Гёте и Шарлотта фон-Штейн

До сих пор мы встречались только с такими героинями сердечной жизни Гёте, которые были очень молоды. Почти все они встретились с поэтом в заветном возрасте шестнадцати лет, и любовь их вследствие этого носила характер первого неопытного лепета только начинающей пробуждаться страсти. Не то Шарлотта фон Штейн, с которой Гёте познакомился в 1775 году и полюбил до того сильно, что чувств его хватило на целых четырнадцать лет. Ей было 33 года! К тому же она была замужем за обер-шталмейстером веймарского двора и ее окружали семеро детей мал мала меньше. Правда, она была очень образованна, тактична, умна, но все-таки 33 года, муж, дети, и притом в то время, когда Гёте было всего 26 лет! Несомненно, тут должно было сыграть роль какое-нибудь исключительное обстоятельство — случайность, тоска, одиночество, беззаветное стремление забыть и забыться. Тосковал ли Гёте? Был ли он одинок в маленьком, но веселом Веймаре, где он очутился после родного Франкфурта и где новые обязанности придворного тяготили великого человека, мешая свободному полету его фантазии? Перед встречей с Шарлоттой Гёте, несомненно, считал себя несчастным. Ни одной еще удачной любви! Ни одного жизнерадостного воспоминания в прошлом! Образы Кетхен, Фридерики, Лили, Люцинды — все это постоянно носилось перед его глазами, открыто смотревшими на Божий мир, и невольно рождались грустные строки, вложенные потом в уста Фауста:

Беглец я жалкий, мне чужда отрада,

Пристанище мне чуждо и покой.[58]

И вот он встречает на своем жизненном пути уже немолодую, но прелестную, умную, восторженную женщину, которая прислушивается к голосу его тайных скорбей и льет на его душевные раны бальзам женского обаяния и самоотверженности. Нужно ли прибавлять, что он влюбился? Он влюбился еще до того, как познакомился с ней. Наслушавшись от одного из своих знакомых рассказов о ней, он не спал три ночи. В то же время и Шарлотта почувствовала к нему влечение по одним рассказам; Наконец они встречаются. Восторг взаимный. Она утешает его, успокаивает, дает надежды на возможность нового счастья. Для пылкого Гёте это больше, чем нужно. Он опять увлекается, опять любит, опять оживает душою и в порыве увлечения пишет знаменитую «Ифигению», в которой описывает свое чувство в неувядаемых красках — новое чувство стремления в Италию, подальше от холодной, душной Германии, стремления туда, «где цветут лимоны», где можно обрести истинное, ничем не смущаемое счастье. Ведь и Ифигения тосковала по Греции. Она так же томилась, как и Гёте, так же рвалась из Скифского царства, как он из своего бездушного отечества — Германии. Правда, Шарлотта была в Германии, а не в Италии, но она послужила для него только солнцем, которое, взойдя над грустной пустыней, осветило дорогу «dahin, wo die Zitrone bliiht».

* * *

К удивлению, приходится отметить оригинальный факт: его любовь к Шарлотте была платонической. Они обменивались страстными признаниями, писали друг другу пламенные письма во время разлуки, но никогда не заходили за черту дозволенного, хотя муж Шарлотты бывал дома всего раз в неделю. Впрочем, признать этот факт безусловно верным, как это делают немецкие биографы Гёте, нельзя, так как против него говорит весьма веское обстоятельство: когда Гёте сошелся с Христиной Вульпиус, своей будущей женой, Шарлотта воспылала гневом и, вытребовав назад свои письма, сожгла их, а с Гёте прекратила всякие отношения. О том же свидетельствует и злое, черствое, брезгливое отношение к нему со стороны возлюбленной, решившейся даже на гнусный поступок — пасквиль в форме драмы, в которой Гёте описан в самых отвратительных красках.

Как ни любила женщина, но раз грань стыдливости не нарушена, измена может вызвать в ней негодование, ярость, презрение, но не подлое желание надеть на своего возлюбленного маску душевной пустоты и безнравственности. По свидетельству Брандеса, подвергшего довольно подробному анализу драму Шарлотты фон Штейн, Гёте выставляется в ней глупейшим хвастуном, грубым циником, тщеславным до смешного, вероломным лицемером, безбожным предателем… Между тем путешественник и теперь еще может встретить в Веймаре «Гартенхауз» с надписью, сделанной в честь Шарлотты и служащей до сих пор памятником часов любви, которые Гёте провел в этом уединенном уголке. Великий поэт сам ухаживал за своим цветником, каждое утро посылая возлюбленной привет в виде цветов с пламенными записками, сам взращивал спаржу для того, чтобы она потом услаждала вкус Шарлотты. Самый сад его находился всего в двадцати минутах ходьбы от дома, в котором жила Шарлотта. Этот дом часто скрывал в себе двух любящих существ, наслаждавшихся счастьем без всякой помехи, потому что, как сказано, муж Шарлотты приезжал только раз в неделю. Невольно возникает сомнение в справедливости красноречивых разглагольствований соотечественников Гёте, в глазах которых сожительство с чужой женой компрометирует великого человека.

Гёте не навсегда расстался с Шарлоттой и в 1804 году, когда ему было 55 лет, а ей 61 год, навестил ее. Визит вышел не совсем удачным. Шарлотта подписывалась тогда на газету «Прямодушный», главная цель которой заключалась в том, чтобы подорвать уважение к Гёте. По словам Брандеса, это было злобное в своей вражде к поэту и скудоумное издание, выступившее проповедником морали и отрицателем искусства; и уже то обстоятельство, что Шарлотта читала его, служит достаточным доказательством высоты ее развития и силы ее ненависти. Гёте просидел у нее два часа, и как раз во время его визита был принесен номер газеты. Шарлотта пишет об этом сыну: «Я чувствую, что ему не по себе у меня, а наши взгляды до такой степени разошлись, что я, сама того не желая, ежеминутно заставляю его страдать. На беду мне, принесли номер „Прямодушного“. Тут и мне досталось. Он не хотел и видеть ее, и я должна была прикрыть ее чем-нибудь».

В этих словах невольно сказалась старая боль любимой, но брошенной женщины.