VIII
VIII
Убийство Н.Н. Безменова. — Казнь Р.Г. — «Прости, господи, виноватых и не осуди за кровь невинных».
В имении «Николина пристань», близ большого села Петровского, проживали с своими семьями обломки дворянского рода, Николай Николаевич и Иван Николаевич Безменовы.
Имя их когда-то гремело в губернии. В детстве, когда я был частым гостем в семье бессменного ставропольского губернатора Н.Е. Никифораки[97], я знавал в старом губернаторском доме безменовскую комнату, где обычно останавливались братья Безменовы, приезжая из имения с челядью и верховыми лошадьми.
Позднее Безменовы, ведшие тяжбу с соседями и кредитными учреждениями, обеднели.
Имение их, кроме небольшого хуторка «Николина пристань», пошло с молотка, а жизненные удары превратили Н.Н. Безменова сначала в административного ссыльного, а затем, в 1906 году, — в главного подсудимого по большому политическому безменовскому процессу, где он предстал во главе 100 крестьян пред особым присутствием палаты в качестве председателя ставропольского крестьянского союза.
По отбытии трехгодичного заключения в крепости, Н.Н. Безменов вел тихую жизнь хуторянина на своем захудалом хуторке, пока преобразованное в 1917 году земство не призвало его на пост председателя ставропольской Уездной земской управы.
После разгона земства большевиками в 1918 году, Н.Н. Безменов вновь вернулся к себе на хутор и уже не играл никакой роли в протекавших перипетиях борьбы, хотя популярность его среди крестьянского населения была равноценна ненависти окружавших его хуторок соседей — тавричан.
Уже в дни добровольцев, осенью 1918 года, к нему на хутор ворвалась группа военных, выволокла на двор усадьбы, поставила к стенке, но жена Безменова, еще не оправившаяся от родов, умолила на этот раз офицеров пощадить жизнь мужа. Безменова бросили, раздробив ему два ребра и изувечив прикладами.
Жена и ребенок Безменова вскоре после этого случая скончались. Это было еще не все.
Весной 1919 года я получил телеграмму от И.Н. Безменова, умолявшего предотвратить военную расправу над его братом, увезенным офицерами в село Петровское.
Я снесся по телефону с губернатором Валуевым и, когда прибыл к нему по его приглашению, узнал следующие подробности этого бытового дела.
В Ставропольскую губернию случайно забрела из астраханских степей заблудившаяся часть какого-то полка.
Землевладельцы, во время совместной пирушки с офицерами этой части, жаловались на беспокойное соседство социалиста Безменова. Офицеры распорядились заарестовать Н.Н. Безменова; тут же на залитом напитками столе был написан приказ об учреждении военно-полевого суда и о предании ему Н.Н. Безменова.
Чуть ли не за этим же столом ночью Н.Н. Безменова осудили к повешению и, заняв телеграф и телефон военным патрулем, чтобы весть об этой расправе не проникла в город, наутро Безменова казнили.
После этого заблудившаяся часть вновь откочевала в астраханские степи, скрывшие в своих песках имена участников этого ночного дела.
Вот и все.
Читатель задаст, пожалуй, вопрос: не спутал ли я даты? Может быть это было в дни владычества красных? Может быть эту расправы над обломками дворянского рода, председателем земской управы, сотворила красная банда товарища Трунова?
Нет, это была воинская часть, под предводительством людей, носящих офицерские погоны.
Я срочно донес по телеграфу в управление юстиции об этом деле. Позднее генерал Валуев, рассказывая об этой пьяной шалости прибывшему прокурору палаты, добавил, что окрестные крестьяне совершают паломничество к месту казни Николая Николаевича Безменова.
* * *
Ставропольский хлеботорговец Г. поведал мне в моем прокурорском кабинете следующую печальную повесть.
В разгар большевистского террора на территории кавказских Минеральных вод, его дочь — девушка Р. Г. — бежала с несколькими офицерами оттуда в Ставрополь, уже занятый добровольческими частями.
Ехать приходилось на лошадях через красноармейские кордоны и села, где митинговали красные, призывая население на фронт против белых.
Спасая себя и своих спутников, Р. Г. в критические моменты выступала на митингах, заявляя себя большевичкой, едущей с товарищами по особо важному поручению. В конце концов она благополучно добралась вместе с офицерами до Ставрополя.
Там, по рапорту своего спутника, офицера Б., она была арестована, предана полевому суду и казнена.
По словам ее отца, в ночь перед казнью в помещение, где она содержалась, явился один из ее судей.
— Что, барышня, скоро подвесят… Страшно, небось? А хорошенькая. Глазки-то какие! Небось, кто-нибудь целовал их? Ну, поцелуй меня…
Через несколько часов Г. была повешена на опушке леса…
* * *
Я знаю, какие упреки по моему адресу может вызвать эта часть моих воспоминаний.
Но когда я взялся за перо, я дал обещание своей совести человека, много верившего, много пережившего, не скрыть ничего из этих ужасов, задавивших своею тяжестью общерусское идейное дело.
Ведь диктатура этого быта была так неотвратимо жизненна, что даже генералу А.И. Деникину в моменты, когда он слышал заглушенный сухой треск одиночных выстрелов, творящих расправу, оставалось только молиться:
— Прости, господи, виноватых и не осуди за кровь невинных[98].
А между тем, эти заглушенные выстрелы наносили смертельные раны не только телу невинно-убиенных, но и самому делу добровольческой армии.