Часть I. Дом, который построил «сам»

Часть I. Дом, который построил «сам»

Едва расставшись с Администрацией президента, я стал обозревателем оппозиционной «Белорусской деловой газеты», то есть присоединился к критикам политики Лукашенко. Вернее, как выяснилось, я был в этом лагере, еще работая в Администрации. И вовсе не потому, что тогда я стремился как-то навредить Лукашенко и действовал против него, просто мои представления о политике власти заметно расходились с тем, что делал ее «высший носитель».

— Надо работать!

Так говорил Синицын каждый раз, когда я докладывал ему об очередной напасти, сваливавшейся нам на голову после новой президентской импровизации.

— Мы работаем, Леонид Георгиевич!

— Плохо работаете!

— То есть как — «плохо»?

— Не так работаете, как надо.

— А как надо?

Этого Синицын, похоже, не знал сам. Интервью и речи готовились. Справки по наиболее важным вопросам регулярно ложились на стол и самого Лукашенко, и всего руководства Администрации. Семь человек (включая технических сотрудников) — весь штат нашего управления — «пахали» круглые сутки. Какие претензии?

— Пойми: ты отвечаешь за гражданское общество! Где его поддержка?

Как ни странно, как раз в этом направлении работа шла, причем без всяких подталкиваний со стороны Синицына.

Попросился на встречу председатель Белорусского объединения военнослужащих Николай Статкевич261. Вопрос у него был один:

— Лукашенко суверенитет сдаст?

— Нет, — не раздумывая, ответил ему я.

— Тогда мы будем его поддерживать.

Однако другие представители демократического лагеря не спешили оказывать содействие молодому главе государства.

Председателю Объединенной демократической партии Беларуси Александру Добровольскому я позвонил сам, чтобы договориться о встрече.

— Приезжайте к нам в офис, — ответил Добровольский и дал адрес.

В условленное время я приехал. Как оказалось, на заседание какого-то выборного органа ОДПБ: осторожный Добровольский решил подстраховаться и не вести никаких переговоров кулуарно. С добросовестностью бывшего школьного учителя я выпалил заготовленную тираду о необходимости сотрудничества, о том, как новая власть нуждается в интеллектуальной поддержке демократов.

Меня скептически выслушали, Добровольский поблагодарил и обещал, посоветовавшись с товарищами по партии, позвонить… На этом все и закончилось.

Новой Администрации нечего было предложить партиям и «общественности», потому что она сама не вполне четко представляла себе, чего хотела. Реформы без демократии можно проводить, лишь опираясь на силу. Но если вы хотите править именно так, тогда при чем здесь вообще вся эта трескотня — «гражданское общество», «общественное мнение», «поддержка»? Выводите танки на улицу, как Пиночет, и реформируйте экономику!

Поднаторевший в политике Синицын не мог этого не понимать. Но ему нужно было «отрабатывать номер»: он не мог признаться ни мне, ни себе в том, что возводимое здание «государства, управляемого Лукашенко А. Г.»262, не имеет ничего общего с демократией.

— Надо работать! Плохо работаете, Александр Иосифович!

— Как надо работать?

— Думай! Тебя поставили — ты и думай! Нужна концепция.

Я и придумал. И даже назвал это концепцией «приемлемой критики». Критиковать власть, согласно этой концепции, было можно, — но лишь до определенного предела. И конструктивно. Я даже придумал, как «научить» этому негосударственную прессу. Хотя бы в одной газете должны были появляться острые, но не переходящие «грани дозволенного» статьи-подсказки, критикующие власть и как бы подсказывающие конструктивное отношение к трактовке принимаемых ею решений.

Такой газетой могла стать «Белорусская деловая газета», только-только набиравшая авторитет. В ней сотрудничали лучшие журналисты — Юрий Дракохруст, Роман Яковлевский, Александр Старикевич. Острая, но вполне адекватная позиция газеты свидетельствовала, что «БДГ» вполне пригодна для уготованной ей роли.

Издатель «БДГ» Петр Марцев предложил мне при знакомстве:

— Почему бы вам самому не попробовать что-то такое написать. Мы ведь с вами оба, кажется, филологи?263

…Уже первая моя статья, вышедшая под псевдонимом «М. Ж.», с яростью обсуждалась в Верховном Совете, поскольку, мягко поругивая в ней Лукашенко, я накатил на парламент. Разумеется, особую ярость вызвало клозетное звучание моего псевдонима… Синицын тут же позвонил:

— Слушай, что там за писака такой объявился?

Я зашел и честно все объяснил.

— Смотри, Федута, доиграешься! — Синицын явно не намеревался оказаться в соучастниках моего проекта. — «Батька» уже дал команду разузнать, кто там такой смелый нашелся.

— «Батьке» я объясню, Леонид Георгиевич.

На следующий день я докладывал Лукашенко о работе управления. Доложил и о своей концепции. Умолчал только о своем авторстве.

— Понятно… — Лукашенко изображал полную доброжелательность — как всегда, когда решение им уже было принято и на человеке ставился крест. — Посмотрим, что из этого получится.

Уже через две недели, когда Виктор Гончар с размаха ушел со своего поста, концепция, как мне показалось, сработала. В комментарии говорилось, что Гончар совершил глупость, хуже — ошибку. Что ему нужно было работать, помогая президенту, — ради реформ, ради демократии и развития экономики… Вслед за «БДГ» отставку Гончара, как по команде, осудила едва ли не вся негосударственная пресса, о чем я с гордостью и доложил Лукашенко. Опять ни словом не обмолвившись о своем авторстве.

Как я сейчас понимаю, он уже знал, кто автор, и ждал от меня признания.

Но я был неопытным чиновником, мечтавшим о политике и своей самостоятельной роли в ней. Хотя бы о самостоятельной работе на своем участке. Мне казалось, что мы все делаем общее дело: направляем государство курсом демократии и должны друг другу доверять, радуясь многообразию оценок и суждений, плюрализму мнений и свободе высказываний. И Марцев, и все журналисты, с кем я общался, видели свою задачу именно в этом. А Лукашенко казался нам поначалу вполне перспективным гарантом демократического развития страны: ведь он-то пришел во власть из оппозиции и должен быть заинтересован в поддержке новых идей в обществе, в увеличении числа своих политических соратников. Сейчас, спустя десять лет, я вижу всю наивность и беспочвенность этих ожиданий. Я понял это раньше Синицына лишь потому, что по долгу службы «кувыркался» в «надстройке» — курировал идеологию, а Синицын занимался «базисом», где не все так сразу становится очевидным.

Мы искренне собирались строить новое здание — и Синицын, и Марцев, и чиновники, и журналисты — все вместе, хотя и по-разному. И вместе изобретали, каким оно должно быть.

Но мы были не нужны. В этом государстве уже был архитектор. И, в отличие от нас, он уже определился с его конструкцией.