XXXIV

XXXIV

У портного, у которого я жил, была жена, женщина любезная и приятная. У него часто собирались гости. Среди лиц, что часто посещали этот небольшой близкий круг, была одна вдова, очень богатая, которая приближалась к шестидесяти и думала более о том, чтобы снова выйти замуж, чем об «oremus»[9]. У нее было четыре сына, обремененных каждый многочисленным семейством, которые, хотя отец их и был богат, вынуждены были добывать свой хлеб в поте лица, поскольку их отец оставил почти все свое богатство жене. Однажды появился в доме ювелир, молодой, миловидный, который всем нравился. Вдова, несмотря на свои отзвонившие двенадцать пятилеток, сочла его лакомым кусочком и безумно в него влюбилась. Она легко догадалась, что ее экю смогут заставить забыть о разнице в возрасте; она начала с того, что открылась жене моего хозяина, которая сначала только посмеялась, но когда сообразила, что, в случае замужества, мужу достанется значительное приданое, и что для нее как для благодетельницы той не жалко будет, в качестве свадебного подарка, и золотых часов, она раскрыла большие глаза и стала рассматривать дело всерьез. Она начала с того, что попыталась ее отговорить, затем, видя, что ее усилия бесполезны, решила поговорить с молодым человеком, сначала в форме шутки. Тот, как только было упомянуто приданое, ответил без раздумий, что согласен. Он говорил с такой убедительностью, что посредница тут же направилась дать отчет вдове, которая восприняла сообщение с самой живой радостью; дело пошло со скоростью почтового экспресса. Обговорили место, были разработаны и подписаны в присутствии свидетелей условия контракта, и брак был заключен в церкви. Новобрачная выдала часы, добавив сотню флоринов на расходы по свадьбе, которая должна была происходить дома. Сразу по завершении, не думая более о будущем своих детей и своем собственном, она передала в присутствии всех своему новому мужу ларец, содержащий целое богатство – около шестидесяти или семидесяти тысяч пиастров. День прошел в празднествах; новобрачная, проводив в полночь толпу, спросила у мужа, не пора ли им заняться собой. «Мадам, – ответил тот, – я назначил встречу вашим детям на девять часов утра, в этот час мы и увидимся». Он тут же вышел, оставив ее раздумывающей над его словами. Назавтра в девять часов он принял у себя четырех сыновей дамы и, казалось, не замечая недовольства, запечатленного на их лицах, сказал:

– Господа, если вы полагаете, что, женившись на вашей матери, я был увлекаем жадностью, вы ошибаетесь. Я жил до сих пор плодами рук своих, и буду продолжать так же. Если я пожертвовал своей свободой, то это для того, чтобы вернуть вам наследство вашего отца, которое могло бы иначе попасть в руки менее бескорыстные.

Открыв затем ларец, который был передан ему по контракту, он сказал:

– Вот это богатство, которое я ценю только за то, что могу распределить его между вами; поделите его как добрые братья. Я удержу из него только шесть тысяч флоринов, доход от которых послужит для содержания вашей матери; по ее смерти эта сумма вернется к вам.

Не могу описать впечатление, произведенное этой сценой; скажу только, что все четверо, упав к ногам своего отчима, осыпали его благодарностями. Этот славный парень захотел призвать нас, портного, его жену и меня, как свидетелей этой акции, достойной Сократа и Аристида.

Уверяю вас, что никогда в жизни не встречал подобного бескорыстия. Император, которому я все рассказал, почувствовал подлинную радость и воскликнул: «Слава тебе, господи, есть еще благородные люди в моем добром городе Вена!». Немедленно он велел вызвать к себе ювелира, осыпал его похвалами и назначил пожизненный пенсион в четыре сотни флоринов.