XXXV
XXXV
Второй случай был, по моему мнению, не менее благородным и не менее интересным.
Немецкий поэт, очень ценимый императором, который имел тысячу случаев получить от этого монарха неопровержимые доказательства его доброты, возымел злополучную идею написать пьесу в стихах, начинающуюся словами:
Король, может ли он быть добрым?
Остальное соответствовало началу; он сам отнес ее Иосифу II. Император прочел ее внимательно, и недовольство автором было столь чудовищно, что он сослал его в Темишоар. Однажды он оказал мне честь посоветоваться о достоинстве этих стихов, которые он мне показал; я ответил, что, как поэзия, они кажутся мне весьма хорошими, и что он может, оказав милость их автору, дать ему самое убедительное доказательство того, что король может быть добрым. «Вы правы», – сказал он мне живо и, сев за стол, написал директору полиции, графу Саур, если не ошибаюсь, чтобы тот отдал приказ вызвать поэта, заверив его в своем прощении, и в то же время велел передать ему две сотни цехинов на расходы по путешествию, но не соглашался при этом никогда его снова видеть.
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКЧитайте также
XXXV
XXXV Чья память остается на земле? Только память о людях, которые своими делами вырезали на чем-нибудь свое имя. Великий писатель, великий общественный деятель – все это путешественники, очарованные жизнью и оставившие у всех на виду свой вензель в память своего временного
XXXV
XXXV За горести рок не кляни, За радости будь
XXXV
XXXV Так как я непрерывно продолжал действовать своими орудиями, то, благодаря им, за целый месяц, что мы были осаждены в замке, со мной случилось множество величайших приключений, которые все стоят того, чтобы о них рассказать; но, не желая быть столь пространным и не желая
XXXV
XXXV Возвращаясь к ней: я послал одну мою служанку, чтобы она помогла ей одеться, каковая служанка была старая женщина, которую звали Руберта, душевнейшая; и, придя к этой негоднице, она принесла ей снова выпить и поесть; затем намазала ей немного поджаренным солонинным жиром
XXXV
XXXV Галина:Я говорю по телефону с молодым человеком. Разговор длится долго, и мы назначаем свидание под каким-то фонарем с часами… Во все время этой беседы я вижу, как отец нервно расхаживает по квартире — мой разговор ему явно не по душе.Я вешаю трубку, и он говорит
XXXV
XXXV С тяжелым чувством грусти расстался я с моими ревельскими сотрудниками… И все-таки я радовался предстоящему, довольно продолжительному путешествие на пароходе, которое оказалось для меня настоящим пребыванием в санатории. Пассажиров на "Балтиморе" было очень мало
XXXV
XXXV Спустя несколько дней Амос уехал в Соединенные Штаты, где ему предстояло дать серию концертов. С ним поехали Карло, Микеле и Кристина, его верная секретарша, которую Амос любил за бесконечное терпение и усердие в работе.Американцы буквально обожали Амоса и ждали его с
XXXV
XXXV A. Н. Островский. — Его причуды и мнительность. — Юмор и остроумие Островского. — Его рассказы. — Пристрастие к друзьям. — Дружба с Бурдиным. — Представление «Воеводы». — Анекдоты про Островского — Островский в должности управляющего московскими театрами. —
XXXV
XXXV Второй случай был, по моему мнению, не менее благородным и не менее интересным.Немецкий поэт, очень ценимый императором, который имел тысячу случаев получить от этого монарха неопровержимые доказательства его доброты, возымел злополучную идею написать пьесу в стихах,
XXXV
XXXV Белинский явился мне в эти дни долгих бесед и каждочасного обмена мыслей совершенно в новом свете. Страстная его натура, как ни была уже надорвана мучительным недугом, еще далеко не походила на потухший вулкан. Огонь все тлился у Белинского под корой наружного
XXXV
XXXV И я стал входить в новое для меня дело…Но прежде чем продолжать, два слова к читателю-другу, если предшествовавшие мои очерки, написанные с болью и страданиями от воспоминаний о пережитом, приобрели мне такового. Мне хочется надеяться, что между читателем и мной