Мать Гейне — Бетти
Что Бетти Гейне, мать великого поэта, имела благодетельное влияние на поэта — факт слишком известный, чтобы о нем нужно было распространяться. Она принадлежала к славному созвездию матерей, имена которых отмечены историей как светочи на жизненном пути вскормленных ими великих людей. Получив превосходное воспитание, владея в совершенстве французским и английским языками, она с самого начала явилась превосходной руководительницей сына, который ей именно обязан ранним развитием и любовью к литературе. Свободная от предрассудков, она и сыну внушила свободолюбивый образ мыслей, и это было ей тем более легко, что она сама была на первых порах его учительницей.
Гейне был живой ребенок, и ей стоило немало труда держать его в пределах, устанавливаемых добрыми нравами или приличием. Известен анекдот из детских лет Гейне. Мать поэта учила своих детей, что, будучи в гостях, никогда не следует съедать всего, подаваемого в тарелках, а непременно нужно что-нибудь оставить. Это что-нибудь носило даже особое название: «приличие». Точно так же она следила за тем, чтобы дети ее не набрасывались в гостях на сахар, подаваемый к кофе, и чтобы и тут они оставляли кое-что, т. е. опять «приличие». Однажды мать со всей семьей пила за городом кофе. Когда все вышли из сада, семилетний брат Гейне, Максимилиан, заметил, что в чашке остался большой кусок сахара. Думая, что его никто не видит, он быстро вынул его и положил в рот. Но Генрих видел и в сильнейшем страхе бросился к матери со словами: «Мама, подумай, Макс съел приличие!» Макс был наказан и потом уже никогда не лакомился «приличием».
Мать Гейне была очень музыкальна и учила сына игре на скрипке. Но Генрих не особенно любил это искусство, тем более что учителем его оказался человек далеко не добросовестный, чаще забавлявший ученика своей игрой вместо того, чтобы заставлять его самого играть. Зато правильно шло учение поэта, на которое мать обращала особое внимание. Еще совсем молоденькой девушкой она должна была читать отцу латинские диссертации, причем приводила иногда его в недоумение своими вопросами. Немудрено, что, сделавшись матерью, она все внимание обратила на развитие умственных способностей детей. Она же заметила в нем любовь к поэзии и всячески старалась разжечь в его душе божественную искру. Оттого-то впоследствии, уже будучи великим поэтом, Гейне так часто возвращался в минуты вдохновения к милому образу матери, посвящая ему лучшие минуты своих душевных восторгов и в нем отыскивая опору для примирения с невзгодами неустойчивого страдальческого существования. Какой, например, грустью и радостью в одно и то же время веет от удивительной его поэмы «Германия. Зимняя сказка», в которой поэт описывает восторг матери при возвращении сына с чужбины, — грустью по поводу печальной жизни и радостью по поводу встречи с родиной, одним своим присутствием способной разогнать эту грусть.
Мы из Гарбурга в Гамбург доехали в час;
Был уж вечер; приветливо-ярко
Улыбались мне звезды, и было тогда
Мне не холодно, но и не жарко.
И когда я приехал к мамаше, она
Испугалась, как только взглянула
На меня, и вскричала: «Дитя мое! Ах!»
И в восторге руками всплеснула.
«О, дитя мое, ты ли? Тринадцать ведь лет
Прожила я в разлуке с тобою!
Уж наверно ты голоден? Хочется есть?
Говори откровенно со мною!
У меня есть и рыба, и жареный гусь,
И прекрасные есть апельсины».
«Дай и рыбу, и гуся, мама,
Хороши ли твои апельсины?»
И когда я с большим аппетитом всё ел,
Мать была весела и счастлива,
Предлагала вопрос за вопросом — и все
Они были весьма щекотливы:
«О, дитя мое милое, кто о тебе
На чужой-то сторонке радеет?
Хорошо ли хозяйство идет у жены?
Чай, заштопать чулок не умеет!»
«Хороша твоя рыба, мама?, но ее
Нужно кушать весьма осторожно:
Ты теперь не должна мне мешать, а не то —
Подавиться ведь очень возможно».
А когда я всю рыбу поел, принесен
Был мне жареный гусь с черносливом;
А мама между тем обратилась ко мне
Вновь с вопросом весьма щекотливым:
«Ну, дитя мое милое, где тебе, здесь
Иль в Париже, жилося привольней?
Как, по твоему мнению, которым, скажи,
Ты остался пародом довольней?»
«Вот немецкие гуси, мама?, хороши,
А французы — те их начиняют
Несравненно искуснее нас и к тому же —
Что за соусы к ним сочиняют!»
Я откланялся гусю и отдал тогда
Своего уважения дань я
Апельсинам — и сладки как были они!
Превзошли все мои ожиданья.
Но мама? мне опять предложила вопрос —
И совсем уж, совсем уж напрасно,
Потому что теперь о подобных вещах
Говорить чрезвычайно опасно:
«Ну, дитя мое милое, каковы
Нынче стали твои убежденья?
Ты политику, видно, не бросил! Скажи,
С кем теперь твои сходятся мненья?»
«Апельсины, мама?, хороши, но у них
Семена отвратительно горьки.
Сладкий сок я сосу, но привыкнул всегда
Я к сторонке откладывать корки».[73]