КОРНИ

КОРНИ

Вознесен над Евфратом и Тигром,

сверху вниз я смотрел на века,

обведенные смутным пунктиром,

цвета глины и цвета песка.

И клонилась, клонилась средь ночи

к Междуречью[84] моя голова.

Я без страха глядел в его очи,

словно в очи заснувшего льва.

Там, вверху, я оплакал утрату

тех времен, что теперь далеки,

когда белая темень Урарту[85]

вдруг мои осенила зрачки.

И когда в повороте капризном

промелькнул, словно тень меж ресниц,

дорогой и таинственный призрак

шумерийских и хеттских границ [86].

Приласкать мои руки хотели, —

но лишь воздух остался в руках, —

голубей, обитавших в Халдее [87],

в разоренных ее облаках.

Что-то было тревожное в этом

вихревом и высоком дыму,

белым цветом и розовым цветом

восходившем к лицу моему.

О, куда бы себя ни умчала,

свой исток да припомнит река!

Кровь моя обрела здесь начало

и меня дожидалась века.

В скольких женщинах, скольких мужчинах

билась пульсов моих частота.

Так вино дозревает в кувшинах

и потом услаждает уста.

И пока тяжелы мои корни

посреди занесенных полей,

я — всего лишь подобие кроны

над могилою этих корней.