Карл I

Коротка и грустна была жизнь английского короля Карла I. Он считал себя королем «Божьей милостью» и хотел править без парламента. Между тем, парламент считал себя парламентом Божьей милостью и хотел править без короля. Королевская власть столкнулась с народной и потерпела поражение. Все начало XVII века в Англии прошло в этой беспрерывной борьбе и смене парламентов.

«Король — сам себе закон, — писал Яков I Стюарт, отец Карла I, в своей книге. — Он царит милостью Божьей и, если хочет, исполняет законы, а если не хочет, не исполняет их».

Что он считал себя единственным главой церкви, говорить нечего, и поэтому вполне понятны его преследования пуритан и пресвитериан, которые совершались от его имени в интересах англиканской церкви. Парламент часто напоминал ему о его правах и обязанностях, но он каждый раз отделывался какими-нибудь резкими выходками или закрытием парламента. Между прочим он начал сближаться с вековым врагом Англии — Испанией и даже задумал женить своего сына Карла на испанской принцессе-католичке. В Англии сильно встревожились, когда узнали о намерении короля. Там еще помнили страшное время Марии Кровавой, когда протестанты подвергались неслыханным гонениям. Английский народ боялся, что королева-католичка воспитает сына во враждебном ему духе и, таким образом, вернутся времена узкого фанатизма, своеволия и кровопролитии. Тем не менее, Яков стоял на своем и даже отправил сына в Мадрид за невестой. Эта поездка состоялась в 1623 году. Карл поехал вместе с первым советником и любимцем короля Бэкингемом под вымышленным именем. «Испанцы, — читаем по этому поводу у Вебера, — приняли их с величайшими почестями. Народ собирался под окнами принца с криками в честь его; Лопе-де-Вега написал в прославление ему несколько стихотворений, двор устраивал великолепные праздники для него. Казалось, что уже решено дело о браке, доставлявшем огромный выгоды католичеству. Яков уже освободил католических священников и других католиков, находившихся в темницах за несогласие дать присягу супрематства[139]; университеты и англиканское духовенство получили приказание удерживаться от нападений на католичество. Протестантские проповедники, нарушившие эту волю короля, были заключаемы в темницы. Тайные католики перестали скрывать свое исповедание. Масса английского народа волновалась, видя свою веру в опасности. Архиепископ Йоркский предостерегал короля и объяснял ему, что он помогает распространению вероучения, которое он сам в своих сочинениях называл идолопоклонничеством».

Однако, дело о женитьбе Карла на испанской принцессе расстроилось. Наследного принца ждала другая судьба. Проезжая на обратном пути из Мадрида, он остановился там на нисколько дней. Тут-то он и познакомился на балу с сестрой Людовика XIV Генриэттой-Марией. Тотчас сопровождавшему его Бэкингему пришла в голову мысль женить его на Генриэтте-Марии. Правда, в Англии хотели, чтобы принц Уэльский взял себе в жены протестантскую принцессу, но и Генриэтта-Мария, как дочь Генриха IV, бывшего гугенотом, не могла вызвать столько протеста, сколько католическая принцесса, и поэтому брак был решен после долгих колебаний Якова, усматривавшего в отказе от брака с дочерью испанского короля нарушение его королевских прерогатив. Таким-то образом сестра Людовика XIV сделалась английской королевой. Брак был заключен в 1625 году. Генриэтта-Мария была худощава, плохо сложена, высокого роста, с большим носом и большим ртом. Характера веселого, она везде и во всем видела всегда одну только комическую сторону. Даже впоследствии, когда ее постигло страшное несчастье, ей иногда среди слез приходила в голову какая-нибудь курьезная мысль и Генриэтта неожиданно вытирала слезы, лицо ее озарялось светлой улыбкой и она, с увлечением начинала беседовать с окружающими. В молодости, может быть, она, отличалась изнеженностью, но многочисленные тревоги и горе, ожидавшие ее после выхода замуж и в особенности в конце царствования Карла I, приучили ее к лишениям и закалили ее волю. В то время, как ее муж вел словесные турниры с революционерами, стараясь сломить их упорство ссылками на свою власть «милостью Божьего», Генриэтта-Мария вербовала для него войска, жила на доброй ноге с солдатами, деля с ним нужду, проводила дни и ночи под открытым небом в солнечную или дождливую погоду, употребляя солдатскую пищу и всегда находясь на лошади во главе войск.

