X ДЕТИ

X

ДЕТИ

And when she was good,

She was very, very good.

But when she was bad,

She was — horrid!!!

Английская детская песенка.[11]

Детей там любят и балуют, о стариках забывают и не заботятся о них, животных бьют и портят. Впрочем, все равно кошки там паршивеют, собаки облезают и покрываются экземой, а лошади через два поколения превращаются в пони.

По какому-то странному обычаю, детей там воспитывает не родная мать, а какая-нибудь другая женщина. Таким образом у каждого ребенка по две матери, — та, что родила, и та, что воспитывала, и когда ребенок произносит мама, не знаешь, о ком он говорит.

Так, моя горничная Вахинэ воспитывала чужого мальчонку, а ее собственная большая девочка только изредка приходила к ней в гости. Так, принцесса Текау воспитывала дочку брата и девочка жила при ней, в доме королевы.

Девочка эта, шести лет, была красоты невероятной. Совершенно белая, черноволосая, хрупкая, абсолютно прекрасная, она заставляла плясать под свою дудку весь королевский дом. В школе, куда ее попробовали отправить, она тоже не смущалась тем, что другие девочки слушаются, собирала посреди урока свои книги, говорила, что ей скучно, и, волоча за собой сумку, шла домой.

Иногда Текау, несмотря на протесты всего дома, решалась наказать «Ма jolie»[12], как она ее называла. Мажоли сажали в чулан и запирали.

Вот как-то раз ее опять посалили в чулан, в котором хранилась всякая всячина, громоздились картонки со шляпами Текау. Jolie совсем там не шумела, но когда ее выпустили, то оказалось, что она намочила по-свойски шляпы Текау и с удовлетворением сказала ей: «Если ты меня еще раз запрешь, я еще хуже сделаю».

Девочка Кукки, которую приняли к себе Русский и его жена, по отцу была белая, а по матери полубелая. Мать ее не отличалась ни особою строгостью нравов, ни чистоплотностью, и пятилетняя девочка заболела венерической болезнью. К Русскому в дом она попала полуслепая, изможденная и много видевшая на своем пятилетием веку. Долго и самоотверженно они мучились с ней, сами болели — так трудно в этой стране уберечься от заразы, — но все-таки выходили ее и сделали из Кукки здоровую, чистенькую, благовоспитанную девочку. Она говорила отлично по-французски и по-английски и аккуратно шила своим куклам платья. Большие серые глаза, с постоянно расширенными зрачками, смотрели убедительно наивно. Она усердно помогала вечером мыть посуду, уверяла, что любит свою маму, и всегда говорит «взаправдашнюю правду».

Иногда Кукки разрешалось тряхнуть стариной. Она разувалась, подтягивала шарфом маленький, худенький зад и, подняв одну руку, виляя боками и задом, тем самым движением, которое недостижимо для белой женщины, медленно начинала ввинчиваться в землю и петь тоненьким голоском на незнакомом языке заведомо неприличные песни.

Остановить ее бывало трудно, щеки ее начинали пылать, настойчиво повторяла она слова песни своим детским голоском и дело обыкновенно кончалось слезами. Русский считал, что это вдохновение прирожденной танцовщицы и думал увезти Кукки в Европу и обучать ее танцам.

Я воспринимала это иначе. Между тем, жена Русского, строила на ней счастье своей одинокой старости.

Впрочем, возможно, что я ошибаюсь и, что Кукки и Jolie очень хорошие девочки.