Перші творчі здобутки народної поезії Т. Г. Шевченка

На культурологічній мапі України, а головне, на її літературному напрямку в середині позаминулого сторіччя (точніше – на зламі 30 – 40-х рр. ХІХ ст.) відбулися епохальні зміни – з’явився народний Кобзар Тарас Григорович Шевченко. Саме він став засновником народної української літератури, саме його літературна творчість і діяння зробили українця Шевченка першим революційним демократом всієї Росії.

Писати вірші Тарас Григорович Шевченко почав ще бувши кріпаком – у 1837 році. Такий тодішній літературний авторитет, як Євген Павлович Гребінка, якого І. М. Сошенко познайомив з першими пробами пера Тараса Шевченка, одразу відчув, що українська поезія виходить на нову, незвідану ще сходинку.

Своє незбориме покликання до поетичної творчості Шевченко з особливою силою відчув одразу по визволенню від кріпацького рабства. Ось як пише про це він сам: «Быстрый переход с чердака грубого мужика-маляра в великолепную мастерскую величайшего живописца нашего века. Самому теперь не верится, а действительно так было. Я из грязного чердака, я, ничтожный замарашка, на крыльях перелетел в волшебные залы Академии художеств. Но чем же я хвалюся? Чем я доказал, что пользовался наставлениями и дружеской доверенностью величайшего художника в мире? Совершенно ничем. До его неуместной женитьбы и после уместного развода я жил у него на квартире, или, лучше сказать, в его мастерской. И что я делал? Чем занимался я в этом светильнике?

Странно подумать. Я занимался тогда сочинением малороссийских стихов, которые впоследствии упали такой страшной тяжестью на мою убогую душу. Перед его дивными произведениями я задумывался и лелеял в своём сердце своего слепого Кобзаря и своих кровожадных гайдамаков. В тени его изящно-роскошной мастерской, как в знойной дикой степи надднепровской, передо мной мелькали мученические тени наших бедных гетманов. Передо мной расстилалася степь, усеянная курганами. Передо мной красовалась моя прекрасная, моя бедная Украина во всей непорочной меланхолической красоте своей. И я задумывался, я не мог отвести своих духовных очей от этой родной чарующей прелести. Призвание, и ничего больше.

Странное однако ж это всемогущее призвание. Я хорошо знал, что живопись – моя будущая профессия, мой насущный хлеб. И вместо того, чтобы изучить её глубокие таинства, и ещё под руководством такого учителя, каким был бессмертный Брюллов, я сочинял стихи, за которые мне никто ни гроша не заплатил и которые, наконец, лишили меня свободы, и которые, несмотря на всемогущее бесчеловечное запрещение, я всё-таки втихомолку кропаю. И даже подумываю иногда о тиснении (разумеется, под другим именем) этих плаксивых, тощих детей своих. Право, странное это неугомонное призвание»412.