«Как мило всё было, как странно…»

«Как мило всё было, как странно…»

Анне Каландадзе

Как мило всё было, как странно.

Луна восходила, и Анна

печалилась и говорила:

— Как странно всё это, как мило. —

В деревьях вблизи ипподрома —

случайная сень ресторана.

Веселье людей, И природа:

луна, и деревья, и Анна.

Вот мы — соучастники сборищ,

Вот Анна — сообщник природы,

всего, с чем вовеки не споришь,

лишь смотришь — мгновенья и годы.

У трав, у луны, у тумана

и малого нет недостатка.

И я понимаю, что Анна —

явленье того же порядка.

Но если вблизи ипподрома,

но если в саду ресторана

и Анна, хотя и продрогла,

смеется так мило и странно,

 я стану резвей и развязней

и вымолвлю тост неизбежный:

— Ах, Анна, я прелести вашей

такой почитатель прилежный.

Позвольте спросить вас: а разве

ваш стих — не такая ж загадка,

как встреча Куры и Арагви

близ Мцхета во время заката?

Как эти прекрасные реки

слились для иного значенья,

так вашей единственной речи

нерасторжимы теченья.

В ней чудно слова уцелели,

сколь есть их у Грузии милой,

и раньше — до Свети-Цховели,

и дальше — за нашей могилой.

Но, Анна, вот сад ресторана,

веселье вблизи ипподрома,

и слышно, как ржет неустанно

коней неусыпная дрёма.

Вы, Анна, — ребенок и витязь,

вы — маленький стебель бесстрашный,

но, Анна, клянитесь, клянитесь,

что прежде вы не были в хашной[268]! —

И Анна клялась и смеялась,

смеялась и клятву давала:

— Зарёй, затевающей алость,

клянусь, что еще не бывала! —

О жизнь, я люблю твою сущность:

луну, и деревья, и Анну,

и Анны смятенье и ужас,

когда подступали к духану.

Слагала душа потаенно

свой шелест, в награду за это

присутствие Галактиона

равнялось избытку рассвета,

не то чтобы видимо зренью,

но очевидно для сердца,

и слышалось: — Есмь я и рею

вот здесь, у открытого среза

скалы и домов, что нависли

над бездной Куры близ Метехи.

Люблю ваши детские мысли

и ваши простые утехи. —

И я помышляла: покуда

соседом той тени не стану,

дай, жизнь, отслужить твое чудо,

ту ночь, и то утро, и Анну…

1975