Шарлотта К

Много лет прошло после несчастной первой любви Шиллера. Поэт успел стать на ноги. Он обрел новое отечество, друзей, славу. Его поэтическая натура и вера в идеал сохранили в нем прежнюю чистоту мысли и веру в человечество. Шиллер уже был тогда автором «Дон Карлоса». Тут-то ему пришлось встретиться с замечательной девушкой, оставившей глубокий след на всей жизни и литературной деятельности великого поэта.

Шарлотта Маршальк фон Остгейм, по мужу Кальб, прожила бурную молодость. Правильного воспитания она не получила, но недостаток этот искупался природным умом и богатым воображением. Как рассказывает Шерр, она еще до конфирмации успела познакомиться с сочинениями самого разнообразного содержания: Библия, Коран, Вольтер, Руссо, Шекспир, Клопшток, Виланд служили ей «безбрежным чтением» — выражение, которое впоследствии применил к ней ее любимец Жан Поль Рихтер. Если прибавить к этому тяжелые впечатления, вынесенные юной Шарлоттой из семейной жизни, ее несчастный брак с нелюбимым человеком, то нетрудно представить себе эту женщину, которая боролась между напряженным героизмом и жаждой любви, между огнем и холодом и которую еще через двенадцать лет Жан Поль называл «женщиной с всемогущим сердцем, титанидой», послужившей ему образцом для создания Линды в «Титане».

В молодые годы Шарлотта если и не была красавицей, то обладала тем качеством, которое в наше время называют пикантностью. Еще в 1796 году Жан Поль писал о ней: «У нее два великих достоинства: большие глаза, каких я никогда не видал, и великая душа. Она так же хорошо говорит, как хорошо пишет Гердер в своих письмах о гуманизме. Она полна даже лицом, и если поднимет свои почти постоянно опущенные глаза, то это походит на то, как луна то выглянет из облаков, то снова спрячется в них».

Шиллер жил тогда в Мангейме. Там же он и сошелся с Шарлоттой, приехавшей туда с мужем. «Титанида», конечно, не могла не обратить на себя внимания страстного поэта, чувствительность которого не была притуплена постоянным общением с женщинами. С другой стороны, и сама Шарлотта не могла не поддаться влиянию поэтической личности Шиллера, о котором до конца своей жизни сохранила самое светлое воспоминание. «В цвете лет, — писала она впоследствии, — все существо Шиллера отличалось богатым разнообразием; его глаза блистали юношеским мужеством; гордая осанка, глубокая мысль, смелое и неожиданное суждение — все поражало в нем. Он слушал меня с вниманием и сочувствовал моим идеям. Несколько времени оставался он у меня, потом взял шляпу и сказал: „Мне пора в театр“. После уж я узнала, что в этот вечер шла его пьеса „Коварство и любовь“ и он просил актеров не упоминать имени „Кальб“ (одно из действующих лиц в этой пьесе). Вскоре он возвратился веселый; радость сверкала в его глазах. Не стесняясь, говорил он откровенно, с чувством, с сознанием, мысль следовала за мыслью, речь его лилась свободно, как речь пророка. В продолжение разговора он увлекался, и это увлечение отличалось какой-то женственностью: его взор горел страстью. В то время эта жизнь только что расцветала, теперь же она мертва». Словом, между поэтом и «титанидой» началась близость чувств, которая ведет к любви и страсти.

К несчастью, а может быть и к счастью, в душе Шиллера в это время произошла страшная путаница. Долго скрываемая и заглушаемая потребность любить и быть любимым прорвалась неожиданно при первой же вспышке серьезного чувства, как прорывается и затопляет берега река при неожиданном удалении плотины. У Шиллера вдруг оказалось несколько предметов сердца, из которых заслуживают внимания актриса, исполнявшая роль Амалии в «Разбойниках», и Маргарита Шван, образованная красивая девушка, любившая искусство и литературу. Особенно последняя произвела на него сильное впечатление, до того сильное, что он даже решил на ней жениться. Но жениться ему хотелось также и на Шарлотте. Словом, получилось нечто невыразимо сложное, запутанное, которое, как гордиев узел, можно было разрубить, но не распутать. И вот для того, чтобы разрубить узел своей душевной неурядицы, Шиллер уехал из Мангейма в Лейпциг. Но перед отъездом между отчаявшимся поэтом и Шарлоттой Кальб произошла удивительная сцена, характерная столько же для самих героев, сколько для всей эпохи «Бури и натиска».

— Мое сердце, — воскликнул Шиллер, прощаясь с Шарлоттой, — зажглось от вашего чистого пламени, вы одушевили и успокоили меня. Родство наших душ указывает на высшую гармонию; я знаю только одно, что мы живем во цвете юности, которая служит объяснением наших пламенных сердец. Но я верю, что ты не погасишь этого пламени. С самых ранних лет моя мысль покрылась мрачным покровом, моя душа познала страдание, но Я услышал тебя, твоя мысль отвечала моей. Наши души, как огонь и поток, слились воедино. Я полюбил тебя и был бы всегда твоим, если бы у меня достаю мужества для этой любви. Но пускай мое сердце не знает этой страсти, которая меня восхищает и страшит.

