LXXX

LXXX

Дружба этого человека оказала слишком большое влияние на мою судьбу, чтобы я не поговорил об этом с признательностью. Сведущий во всех языках, мертвых и живых, просвещенный, эрудит, исполненный гения и вкуса к прекрасной поэзии, сэр Матиас имел большое предубеждение против авторов опер-буффо и, в частности, тех, что писались для лондонского театра. Он заявлял это мнение, которое доходило до презрения, во многих своих брошюрах, и особенно в своем «Демогоргоне», композиции, полной ума и аттической соли. Учитель языка Зотти говорил с ним обо мне в выражениях, которые внушили ему желание познакомиться со мной. Проходя однажды мимо моего магазина, он туда зашел и спросил у меня несколько книг. Пока я занимался их поиском, он завладел маленьким томиком поэзии и стал читать первую страницу. Это была ода, которую я сочинил на смерть Иосифа II; мне показалось, что он ее отметил, по выражению его физиономии, которое казалось удовлетворенным. Когда он дошел до четвертой строфы, он остановился и спросил у меня с живостью имя автора; в то же время он громко прочел на фронтисписе: «Поэтические опыты Лоренцо Да Понте».

– С которым я имею честь, без сомнения, говорить?

Я поклонился.

– И вы не являетесь поэтом нашего театра!

– Я являюсь.

– Вы поэт нашего театра и автор этих стихов! Не изволите ли оказать мне честь прийти завтра утром ко мне и позволить мне, между тем, забрать с собой этот том?

Я снова поклонился. Он оставил мне свое имя и свой адрес и удалился. В назначенный час я был у него. Он встретил меня с вежливостью, принятой среди людей высшего ранга, пригласил завтракать и спросил, как я мог унизить свой талант до того, чтобы писать для театра, на котором представляют только несчастные рапсодии. Я спросил у него, видел ли он какие-либо из моих пьес. Не помню, ответил ли он утвердительно, или, опасаясь меня шокировать, сказал, что избегает слушать музыку.

Я ему кратко описал историю моей театральной карьеры; я перечислил ему оперы, которые я сочинил для театров Вены и Лондона; я пригласил его просмотреть некоторые из них, которые я не выдавал за творения совершенные, но в которых, быть может, он встретит некоторые сцены, что смогут примирить его с неким лондонским драматическим автором, хотя тот и не Зени и не Метастазио. Он обещал мне это. Но после часа беседы он снова вернулся к моей оде, пожелав услышать чтение самого автора, и повторил мне на этот сюжет вещи самые любезные. С этого дня началась его симпатия ко мне и в течение трех последующих лет он не прекращал оказывать мне все знаки неугасающей дружбы.