8

8

Обладая аналитическим умом и государственным кругозором, Федор Степанович Коломиец немало размышлял о создавшейся ситуации в стране, а также роли Хрущева в начинающем надоедать бесконечном и зачастую не совсем удачном реформаторстве. Он отчетливо понимал, более того, на примере Кубани воочию прекрасно видел, что политические реформы, не касающиеся всерьез проблем власти, успеха не имели.

Казалось, для успеха реформ во второй половине 50–х — начале 60–х были созданы все условия. Общество находилось на эмоциональном подъеме. Общественная мысль сбрасывала, как старые одежды, устоявшиеся стереотипы и активно генерировала новые идеи. Появился феномен общественного мнения, способного фокусироваться на узловых проблемах политики и оказывать влияние на выбор политических решений. Центр после завершения довольно длительного периода борьбы за власть наконец приобрел лидера, способного возглавить процесс социальных преобразований. И тем не менее большинство прогрессивных начинаний, задуманных в те годы, потерпели полное или частичное поражение. Почему так произошло?

Социальные реформы, направленные на подъем жизненного уровня, несмотря на известную отдачу, тоже не прибавили авторитета руководству страны, но уже по другой причине приносила свои неизбежные плоды патерналистская политика.

Реорганизация системы управления экономикой (из них самая крупная — создание совнархозов) часто несла в себе рациональное зерно, но вырванная из общего контекста преобразовательной политики (которая отличается, например, тем, что требует точного программирования как самих реформ, так и их возможных последствий), она формировала достаточно серьезную оппозицию реформам среди определенного слоя управленцев. К тому же непоследовательность Хрущева в вопросах политики и идеологии, который то шел навстречу либеральной интеллигенции, то вставал на сторону более консервативно настроенного аппарата, способствовала усилению влияния номенклатурной оппозиции.

В результате, уже на стартовом уровне возможности будущей экономической реформы оказались существенно заниженными.

Федор Степанович как?то решил поделиться своим видением экономических и социально — политических проблем, возникающих в стране и крае, с вновь избранным первым секретарем крайкома партии Георгием Ивановичем Воробьевым, который ему казался в отличие от его предшественника Д. М. Матюшкина, более энергичным и решительным.

Каким?то образом с первых дней работы Г. И. Воробьева между ними установились доверительные и почти дружеские отношения. Воробьев, прошедший до этого большую партийную школу, отличался начитанностью и эрудицией, любил оригинальные и глубокие суждения, но всякий раз пытался перебить рассказчика, чтобы навязать ему свою точку зрения. Кроме того, среди союзного партийного актива он слыл ярым приверженцем нововведений Хрущева, и оттого за глаза многие его называли верным хрущевцем. Однако дело было не в этом. Разговор двух высших должностных лиц края больше походил на теоретическую дискуссию, и вызвано это было прошедшим XXII съездом партии, в работе которого они принимали участие в качестве делегатов от краевой партийной организации. Тогда явственно обозначился ряд проблем: экономических, социальных, политических, нравственных, которые волновали двух руководителей. Большинство этих проблем концентрировались в той области, которая определяет отношения между народом и государственной властью. Приглушение критики, снижение демократического настроя и общественной жизни не прошли незаметно для современников. Очевидная возможность утраты позиций, заявленных на XX съезде партии, ставила вопрос о поиске гарантий необратимости начатых реформ. Если судить с этой точки зрения, то гарантии от рецидивов культа личности связывались прежде всего с преодолением отчуждения между общественностью и представителями власти. Для этого, как настаивал Федор Степанович, предлагалось ограничить срок пребывания на руководящих партийных и государственных должностях, ликвидировать систему привилегии для номенклатурных работников, проводить строгий контроль за соблюдением принципов социальной справедливости. Однако, как верно замечал Воробьев, наиболее радикальные предложения (о ротации кадров, ограничении привилегий для номенклатуры и т. д.) остались за рамками решений съезда. Позиция Хрущева, заявленная на съезде, носила неизбежно компромиссный характер и была отражением той борьбы, которая шла в верхах в ходе подготовки программных документов. Однако если не сенсацией, то известной неожиданностью для большинства современников стало не выступление Хрущева по Программе партии, а его возврат к вопросу о культе личности, о Сталине и сталинизме.

Вот, собственно, что волновало руководителей Краснодарского края в начале 60–х.