Мюссе и Христина Бельджойзо

Из Италии Мюссе вернулся разбитым душевно и физически. Он был близок к отчаянию. Любовь к Жорж Санд превратилась в ненависть. Свет его не прельщал. Даже костюмированные балы Александра Дюма (отца) и художника Девериа, на которых блистала знаменитая красавица Кидалоза, даже и эти единственные в своем роде балы только иногда, да и то на несколько минут, приковывали к себе грустного, вечно недовольного, вечно нахмуренного Мюссе, о котором Гейне остроумно сказал: «У этого человека впереди великое прошлое». Впрочем, поэт напрасно негодовал на Жорж Санд. Несчастная связь со знаменитым автором «Лелии» только окружила его в глазах парижан ярким ореолом, более ярким, чем ореол, которым он был обязан своим поэтическим произведениям. На парижан производило большое впечатление, что Альфред был прототипом Стенио, романтического героя «Лелии».

Однако грусть и разочарование Мюссе рассеялись на время, когда он неожиданно встретился с удивительной женщиной, имевшей большое влияние на его настроение, творчество, производительность, несмотря на то что она только метеором пронеслась в его жизни. Мы говорим о княгине Христине Бельджойзо, которая в середине тридцатых годов произвела большое впечатление на балу у буржуазного короля Людовика-Филиппа и вскоре после того начала принимать в своем салоне выдающихся представителей аристократии и цвет умственного и художественного мира Франции. Донна Христина, урожденная маркиза Тривульцио, воплощала женственно-героический идеал романтической школы. То обстоятельство, что она была худа, Как херувим, нарисованный прерафаэлитом, еще более увеличивало ее прелесть в глазах; Бальзака, Готье и Генриха Гейне. Художник Стебен увековечил ее удивительную красоту известной картиной «Юдифь на пути к Олоферну».

Альфред Мюссе встречался с этой столь же совершенной в умственном, как и в физическом отношении женщиной во всех салонах. Муж княгини очень любезно отнесся к нему и тем доставил ему возможность быть ближе к своему кумиру. Мюссе был увлечен, поражен, подавлен. Ничего подобного он никогда не испытывал, «Есть ли у нее сердце?» — спрашивал он себя в то время, когда его более дальнозоркие товарищи, несмотря на весь свой восторг, тотчас же поняли, что брюнетка с голубыми глазами, которую Мюссе воспевал под именем «Нинон», — верная жена, хотя и со значительной дозой кокетства. Рассеянная жизнь, которую она вела в обществе, не мешала ей быть пламенной патриоткой, приносящей всевозможные жертвы для своего притесняемого отечества — Италии. Она была ангелом-спасителем для всех итальянских эмигрантов, в том числе и для Даниеле Манина, сделавшегося впоследствии (в 1848 году) диктатором в Венеции. Принцесса редактировала итальянскую газету «Ausonia» и только в виде отдыха от политической агитации кокетничала с избранными парижанами, возбуждая в некоторых из них напрасные думы о возможном счастье взаимной любви. Мюссе принадлежал к числу последних, в чем скоро сам убедился.

Впрочем, и тут Мюссе нашел утешение. Бессердечие знатной миланки Христины было искуплено любовным жаром очень миленькой гризетки Луизы. В то же время он находил развлечение также и в благосклонном отношении писательницы Луизы Коллэ, которая, правда, называет свою дружбу с Мюссе платонической (в своем романе «Lui», посвященном жизни поэта). Гениальные люди часто соединяют в себе одновременно способность страдать подобно Вертеру и легкомыслие Ловеласа. Была еще г-жа Жубер, очень милая и талантливая особа, написавшая ценные «Воспоминания». Она также немало содействовала смягчению горя, кипевшего в душе поэта после разлуки с Жорж Санд, и она же побудила его создать комедию «Un caprice», не сходящую до сих пор во Франции со сцены. В ее салоне он услыхал весной 1838 года молодую певицу, почти еще ребенка, Полину Гарсию, сестру Малибран, смерть которой он оплакал в великолепных стансах. Голос Полины был до того нежен и чист, исполнение до того увлекательное и страстное, что поэт сразу влюбился в некрасивую, но тем не менее очаровательную девушку. Однако у маленькой испанки не было столь легковоспламеняющегося сердца, как у чувствительной парижанки, и она сумела удержать «принца Фосфора», как называла г-жа Жубер своего протеже, на почтительном расстоянии.