У каждого своя «свадьба»
У каждого своя «свадьба»
Но даже раскрутив маховик референдума, Лукашенко не был спокоен. Он чувствовал внутреннее сопротивление государственного аппарата. Чиновники ведь сродни шелковичным червям: прясть свою пряжу они могут только в мягком и спокойном коконе.
Их мало интересовал текст выносимой на референдум Конституции, их волновало другое — сохранение хоть какой-то стабильности. С одной стороны, им не хотелось импичмента президенту, за которым следовала бы перекройка всего состава правительства. С другой стороны, и без парламента жить не хотелось, поскольку он тоже был «ветвью» и худо-бедно обеспечивал баланс. Никому не хотелось ломок и потрясений.
Все знали, что и президент, и Верховный Совет были избранными, а потому легитимными. Тут, казалось бы, все было в порядке. Но Верховный Совет был избран позже, а потому его легитимность формально была более, так сказать, «свежей». Поэтому Лукашенко ощущал потребность предъявить обществу подтверждение того, что он по-прежнему пользуется поддержкой народа. Так появилась идея проведения Всебелорусского народного собрания.
Скорее всего, это собрание придумал Михаил Мясникович — новому главе Администрации нужно было набирать очки, доказывая свою значимость в том числе и в вопросах «идеологического обеспечения».
Его предложение было просто, как грабли, и так же надежно: собрать в минском Дворце спорта эдакое «всенародное вече» — тысяч пять человек, представлявших якобы весь белорусский народ, чтобы глава государства мог с ними «посоветоваться» и получить «всенародное» одобрение идеи референдума.
Все дальнейшее известно еще со сталинских времен.
Трудовые коллективы и общественные организации (вернее, то, что со сталинских времен считалось общественными организациями) наперебой начали оспаривать друг у друга право выдвижения делегатами Всебелорусского собрания лучших представителей государственной власти — разумеется, начиная с «государя». Мандатов были удостоены премьер-министр, глава Администрации, часть представителей депутатского корпуса — конечно же, лояльных к президенту. Получение мандата недвусмысленно означало, что ты остаешься в некоей «обойме», что твоя преданность замечена главой государства.
«Членов правительства усадили в специальную выгородку. Картина была интересная. По лицам министров было видно, что они чувствуют себя, как в дерьме»223.
Последнее замечание абсолютно справедливо: людей свозили на форум в автобусах, стараясь максимально ограничить их контакты с минскими жителями, явно не одобрявшими идею референдума. Сквозь чуть запотевшие стекла автобусов виднелись лица перепуганные, скорее как у случайных посетителей мест заключения, а не «вершителей народных судеб». Точно так же делегатов собрания старались оградить и от нежелательных вопросов «нечестных», как говорит Лукашенко, журналистов негосударственной прессы. Охрана не пустила туда даже руководителей Верховного Совета (например, председателя комиссии по международным делам Петра Кравченко, откровенно стремившегося попасть в зал). Мол, у вас своя свадьба, у нас своя.
«Свадьбы» и в самом деле у каждого были свои. Оппозиция противопоставила президентскому «мероприятию» «Всебелорусский конгресс в защиту Конституции, против диктатуры», назначенный на этот же день во Дворце профсоюзов.
Весь Минск был приведен фактически в состояние чрезвычайного положения. Во дворах стояли грузовики с солдатами. Бойцы спецназа, в масках, вооруженные автоматами и с собаками, патрулировали город. Дворец спорта, где проходило «вече», был окружен бронетранспортерами и водометами.
Роль представителя «небесной справедливости» в президентском варианте была отведена Митрополиту Филарету. Патриарший Экзарх Всея Беларуси не мог не понимать, в чем ему предстояло участвовать. Говорят, что, вернувшись с Собрания и будучи человеком, не чуждым иронии, он так прокомментировал происшедшее: раньше-де просто приглашения присылали, а нынче еще и доклад прилагают (имея в виду текст его речи, подготовленный в Администрации).
Семен Шарецкий и его первый заместитель Василий Новиков отказались участвовать в обеих акциях. Мотив был прост: парламент — над схваткой. Получить поддержку на президентском «сходе» лидеры парламента заведомо не могли, а присоединиться к политической оппозиции не решились. От этого альтернативный демократический Конгресс сильно «поправел»: «левое» крыло Верховного Совета, коммунисты и аграрии в нем не участвовали, и вся акция превратилась в межпартийную тусовку «правых».
Не достигли инициаторы Конгресса и главной поставленной цели — объединения всех оппозиционных сил.
Не добились желаемого и организаторы собрания в поддержку президента. В зале понимали, что от них ждут поддержки, но — что нужно было поддерживать? Идею референдума? Но и Верховный Совет формально не был против референдума, поскольку вынес на него и собственный проект Конституции.
Справедливости ради следует сказать, что многие Делегаты внутренне сопротивлялись неумолимо надвигавшемуся референдуму. Это было видно и по выступлению первого оратора, председателя брестского облисполкома Владимира Заломая. Он как бы не сориентировался, чего от него ждут, и говорил только об экономических проблемах, несмотря на то что Лукашенко в нетерпении подталкивал: говори, мол, по существу! А «по существу», похоже, говорить Заломаю не хотелось.
Наиболее «оппозиционным» оказалось выступление премьер-министра Михаила Чигиря: все об экономике, об экономике, об экономике… Было понятно, что это форма протеста, которую избрал для себя тихий и мирный «пасечник»224.
«В первый день Лукашенко очень настороженно был воспринят аудиторией»225. Президент, почувствовав это настроение, должен был что-то сделать, чтобы не допустить срыва мероприятия.
«После доклада и нескольких выступающих был объявлен перерыв. Сразу же после перерыва Лукашенко вышел на сцену и сказал: "Я вижу, что вы все плохо относитесь к этой идее. Референдум будет носить рекомендательный характер, можете успокоиться". Большинство, и я, грешный, в том числе, тогда еще верили, что слово президента действительно чего-то стоит»226.
И все успокоились. Тем более что собрание было «грамотно» отрежиссировано Михаилом Мясниковичем, в результате чего возможные оппоненты просто не получали слова. Вспоминает Гончарик:
«Я несколько записок написал Мясниковичу — будучи в президиуме, просил слова. Слова не дали. В зале всего лишь человек десять проголосовали против резолюции, не больше. Я единственный в президиуме поднял мандат против. В ответ на недоуменный возглас из зала я вторично поднимаю мандат против. Лукашенко к этому отнесся спокойно»227.
Но сам президент был недоволен. Его заставили пойти на уступки, а это было не в правилах Александра Лукашенко. Он боялся показаться слабым хотя бы на минуту, хотя бы в мелочи.
Тем более что его формальное согласие отказаться от обязательного характера референдума вовсе не влекло за собой отказ парламента от идеи импичмента. Как референдум топором нависал над Верховным Советом, так и импичмент был занесен над шеей президента.