Виланд и София Ларош

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

В то время, когда Виланд встретился с ней, он был влюблен в другую, столь же эксцентричную по нашим понятиям, но совершенно естественную с точки зрения того времени — Юлию Бондели, но это ему не помешало тотчас проникнуться новым чувством, которое, однако, каким-то чудом совмещалось у него с прежней страстью к Юлии. Он даже нашел возможным распространяться о своей любви к Ларош в письмах к Юлии, за что, впрочем, поплатился расположением последней. Ларош, никогда не заботившаяся о своей нравственности, долго не упорствовала и даже в одно прекрасное время переселилась в дом Виланда. С этой именно минуты, благодаря ее влиянию, в Виланде и закончился процесс поэтического брожения и он смело пошел по пути художнического творчества.

Страсть Виланда и Софии Ларош, лишенная устоев нравственной святости, вскоре погасла. Любовники разошлись, но остались друзьями, что составляет характерную черту в отношениях романтиков к женщинам. Якоби записал момент встречи возлюбленных спустя долгое время после разлуки. Это очень интересный момент. «Вскоре, — пишет он, — услышали мы шум экипажа. Взглянув в окно, мы увидели, что это он (то есть Виланд). Г-н Ларош бросился вниз по лестнице к нему навстречу, я вслед за ним, и мы встретили друга по ту сторону двери. Виланд был взволнован. В то время, когда мы с ним здоровались, сошла вниз г-жа Ларош. Виланд только что с некоторым беспокойством осведомился о ней, видимо сгорая нетерпением ее увидеть.

Вдруг он взглянул на нее, и я ясно видел, как он вздрогнул. После этого он повернулся в сторону и, бросив шляпу на землю, кинулся к Софии. Все это сопровождалось таким необыкновенным выражением во всем существе Виланда, что я был потрясен до глубины души. София пошла навстречу другу своему с раскрытыми объятиями; но он., вместо того чтобы упасть в ее объятия, схватил ее руки и, наклонившись, спрятал в них лицо. София, с небесным выражением на лице, наклонилась над ним и сказала голосом, которому не способны подражать никакие Клероны и Дюбуа: „Виланд… Виланд… о, да… вы… вы все тот же, милый мой Виланд!“ Пробужденный этим трогательным голосом, Виланд несколько выпрямился и, взглянув в плачущие глаза своей подруги, упал лицом к ней на плечо. Никто из окружавших их лиц не мог удержаться от слез. У меня они текли по щекам, я рыдал. Я был вне себя и до сих пор не знаю, как кончилась эта сцена и как мы вместе вошли в зал».

Любовник, плачущий на плече своей бывшей возлюбленной в присутствии ее мужа, между тем как друзья обоих обливаются горькими слезами, — да, только романтизм с его вычурностями, бреднями и оторванностью от почвы мог вырастить такое странное, дикое, неестественное явление.