ГЛАВА XIX
ГЛАВА XIX
Приезд английской и французской миссий в Новочеркасск. — Речь атамана на официальном обеде. — Союзники на фронте под Царицыном. — Посещение союзниками заводов и мастерских. — Посещение северного фронта.
В эти тяжелые дни атаман принимал екатеринодарских гостей — союзные миссии, прибывшие в полном составе ознакомиться с положением на фронте, чтобы немедленно помочь. Это уже не была повышенно радостная ликующая встреча, какою встречали капитанов Бонда и Ошэна, но это было серьезное деловое свидание с людьми, желающими помочь и спасти Россию.
Так казалось… Этому верили…
28 декабря в Новочеркасск прибыли английский начальник военной миссии на Кавказе генерал-майор Пуль, его начальник штаба полковник Кис и с ними три английских офицера и представитель генерала Франшэ-д’Эсперэ — капитан Фукэ, представитель генерала Бертелло капитан Бертелло и лейтенанты Эглон и Эрлиш. В 6 часов вечера в атаманском дворце был парадный обед, на котором обменялись речами. Атаман по-французски говорил о том, что последние часы бытия России наступают, и вооруженная помощь нужна немедленно.
Если первая речь атамана союзникам, если его первая мольба о помощи России была пропитана слезами, то здесь из каждого слова сквозила кровь, раны и мучения.
Союзники поняли это. В медленной, полной величавого достоинства ответной речи генерал Пуль засвидетельствовал, что помощь будет. После него говорил о том же Фукэ, затем встал лейтенант Эрлиш. Он восторженно и радостно на чисто русском языке, лишь с незначительным южным акцентом, сказал о том, что французы пойдут вместе с добровольцами и казаками на Москву. Он говорил, что атаман проявил большую мудрость, признавши над собою власть генерала Деникина. Теперь союзники безотлагательно явятся помочь казакам. Его речь, полная истерических выкриков, немного митинговая, не понравилась образованной части донского общества, бывшей на обеде, но наэлектризировала простых казаков, членов круга. События на севере Войска казались уже пустяками. Через неделю явится сюда бригада англичан, и все будет ликвидировано.
Генерал Пуль искренно верил в то, что по его слову будут переброшены войска из Салоник и Батума, о чем и сказал атаману.
В 10 часов обед был окончен, и все приехавшие отправились в атаманский поезд, чтобы ехать на фронт. Время было серьезное, боевое, медлить было нельзя. Все «фронты» настойчиво требовали союзников.
В 10 часов утра холодного зимнего дня поезд медленно, подходил к станции Чир на царицынском фронте, к штабу генерала К.К. Мамонтова. На перроне замер, взявши «на караул», почетный караул, подобный которому можно было видеть только во времена Наполеоновских войн…
От штаба генерал Пуль поехал к резервам. Там при нем поднялись, несмотря на мороз, пять донских аэропланов и полетели бросать бомбы в Царицын. Генералу Пулю показали броневые поезда, отбитые у Красной армии, и самодельный броневой поезд, построенный в мастерских Владикавказской дороги в Ростове, потом поехали на позицию.
У последней батареи вышли из автомобиля. Уже было темно, и были видны, лишь когда подойдешь вплотную, врытые в землю пушки и коренастые фигуры тепло одетых в шубы артиллеристов. Много было среди них бородатых старообрядцев.
Генерал Пуль отвел атамана в сторону и сказал ему медленно, раздельно, подыскивая слова, по-французски:
— Теперь я все понимаю. Благодарю вас. Там в, добровольческой армии мне показывали батальоны. Шестьдесят человек — батальон. Молодежь. Дети. Интеллигенция… Я поздравляю вас, генерал, вы имеете настоящую армию…
На другой день атаман с союзниками посетили Провальский войсковой конный завод. Опять генерал Пуль был поражен богатством войска Донского. Еще летом атаман скупил Харьковский пункт Гальтимора, и теперь он показывал отличных жеребцов, кобыл и молодежь, любовался ими в прекрасном манеже, где шла выводка по строго заведенному коннозаводческому порядку, а сам в это время вполголоса совещался с генералом Бобриковым, начальником завода, о том, куда вывести завод, если придется его эвакуировать, потому что уже и заводу угрожала опасность.
30 декабря союзные миссии осматривали владикавказские мастерские в Ростове, где шел ремонт паровозов и где заново строили паровозы. Союзники были потом в экспедиции заготовления государственных бумаг, где печатали в это время денежные знаки, и на заводе сельскохозяйственных машин «Аксай».
