XLII
XLII
В 1790 году мой августейший государь и покровитель окончил свои дни. Единственным желанием этого превосходного монарха был приход на австрийский трон его племянника эрцгерцога Франца, молодого принца, которого он воспитал в своих принципах, надеясь, что тот сможет продолжить таким образом труд реформы, которую он начал. Леопольд воспротивился этому; он обладал правом наследования, он им воспользовался. Иосиф умер в смирении и спокойствии; он достойно отблагодарил врача, который имел смелость объявить ему о близкой кончине. Я был в прихожей, весь в слезах, так же как и небольшое число тех, кто был к нему нежно привязан. Лучшие доктора города были вызваны и, хотя каждый из них был уверен, что болезнь должна свести его в могилу, никто не имел печальной смелости, или лучше сказать, силы объявить ему о фатальном исходе. Император, который видел на их лицах беспокойство, которым они были охвачены, велел вызвать доктора Квирини, которому велел сказать ему правду без уверток. Это происходило в тот самый день, когда должны были быть похороны принцессы Вюртембергской, первой жены эрцгерцога Франца. Завершилась траурная церемония, Иосиф осведомился со спокойствием и сердечностью, как она прошла, и отдал распоряжение, чтобы не касались ни катафалка ни прочих принадлежностей, сказав: «Они послужат для меня». Он велел позвать одного из своих первых офицеров свиты, которому предписал приготовить свою самую красивую коляску и двух своих лучших лошадей и отправить их доктору Кверини. Затем, отдав все необходимые распоряжения, которые подсказало ему его благородное сердце,
…его прекрасная душа отлетела к небу.
Немного дней спустя Леопольд въехал в Вену. Я сочинил кантату, в которой, позволив излиться из моего сердца хвалам, которые я воздал памяти Иосифа II, я восславил восшествие на престол его наследника. Моя скорбь была искренна, искренними были и хвалы, данные новому монарху, которого ряд фатальных обстоятельств, последовавших одно за другим, столь неблагоприятно настроили против меня. То, что я мог бы сказать, может показаться невразумительным, но многие свидетели, еще живые и которые смогут прочесть эти мемуары, будут вынуждены засвидетельствовать точность моего рассказа.