В мае 1644 года Генриэтте-Марии пришлось бежать на остров Экзетер, так как сам король находился в опасности и ей, долженствовавшей с минуты на минуту сделаться матерью и к тому же заболевшей ревматической лихорадкой, оставаться с ним вместе нельзя было. Её сестра, Анна Австрийская, регентша Франции, поспешила послать ей свою акушерку г-жу Перрон с 20.000 пистолей, а также белье для матери и пеленки для будущего младенца. В это время борьба между Карлом I и парламентом достигла высшей степени напряжения. Обе стороны вступили в открытую войну, вербовали войска, давали друг другу генеральные сражения. Когда Генриэтта-Мария разрешалась от бремени, ужасы междоусобной войны не проникли еще в ее уединенный угол; но через несколько дней она оказалась осажденной на своем острове. Денег у нее в это время не было никаких, так как полученные ею от сестры 20.000 пистолей она послала мужу для уплаты войскам. Положение было безвыходное.

И вот Генриэтта-Мария предпринимаешь путешествие во Францию. Она твердо решилась не попасть в руки врагов живою и, написав королю, что хочет избавить его от труда являться к ней на помощь, она вверила своего 13-дневного младенца надежной женщине, села в носилки и разными окольными путями пробралась через ряды неприятеля. Ее едва не захватили и, чтобы спастись от неминуемой гибели, она должна была спрятаться в одной хижин. Наконец, она на голландском судне. Но и тут еще ей угрожала опасность: за нею бросилось в погоню английское судно и открыло огонь. Появление французского флота спасло несчастную женщину, но вдруг поднялась страшная буря и, рассеяв французский флот, выбросила голландское судно на скалистый берег около Бреста. Королеву спустили на лодке и, доставив на берег, поместили в простой хижине. Там-то, в этой грязи и нищете, и нашла королеву британская знать, осведомленная о прибытии дочери Генриха IV. Бедная королева была бледна, глаза раскраснелись от слез. Деревенские бабы толпились около нее, дивясь на удивительную женщину, которая покинула трон, славу и почести, чтобы очутиться в их жалкой юдоли плача и стенания.

Конечно, Генриэтту-Марию тотчас взяли из мрачной трущобы и отправили на воды для восстановления здоровья. Несколько месяцев провела она на курорте и в это время очень тревожилась за свой рассудок. Однажды она сказала врачу, что боится, как бы не сойти с ума, и доктор ей ответил: «Вам уже нечего бояться, вы уже сошли с ума». Конечно, доктор преувеличивал; но несомненно, что с королевой уже творилось нечто неладное. Она сердилась из-за пустяков, вмешивалась не в свои дела. Тем не менее, ее решили перевезти в Париж и поместить в Лувре. В начале ноября 1644 г. королева пустилась в путь и, едва выехала из Монружа, как встретилась с маленьким Людовиком XIV, выехавшим к ней навстречу для приветствия.

Какая разница была между братом и сестрою! Людовик ехал в сопровождении блестящей свиты, члены которой имели на себе блестящие мундиры, позументы, шпаги и сидели на великолепных лошадях, столь же богато одетых в богатые уборы, как и их седоки. Наоборот, английская королева прибыла в сопровождении маленькой свиты без золота, блеска, шума. Лакеи быстро растянули на земле ковры и царственные особы, выйдя из экипажей, облобызались и начали обмениваться приветствиями. Походив некоторое время по коврам взад и вперед, Людовик и Генриетта-Мария сели в экипаж и поехали. Блестящая кавалькада сопровождала их до самого Лувра, где еще в тот же день несчастная английская королева узнала, что французский король назначил ей пенсию по 1.200 франков в день — сумма большая по тому времени.

Генриэтта-Мария ожила. Ее окружили вниманием и почестями. К ней была приставлена многочисленная свита из почетных дам и кавалеров. В ее распоряжение были предоставлены роскошные экипажи, телохранители, лакеи, бегавшие впереди кареты королевы, чтобы очистить ей дорогу на улицах. У нее кружилась голова от восторга и она писала мужу, который продолжал бороться с парламентом и инсургентскими войсками, предводительствуемыми могущественным Оливером Кромвелем: «Изъявления любви, которые я здесь встретила, превосходят всё, что можно себе представить».

Генриетта-Мария была счастлива. Она забыла о муже, который влачил тяжелое существование и медленными, но верными шагами приближался к эшафоту; забыла о ребенке, который где-то прозябал в чужих руках. Ей был так приятен покой после столь продолжительного горя, которое она испытала. Она жила точно во сне.

К несчастью, этот сон продолжался недолго. Началось с пустяков. Как-то однажды к Генриэтте-Марии зашел ее брат, Гастон Орлеанский. Он нашел ее у камина в кресле и, видя около нее одни только стулья и скамьи, потребовал кресла. В то время вопрос о том, на чем сидеть при посещении царственной особы, имел огромное значение при французском дворе. Тогда отличались стулья с ручками от стульев без ручек, кресла с ножками, выступавшими вперед, от кресел, ножки которых были отогнуты назад, и т. д. Это было нечто вроде местничества, причем сидение ближе или дальше от царственной особы заменялось сидением на том или другом стуле, форма которого соответствовала чину или рангу. Генриэтта-Мария усмотрела в требовании брата оскорбление, которое, как ей казалось, он решился нанести ей только потому, что она находилась в таком положении, и она сказала:

— Вы им не пользуетесь у королевы.

