Вольтер

Ни один поэт в мире не пользовался при жизни таким значением, как Вольтер. Это не была знаменитость, внушающая уважение потому, что она — знаменитость. Это был полубог. Перед ним преклонялись, как перед высшим существом; его слово имело больше веса, чем слова всех высокопоставленных особ, не исключая короля и министров; к нему ездили на поклонение почитатели его таланта, как правоверные мусульмане к святилищу Мекки. Если бы нужно было в нескольких словах охарактеризовать роль и значение Вольтера не только во Франции, но и во всем культурном мире конца прошлого столетия, то лучше всего было бы привести письмо Фридриха II Прусского, приглашавшего его в свои владения. «Вы, — писал король, — подобны белому слону, из-за обладания которым ведут войны персидский шах и великий могол; тот, кто его получит в конце концов, увеличивает свои титулы указанием на то, чем он владеет. Когда вы приедете сюда, вы увидите в начале моих титулов следующее: „Фридрих, Божьей милостью король Прусский, курфюрст Бранденбургский, владелец Вольтера“».

Что при таких условиях Вольтер пользовался большим расположением у женщин, понятно само собой. Этому нисколько не мешало его безобразие, известное всему миру. Первой женщиной, встретившейся ему на пути, была знаменитая куртизанка Нинон де Ланкло. Однако склонность, которую она питала к поэту, не могла дурно отразиться на нем, так как Вольтеру было в то время всего десять лет, а ей восемнадцать. Она, вероятно, предчувствовала, что из мальчика выйдет знаменитый человек, и когда ее последний поклонник, известный аббат Шатонеф, крестный отец Вольтера, представил ей ребенка, она подарила ему 2000 франков на приобретение книг, с помощью которых он мог добиться знаменитости.

Первый успех в области поэзии улыбнулся Вольтеру также рано. Когда ему было семнадцать лет, он написал оду в честь дофина и подарил ее старому отставному офицеру, который выдал ее при дворе за свою и за это в награду получил пенсию. Имя настоящего автора, впрочем, вскоре обнаружилось, и молодой поэт сразу сделался завсегдатаем высшего света. Он был ежедневно гостем в кружках герцога Вандомского и принца Конти, вследствие чего получил прозвище confident des princes. К этому времени он закончил свое образцовое произведение «Эдип», написанное по образцу трагедий Софокла. К его величайшему удивлению, однако, оно не было поставлено на сцене Французского театра, так как в нем не оказалось требуемой уставом театра любовной сцены. Тогда он представил его в Академию, чтобы получить премию на конкурсе, но и премию получил автор какого-то посредственного произведения. Оскорбленный, негодующий, молодой поэт (тогда его еще звали Аруэ; дворянское имя Вольтер он присвоил себе позднее) написал несколько язвительных стихотворений против Французского театра и Академии, но отомстил этим не столько им, сколько себе, так как принужден был бежать от грозившей ему тюрьмы.

Убежище нашел он в Гааге у французского посланника, где, чтобы не умереть с голоду, занялся составлением анонимных эпиграмм и анекдотов, в которых осмеивались сильные мира сего. При этом помогала ему одна дама, некая Дюнуйе, вместе СО своей прекрасной дочерью. Вольтер влюбился в эту дочь и, несмотря на свое безобразие, встретил с ее стороны взаимность. Однако жениться на ней ему не удалось: помешали родственники девушки, которая вскоре после того вышла замуж за некоего Винтерфельда. Не найдя уголка своему оскорбленному чувству и в Гааге, Вольтер вернулся в Париж, где тотчас же его заподозрили в составлении язвительных стихотворений на умершего короля и регента. Вследствие этого его посадили в Бастилию, где он и оставался целый год без чернил и бумаги. Несмотря на это, он написал там свою знаменитую «Генриаду», вернее, не написал, а заучил стихи наизусть. На бумаге увековечил он ее уже после того, как его освободили из заключения.

Когда он вышел из тюрьмы, друзья встретили его с восторгом. Сам регент осыпал его знаками милости и на аудиенции уверял, что будет отныне заботиться, чтобы он был сыт и имел порядочный угол. Вольтер ответил с улыбкой:

— Мне будет очень приятно, если ваше высочество дадите мне пропитание; но что касается казенной квартиры, то нет уж, увольте, если, конечно, она по-прежнему будет в Бастилии.

Прежние приглашения в великосветские дома возобновились. Между прочим, он посетил дворец герцога Бетюнского, средоточие тогдашней умственной и аристократической знати. Там он познакомился с ученейшей женщиной Франции, г-жой Дасье, урожденной Лефебр, которая перевела Гомера и писала книги на латинском языке, служившие дофину для учения. Благодаря ей, вероятно, Вольтер проникся уважением к ученым женщинам. К этому же времени относится его склонность к баронессе де Рюпельмонд. Она предложила посетить ее в Голландии, и он, конечно, поехал, следствием чего явилось стихотворение, в котором он сравнивал ее с Уранией — прообразом женского совершенства в греческой мифологии. Он тогда еще не предчувствовал, что ему придется встретиться с другой Уранией, которая будет достойнее называться Уранией, — с маркизой дю Шатле, прославленной им под звонким именем «божественная Эмилия».