Победитель или побежденный?

Победитель или побежденный?

Мы уже отмечали, что Лукашенко постоянно и намеренно «проговаривается», думая о перспективах. Из всех его «проговорок» на тему своего будущего президентства легко выделить три идеи: «уход на заслуженный отдых» при преемнике, переизбрание на следующий (и до бесконечности) срок и «уход на повышение», то есть в Союзное государство. Или даже в Россию…

Начнем с того, что уйти на отдых для Лукашенко просто невозможно… Трудно представить, как он будет жить после того, как лишится власти. И в эту ловушку, которая ждет рано или поздно каждого диктатора, он загнал себя сам.

Говорит Эдуард Эйдин:

«Если бы Лукашенко думал об уходе, он бы инициировал принятие Закона о гарантиях президенту — не для себя персонально, а для президента вообще507. Рано или поздно такой закон все равно должен быть принят. Но Лукашенко этого не делает. И таких "косвенных" свидетельств того, что он намеревается править еще очень долго, — полно».

Лукашенко действительно наделал много такого, за что любому рано или поздно приходится отвечать: публично и перед лицом суда. Так, к примеру, нет сомнений, что если будет доказана личная причастность главы государства к «исчезновениям», а точнее, к физическому устранению политических оппонентов режима, то его ждет суд. Такова судьба Аугусто Пиночета: к ответственности его призывают, несмотря даже на все позитивное, что генерал сделал для страны, подняв чилийскую экономику.

Гарантами безопасности для уходящих правителей часто становятся другие государства. Но государства-гаранты должны видеть добрую волю уходящего и его заслуги перед обществом. Эдуарду Шеварднадзе, скажем, было что предъявить. Он был одним из «прорабов перестройки», министром иностранных дел при Михаиле Горбачеве, потом руководителем, приведшим Грузию в СНГ.

Лукашенко же Запад никогда не воспринимал. И здесь — чтобы хоть как-то наладить отношения, нужны уступки в пользу демократии.

Может ли Лукашенко пойти на такие уступки, чтобы воспользоваться их плодами для собственной безопасности? Однажды, накануне выборов 2001 года, он на такие свои намерения достаточно прозрачно намекал. Мол, только изберите, и все отладится, моя жесткость, мол, была нужна только на первом этапе.

Леонид Синицын вспоминает:

«Перед выборами чиновники говорили: вот он переизберется и все изменится, многие тогда верили, что мы пойдем цивилизованным путем. Но я не верил, я слишком хорошо его знаю, и понимал, что это невозможно. Он не способен измениться».

Синицын был прав: ничего в стране не изменилось. Уступить Лукашенко не мог, поскольку вся выстроенная им система немедленно дала бы сбой.

Что до гарантий безопасности от России, то российскому руководству Лукашенко верить не может. Он ведь воспринимает себя реальным соперником Путину. А как поступают с соперниками, Лукашенко знает слишком хорошо, чтобы надеяться на снисхождение. Да и до прихода Путина, еще в 1996 году, он «проговорился»:

«Мы, как в 1941 году, находимся во вражеском кольце! Враги засели в руководстве соседнего государства, с которым мы недавно подписали договор о сообществе»508.

Восприятие окружающего мира как «вражеского кольца» с тех пор у него только укрепилось. И никаким гарантиям извне он не поверит, потому что точно знает, что сам-то ни за что ни с какими обязательствами бы ни посчитался.

Если ты не веришь «внешним» гарантам, можно попытаться повторить пример Бориса Ельцина. Ведь первый же указ Президента Российской Федерации Владимира Путина обеспечил Ельцину спокойное будущее.

Владимир Нистюк считает:

«Не исключаю, что сама номенклатура, сегодня сильно зажатая, обиженная, оскорбленная, посаженная, осужденная, все-таки найдет в себе силы из своей среды подобрать человека, которого можно будет согласовать потенциально с Россией и, не исключаю, с Александром Григорьевичем, и представить как наследника президенту Лукашенко».