Шарлотта ответила:

— С тех пор, как я узнала вас, я начала требовать от жизни больше, чем прежде. Никогда прошедшее не представлялось мне таким ничтожным. Вы хотите разорвать наш союз? Но знайте, что вас послала мне судьба, и мне больно расстаться с теми светлыми минутами, которыми она дарила нас. О, если б вы были свободны от земных забот и не так стремились к славе, разрушающей весь душевный мир! Мне тяжела разлука, но вы знакомы с уединением, с божественным покоем. Надежда! Вера! Мы чувствуем оба, что, кто называет душу своей, тот не разлучается никогда… Вы мне говорите «ты», и я отвечаю вам «ты»! Правде незнакомо слово «вы». Счастливые знают только «ты», и пускай это «ты» будет печатью нашего вечного союза!

Сцена была томительная, и можно себе представить, облегченным сердцем уехал Шиллер из Мангейма. По приезде в Лейпциг он тотчас написал отцу Маргариты Шван письмо, и котором просил руки его дочери. Увы, неудача ждала поэта и здесь! Старик Шван считал положение поэта слишком неопределенным, чтобы согласиться на брак Шиллера с его дочерью, и послал ему отказ. Так Шиллер и остался между двумя берегами, отчалив от одного и не пристав к другому.

Впоследствии, поселившись в Веймаре — средоточии тогдашней умственной аристократии Германии, Шиллер снова увиделся с Шарлоттой, и между ними завязались прежние добрые отношения. В первом же письме оттуда к Кернеру поэт писал: «Шарлотта — великая, оригинальная душа, целая наука для меня, способная вдохновить более возвышенный ум, чем мой. С каждым днем я нахожу в ней новые достоинства, которые, как прекрасные виды громадного ландшафта, поражают и восторгают меня… По-видимому, здесь немало толков обо мне и Шарлотте. Мы решились не скрывать наших отношений, и нас стараются не стеснять, когда мы желаем быть одни. Виланд и Гердер уважают Шарлотту».

Уже из этого письма видно, что сближение в Веймаре состоялось полное, но оно еще более обнаруживается из следующего письма, в котором поэт открыто признается в совершившемся факте: «О моих отношениях к Шарлотте начинают громко поговаривать, но во всех этих разговорах нет и тени оскорбления для нас, даже сама герцогиня Амалия была настолько любезна, что пригласила нас обоих к себе. Причину этого приглашения объяснил мне Виланд. Здесь на подобные связи смотрят снисходительно, и сама герцогиня не прочь им покровительствовать. Г-н Кальб (муж Шарлотты) писал мне, что приедет в конце сентября; дружба его ко мне не изменилась, несмотря на то что он любит свою жену и знает про наши отношения. Но его самолюбие может пострадать от вмешательства посторонних людей в это дело и услужливого наушничества».

При таких условиях самое лучшее было подумать о разводе Шарлотты. Влюбленные и начали говорить об этом, но дело ограничилось только разговорами, что отразилось неблагоприятно на отношениях между ними. По крайней мере, Шиллер вскоре написал другу, что чувствует охлаждение к Шарлотте, а через некоторое время отношения между влюбленными действительно начали принимать оборот, естественным последствием которого является полный разрыв. Шарлотта в своих записках объясняет это именно тем, что она не развелась с мужем, но причина была другая или, вернее, были две причины: во-первых, эксцентричная Шарлотта могла быть любовницей Шиллера, но не женой, а во-вторых, у поэта в это время начиналась новая связь, более прочная и разумная, связь, основанная на истинной гармонии душ и кончившаяся браком. Эта связь до того сильно овладела поэтом, что он не скрыл ее даже от самой Шарлотты, чем, конечно, еще более ухудшил отношения. Во всяком случае разрыв произошел не полный, потому что бывшие влюбленные поддерживали друг с другом переписку, беспрерывно обмениваясь уверениями в вечной дружбе. Как женщина Шарлотта перестала существовать для Шиллера и не воскресла даже тогда, когда умер ее муж, что устранило последнее препятствие. Шиллер в то время был слишком занят мыслью о создании своего семейного благополучия, основанного на порядке и спокойствии, чтобы вернуться в храм страсти, где не могло быть благополучия, потому что не могло быть спокойствия.

Шарлотта кончила жизнь очень печально: она лишилась всего состояния и к тому же ослепла. Тем не менее до последних дней она продолжала быть «титанидой». Уже в глубокой старости она производила неотразимое впечатление своими черными глазами, величественной фигурой и пророческой речью. Таково было время. Она умерла в 1843 году восьмидесяти лет от роду, до могилы сохранив воспоминания о своем прошлом, в котором было так много бурь и так мало истинного счастья.