«Помню — как вижу, зрачки затемню…»

Помню — как вижу, зрачки затемню

веками, вижу: о, как загорело

всё, что растет, и, как песнь, затяну

имя земли и любви: Сакартвело.

Чуждое чудо, грузинская речь,

Тереком буйствуй в теснине гортани,

ах, я не выговорю — без предтеч

крови, воспитанной теми горами.

Вас ли, о, вас ли, Шота и Важа,

в предки не взять и родство опровергнуть?

Ваше — во мне, если в почву вошла

косточка — выйдет она на поверхность.

Слепы уста мои, где поводырь,

чтобы мой голос впотьмах порезвился?

Леса ли оклик услышу, воды ль —

кажется: вот говорят по-грузински.

Как я люблю, славянин и простак,

недосягаемость скороговорки,

помнишь: лягушки в болоте… О, как

мучают горло предгорья, пригорки

грамоты той, чьи вершины в снегу

Ушбы [281] надменней. О, вздор альпенштока!

Гмерто, ужель никогда не смогу

высказать то — несказанное что-то?

Только во сне — велика и чиста,

словно снега, — разрастаюсь и рею,

Сколько хочу услаждаю уста

речью грузинской, грузинскою речью…

1975

Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚

Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением

ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОК

Читайте также

«Я в небесах не вижу Бога…» Я в небесах не вижу Бога: Там бездна бездн, огонь и тьма; Хаоса вечная тревога, И мысли вечная тюрьма. О, сколько мыслей возлегало Туда — на высоту высот — Хаоса тьму и огнь взрывало И звездный измеряло ход. Но, проникая в бесконечность, Не

«Я вижу, я чувствую, я сознаю…» Я вижу, я чувствую, я сознаю, — Мне был этот привкус особенный ведом, Любовь взбудоражила душу мою, Ее переполнив томленьем и бредом. И бьется у сердца горячий прибой, И кровь в лихорадке от зноя и гула… Любовь улыбнулась мне вместе с

«Я только мельком вижу Вас…» Я только мельком вижу вас, Всегда на миг, всегда случайно, И для меня цвет ваших глаз, Как и улыбка ваша – тайна. Прекрасный плод нередко гниль Таит и лгут у женщин лица, Хочу узнать вас, чтобы иль Приблизиться иль отдалиться. Еще томленья в

«Я вижу гаснущие облака…» Я вижу гаснущие облака, Я чувствую касанье ветра. Он над землёй их гнал издалека, Недосягаемые километры! Душа моя, летишь, летишь и ты, Куда, каким гонима ветром? О, если б ринуться бы с высоты, О, если б рассказать о не пропетом. Обрушиться бы

Всё вижу сказочно странным Иной воротит заносчивый нос От явных красот природы. Другой впадает под чудо-гипноз. Я, знать, такой же породы. Красой нетроганной горы пленят. И шум морской — звук органный. Смотрю — и всё опьяняет меня. Всё вижу сказочно-странным. У ног

ВИЖУ, НЕ СЛЕПОЙ Снимали сцену, где Настя уговаривает Толика пойти к ней в гости, чтобы успокоить маму. Чтобы Настя понравилась Толику, Полина изменила походку, манеры, голос, осанку, и Настя в этой сцене стала уверенной, знающей себе цену.Паша Лебешев подозвал меня и

«Вижу… как живого» – Правильно ли сделали, что положили Ленина в Мавзолей?– Для того периода это нужно было. Крупская же была против. Решением ЦК это сделали. Сталин настаивал, да. Мы поддержали. Нужно было, нужно было.– У Ленина какого цвета глаза были?– Не помню.

«И в небесах я вижу Бога…» Ни увлечение спортом, ни властный зов улицы не затмили в Утёсове неимоверную страсть к музыке. Это понимал и чувствовал отец и, быть может, единственный раз утаив что-то от жены, решил отправить свое чадо учиться игре на скрипке. Да и мог ли

От автора. ПОМНЮ, ВСЁ ПОМНЮ Это уже не первая моя книга о героях разведки, но поверьте, ни одна из них не давалась так трудно.Объясню почему. Писать о Герое Советского Союза Геворке Андреевиче Вартаняне мне и радостно, и в то же время больно: были мы хорошо знакомы еще с

Вижу цель! Веселая тропка петляет с пригорка на пригорок. То бежит через лесок, то спускается в неглубокий овражек и почти теряется в густой сочной траве. Изумрудная зелень алмазно вспыхивает в утренних лучах солнца — обильная роса сулит день погожий и ясный. Хорошо в

Глава 7. На Теруэльском направлении Замысел республиканцев: сорвать наступление на Мадрид. — Экзамен держит наше пополнение. — Схватка 100 самолетов в двух ярусах. — Помню тебя, Петро! Помню Париж и Тулузу… — «Мессеры» изворачиваются. — Эрнандес об освободителях

Глава 15 Я помню… Да, я помню 1993–1996 гг.Карьера Кьяры складывалась вполне успешно. Пока еще слава родителей играла ей на руку. Девушка была знакома со всеми режиссерами Франции, она не терялась в присутствии знаменитостей и знала обо всех тонкостях съемочного процесса. В

Не помню, не помню, не знаю Я слышал первый романс из репертуара Шульженко – «Шелковый шнурок». Музыка Константина Подревского, сочинение 1926 года. Романс-гиньоль. Его она пела в самом начале своего пути.В каждом куплете героиня рассказывает о своем милом, что «строен и

Впервые вижу Маяковского Вернулась в Москву. 1911 год – май. Мы с отцом смотрим выставку ученических работ в Училище живописи, ваяния и зодчества. Двухсветный зал с хорами вокруг. Работы удручающие. Рисунки оттушеваны до полной иллюзорности, а живопись бесцветная или

«Мальчик, я тебя вижу!» В стенах родного училища нас ждал курс молодого бойца, или, как его сокращенно называют, КМБ. Командир курсантского батальона, командиры рот и командиры взводов должны были в течение месяца сделать из семнадцатилетних мальчишек не летчиков,

«ЧТО-ТО НИМБА НЕ ВИЖУ!» Сиротливо сижу на табуреточке, что-то почитываю. Покупателями даже и не пахнет. Неожиданно возле клеенок останавливается мачо лет тридцати: в костюме, при галстуке и с бородкой-эспаньолкой. В руках — черный и, похоже, недешевый дипломат. Но