2 января капитан Бертелло осматривал новочеркасскую военно-ремесленную школу, где видел изготовление седел, ранцев, патронташей, шитье сапог, мундиров и белья для донской армии. 3 января союзники видели уже оживший и пущенный в ход Русско-балтийский завод в Таганроге, где при них выделывали гильзы, отливали пули, вставляли их в мельхиоровую оболочку, насыпали порохом патроны, — словом, завод уже был в полном ходу. Потом смотрели кожевенный завод.
Чем больше видел Пуль, тем становился он любезнее к атаману и вместе с тем озабоченнее. В промежутках между поездками и осмотрами он часами совещался с атаманом о том, как помочь Войску. Он понял, что помощь нужна немедленная.
— Вы могли бы дать для наших солдат две тысячи тех прекрасных шуб, которыми вы снабжали нас во время поездки на позицию? — спросил он атамана.
— Конечно, мог бы.
— Хорошо. Подготовьте их к посылке в Новороссийск. Я надеюсь устроить так, что дней через пять у вас будет батальон, а через две недели бригада. И я уверен, что если ваши люди увидят наших людей, они быстро ликвидируют этот прорыв. Я теперь же поеду в Екатеринодар, а оттуда в Лондон. В Лондоне я скорее все это устрою. Это будет лучше для вас, если я буду хлопотать за вас в Лондоне.
Генерал Пуль отказался от поездки на северный фронт. Он торопился в Екатеринодар и Лондон, чтобы активно помогать Донскому войску.
Пуль не знал в это время, что политика Англии уже переменилась.
Пуль уехал в Лондон, ничего не сделавши. Его приказ о посылке бригады из Батума не был исполнен. В Лондоне он был отстранен от ответственных должностей. Ему дали понять, что Англии нужны друзья Англии, но не России. На его место был прислан сухой и точный бригадный генерал Бриггс, этот мог лучше вести политику и на каждый вопрос генерала Деникина или кого-либо неизменно отвечал: «Об этом я снесусь с Константинополем», «из Константинополя еще нет по этому поводу указаний». Даже такой пустяк, как разрешение русскому человеку въехать в русский Батум, требовал запроса Константинополя, а оттуда Лондона. Дела решались неделями и месяцами, а Троцкий и Ленин в это время не дремали и спешили убедить Красную армию, что союзники России не помогут.
6 января атаман с двумя молодыми английскими офицерами Эдвардсом и Олькот и французами Бертелло и Эрлишем поехал в Вешенскую станицу. Был сильный мороз — 14° Р. при ветре, а в степи и того больше. Несмотря на то, что всем иностранным офицерам были выданы большие бараньи папахи и шубы, они, непривыкшие к холоду, сильно мерзли. Пришлось ехать с остановками, отогреваясь по хуторам. Только в 4 часа дня, уже в сумерки, прибыли в Каргинскую. Здесь в станичном правлении атаман призывал собранных там казаков к верности Войску и к терпению, говорил о том, что союзники прибыли, и союзные войска скоро помогут со всею своею могучею техникой казакам. Молча слушали казаки. Когда атаман говорил о насилиях большевиков, сзади из толпы кто-то крикнул: «неправда!»
Это было первый раз на Дону, что прервали речь атамана.
Потом говорил Эрлиш. Слишком хорошо по-русски сказанная им речь возбудила подозрение, что он не француз, а ряженый русский офицер или еврей, нанятый атаманом.
Ночь провели в Каргинской. Каргинские казаки не спали. Они караулили у дома, где был атаман и союзники, и несли патрули по станице. Опасались нападения вешенских казаков, да и в самой станице уже начинался раскол. С кем итти — с атаманом ли или с большевиками?
Трусливое большинство решило итти с тем, кто будет сильнее.
8 января союзники уехали. Капитан Фукэ и капитан Бертелло обещали настоять на том, чтобы французские войска немедленно были двинуты вдоль западной границы Донского войска и заняли бы Харьков.
— Если бы это было так, — сказал атаман, — я мог бы всю молодую армию бросить в Верхне-Донской и Хоперский округа и снова быть в Воронежской губернии.
Смутно было на душе у атамана. Он понимал, какой разлад внесли союзники в настроение войск и фронта, и знал, что, если теперь они не придут, как не пришли после ноябрьского посещения, казаки не устоят.