Но Лукашенко сделал такой вариант почти невозможным: всех, кто умел держать удар, а потому мог стать для него гарантом, он давно постарался уничтожить политически.

Так что же? Остаться «на плаву» в политике лидером специально созданной партии или «устроиться на работу» в качестве премьер-министра или спикера? С этим никак невозможно смириться: или ты Цезарь, или ничто509.

Да и написанная под него Конституция гарантировать что-либо может только президенту.

Все было бы проще, если бы Лукашенко ощущал себя поверженным. Тогда ничего не поделаешь: как говорится, горе побежденным!

Но он-то считает себя победителем. И с этим, хочешь не хочешь, согласны многие жители республики — из самых различных слоев общества. «Следом за ним, как завороженные, люди повторяют: стабильность, стабильность. Конечно, наиболее активных это раздражает, но не настолько, чтобы что-то сокрушать», — говорит Евгений Будинас.

Вовсе не рвется на баррикады даже молодежь, в том числе и обычно революционное студенчество. В снятом к десятилетию лукашенковского правления «документальном» сериале показана, например, молодая семья, взахлеб благодарящая Лукашенко за предоставленную им возможность построить квартиру на полученный в банке льготный кредит. Экономисты понимают, что это реклама, деньги на такое для всех вовсе нами не заработаны, а лишь силой «перераспределены» — популизма ради, но молодой семье, получившей крышу над головой, эти ученые рассуждения не интересны. Люди живут в собственной квартире, растят ребенка и благодарят «своего» президента. Остальные смотрят и верят в чудо. И думают, что в стране жить хорошо — а то, что им плохо, так это просто не повезло.

Говорит Геннадий Грушевой:

«Электорат голосует не за политическую систему, которую создал Лукашенко, не за экономическую модель, он голосует за его социальную политику. Если мы скажем, что надо сегодня всю эту социальную лукашенковскую политику сломать (доказав, что это примитивный подкуп народа), мы не найдем поддержки, мы в ответ никогда ничего от электората не получим, кроме презрения».

Но если Лукашенко не чувствует себя проигравшим, то что же мы так забеспокоились о его уходе? Если ему удалось выстроить здание, о котором мечтали «простые люди»?

«Эпоха Лукашенко — это время великого ничегонеделания, — считает Эдуард Эйдин. — Эпоха выжидания и проедания основных средств, оставленных нам предками. В историческом времяисчислении — миг. В жизни конкретного человека — потерянные годы. Пусть даже обеспеченные прожиточным минимумом».

Фактически о том говорит Петр Кравченко:

«Назовите мне хотя бы один новый завод, который он построил, назовите хотя бы один новый вид продукции, который не выпускался до 1994 года! Просто запас прочности, созданный советской системой, таков, что Лукашенко живет на старом запасе».

«Есть такой показатель экономики — инвестиции, — рассуждает главный редактор "Белорусской деловой газеты" Петр Марцев. — Здесь и само наше руководство признает, что инвестиции, которые пришли в белорусскую экономику, крайне незначительны. Их следует считать скорее вернувшимися деньгами — местными деньгами, которые вернулись как иностранные. По этому показателю наша экономика, конечно же, имеет предел экономического роста».

А вот мнение Евгения Будинаса:

«Хотя Лукашенко и руководил вопреки экономическим, рыночным законам, получалось у него лучше, чем вокруг. Потому что вокруг тоже жили не по экономическим, а по волчьим законам.

Но вся беда, что этому "благополучию" есть объективный предел. Этого предела в советские времена удалось достичь Эстонии или Чехословакии, даже Беларусь к нему приближалась. Но это был предел. Стараниями Лукашенко мы снова к нему подошли. Но законы экономики объективны и неумолимы: выше нам не прыгнуть. Все. Эпоха Лукашенко, этого последнего антирыночника, подходит к концу. Во всяком случае, для Беларуси…».

Значит, нужно все-таки уходить? Но — куда?

Ответ на этот вопрос напрашивается как бы сам собой510.