражение. Вокзал и скопившиеся там составы подвергались особенно сильному обстрелу. Все, кто мог, спешно оставили вагоны, потому что очень скоро они загорелись, а некоторые — с топливом — взорвались. Перед лицом смерти и большевистского плена разыгрывались ужасные сцены. Я видел, как один офицер застрелил свою семью, а потом и себя. Нам пришлось остаться в вагоне, потому что у дочери начались роды. Под гром пушек, под градом пуль, которые не щадили и наш вагон, родилась моя внучка. Шесть пуль пробили постель моей дочери, но ее самое не задели. Нам недоставало самого необходимого — накануне охранный полк разбежался, дочиста нас ограбив. Новорожденную завернули в рубаху, которую я снял с себя, — больше ничего не нашлось. Ободряли меня в это тяжкое время только мужество и душевная стойкость жены и дочери, не покидавшие обеих ни на миг.

Поистине чудо, что все мы, в том числе и младенец, выжили, хотя стужа стояла страшная. Через три дня бои кончились, и мне удалось найти пристанище у одного из железнодорожников — угол в комнате, где, кроме нас, обитала его семья и отступающие солдаты. Здесь моя жена захворала сыпным тифом — заразилась, ухаживая за больной сестрой милосердия. Она настояла, чтобы я поместил ее в переполненном тифозном бараке, бывшей школе, где она через две недели скончалась. Эта страшная болезнь свирепствовала тогда повсюду. Не только все свезенные в барак больные, но и весь медицинский персонал и многие жители Тайги умерли от тифа.

С помощью военнопленных я кое-как сколотил гроб и похоронил жену в тихом месте за пределами городка. С благодарностью хочу вспомнить здесь доброе отношение немца Зорембы из Бреславля. Он служил регентом в здешней католической церквушке. Благодаря ему я добыл гроб, хромую лошадь, плохонькие сани и двух военнопленных, которые помогли мне забрать из барака тело жены и завернуть в нашу единственную скатерть. Пришлось прокопать туннель в высоченных сугробах, чтобы поставить гроб в маленькой церкви. После того как священник, красивый солидный мужчина, прочел заупокойные молитвы, мы отвезли покойницу за город и похоронили в мерзлой, как камень, земле. Так мне, слава Богу, не довелось пережить, чтобы большевики сбросили ее в глубокую расселину, как остальные трупы, кучей лежавшие под мерзлым снегом, — весной их должны были сжечь. Даже моя дочь, за чью жизнь я в предшествующие дни сильно опасался, тоже поехала с нами проводить мать к месту последнего упокоения. Никогда не забуду прекрасные немецкие прощальные песни, которые пленные пели над могилой.

Тяжкое и памятное время! Двадцать третьего декабря во время боев на станции Тайга родилась воя внучка, первого января я отвез жену в тифозный барак, через две недели она умерла, а в 1 000 миль отсюда в тот же день скончался от той же коварной болезни мой сын Альфред.