Гастон Орлеанский колко ответил:

— Королева — моя государыня, а вы — не моя королева.

Произошел резкий обмен словами, во время которого Гастон дал сестре понять, что она уже не может отстаивать свои права в области этикета. Это очень озлобило королеву, которая с тех пор стала замечать охлаждение окружающих. Затем произошел еще один инцидент. Дочь Гастона первое время относилась к ней предупредительно. К несчастью, английская королева, зная, что она очень богата, решила выдать ее за своего сына, которому было в то время только 14 лет. Дочь Гастона, которая была старше его на три года и к тому же презирала в душе жалкую английскую королеву-приживалку без мужа, без государства, без средств, конечно, отказала. Тогда Генриэтта-Мария рассердилась и между нею и принцессою часто происходили колкие разговоры.

Принцесса отвечала колкостями и ее сторону взял отец. Генриэтте-Марии вскоре передали, что Гастон употребил такую фразу: «У нас немало хлопот с этими особами, которые являются к нам и едят наш хлеб. Что бы им не отправиться куда-нибудь в другое место!». Бедная женщина не могла перенести этого оскорбления. Значит, с нею обращались, как с бедной родственницей! Значит, ее держали из милости! Она негодовала, но это была правда. Генриэтта-Мария была действительно бедной родственницей Людовика XIV, которую он и регентша кормили, поили и окружали почетом только из чувства долга. 1.200 франков, назначенные ей в день приезда, оказались мертвою цифрою, так как финансовое положение страны было очень запутанное и сам король нуждался часто в деньгах. Кроме того, те деньги, которые поступали к ней, она посылала мужу в Лондон или раздавала изгнанным или разорившимся англичанам, обращавшимся к ней за помощью. Она начала продавать свои драгоценности, которые успела захватить перед бегством из Лондона. Не прошло и четырех лет после ее приезда в Париж, как она рассказывала двум француженкам, что позолоченная чашка, находящаяся у нее в руках, единственная оставшаяся у нее вещь.

Все прочие драгоценности были проданы. Затем, когда уже нечего было продавать, она стала делать долги. В Лувр то и дело начали являться кредиторы с просроченными векселями. Генриетта-Мария не могла показаться на улице без того, чтобы не выслушать оскорбления от кого-либо из многочисленной армии ростовщиков, у которых она взяла деньги. Однажды у нее не хватило даже, чем уплатить лакеям. Поэтому большая часть их отказалась от службы. В душе, может быть, королева была даже этому рада, так как это уменьшило расходы; но как было жить в Лувре, из которого не выметался сор? Бывали дни, когда нечем было протопить комнаты, в которых жила английская королева. Когда об этом сообщили английскому парламенту, он сжалился над нею и послал ей 20.000 ливров. В Лувре, однако, этих денег не приняли из опасения, как бы не оскорбилась королева. А через несколько недель в Париже узнали, что королю Карлу I сняли голову…

Трагическая смерть мужа еще более ухудшила ее положение. Нужно было заказать себе траурное платье, обить комнаты черной тканью, — все это требовало денег, а денег не было. Между тем, кредиторы становились все более и более навязчивыми и однажды устроили ей сцену, от которой она не скоро оправилась. Французский двор был в Сен-Жермене и Анна Австрийская пригласила туда Генриэтту-Марию. Бывшая английская королева села в экипаж вместе с девочкой, родившейся на Экзетере (она была ей доставлена после немалых хлопот и трудов). Ее сын, принц Уэльский, которого в это время величали Карлом II, сопровождал их верхом на лошади. Не успели они выехать из Лувра, как вдруг, откуда ни возьмись, целая армия кредиторов. Началась погоня за экипажем королевы. Крики, проклятия, угрозы, — все это неслось вслед за удалявшейся королевою. С большим трудом добралась несчастная до Сен-Жермена.

Не мало еще времени прошло, прежде чем удалось посадить на английский престол сына Генриэтты-Марии под именем Карла II. Через несколько месяцев она выдала свою дочь за брата Людовика XIV. Только теперь страданиям ее наступил конец и она начала вести тихую, скромную, почти уединенную жизнь, деля ее между частным отелем в Париже, монастырем в Шальо и дачей в Коломбе. На этой именно даче она и умерла в 1669 году, отравившись, как говорят, каким-то лекарством.