В.М. КРАСНОВ. «Добровольцы» на Северном Кавказе[80]
В.М. КРАСНОВ. «Добровольцы» на Северном Кавказе[80]
I
Законодательные экспромты генерала Уварова. — Основные законы. — «Какие еще там суды?» — Попытка окрестить социал-демократов в социал-революционеров. — «Мы будем праздновать по-своему, а вы празднуйте по-своему». — «Уничтожайте преступников на месте». — Прием крестьянских депутаций. — «Марш по домам!» — Наступление красных. — Подвиг корниловцев.
В то время, когда проф. К.Н. Соколов вырабатывал государственно-правовой экспромт для верховного руководителя добровольческой армии, генерал Уваров производил законодательные экспромты на Ставропольской территории, — первой губернии, принятой под правовую охрану добровольческой армией.
Очевидцы передавали мне классическую, в своем роде, сцену первых законодательных опытов Уварова.
По номеру гостиницы нервно шагал генерал, диктуя в присутствии представителей города свои первые приказы.
Пишите: приказ номер один, точка. Ставропольская губерния управляется на основании законов Российской империи, изданных до 27 февраля 1917 года. Приказ номер два, точка. Восстанавливаются суды: волостной, мировой… Какие еще там суды, — обратился генерал к офицеру, выстукивающему на машинке.
— Не могу знать, ваше превосходительство.
— Может быть, вы знаете, — обратился генерал к представителям.
Один из них, юрист по образованию, и сам судебный деятель по магистратуре, подал генералу реплику:
— По закону 1912 года не могут действовать, генерал, одновременно суды волостные и мировые, что-нибудь одно…
— Ну, этих тонкостей мне не надо… Я знаю суд полевой, волостной и мировой, а дальше?
— Окружной, ваше превосходительство…
— Да-да, как же, чуть не забыл. Пишите, — обратился генерал к офицеру… и военно-окружные… Точка.
— Просто окружной, ваше превосходительство, — перебил судейский чин.
— Разве есть и такие? Ну, ладно, пишите: и просто окружные, — согласился генерал Уваров, — точка.
Таков был первый щедринский генерал-губернатор, назначенный добровольческим командованием для первой губернии, перед населением которой добрармия держала свой государственный экзамен.
Дальнейшие экспромты генерала Уварова я уже наблюдал самолично.
Вот еще несколько эпизодов из времен генерал-губернаторствования Уварова.
Как-то по приходе моем в прокурорский кабинет мне доложил мой секретарь, что меня просил генерал Уваров прибыть к нему.
— Видите-ли в чем дело, — обратился ко мне генерал, когда я вошел в кабинет к нему. — Тут издается газета, содержание которой мне безразлично, но мне не нравится ее подзаголовок: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Я хочу им посоветовать, пусть печатают девиз: «В борьбе обретешь ты право свое». Это мне больше нравится, а то пахнет каким-то интернационалом…
— А при чем же здесь я, ваше превосходительство, — спросил я.
— Ну, вы все-таки человек местный и знаете местные обычаи…
— Приведенные вами девизы, генерал, не местные. Первый — «Пролетарии всех стран, соединяйтесь» — социал-демократов, а «В борьбе обретешь ты право свое» — социалистов-революционеров… Едва ли социал-демократы захотят воспользоваться, хотя бы и по вашему совету, генерал, девизом другой партии. Вот все, что я могу доложить вам, а затем разрешите, генерал, мне отправиться к исполнению моих служебных обязанностей. — Я сделал ударение на слове служебных.
— Постойте, — остановил меня генерал, — я придумал. Пусть пишут: пролетарии всея Руси, соединяйтесь.
На этом мы с генералом расстались.
В другой раз мне прислали приказ генерала Уварова, где он устанавливал расписание неприсутственных дней, не совпадающие, до двунадесятых праздников включительно, с табелью праздников, указанных в законе и дальнейших дополнениях. При встрече я указал на это генералу, сославшись на 24 ст. уст. о предупреждении и пресечении, где помещена табель праздников.
— Какой такой устав пресечения? — переспросил генерал.
— Он напечатан в XIV томе свода законов.
— В XIV томе, — удивился генерал, — ну так что ж?
— Суд, как и другие правительственные органы, есть учреждение подзаконное, связан судебными сроками, и чины его могут понести материальную и судебную ответственность за несоблюдение законов.
— Вот как? Ну тогда вот что: вы празднуйте по-своему, а мы будем праздновать по-своему, — согласился генерал.
Так мы и праздновали.
Как-то раз я с удивлением прочел приказ буквально следующего содержания: предписывается всем чинам: преступников, пойманных на месте преступления, уничтожать на месте, а менее виновных — предавать военно-полевому суду. Подписано Уваровым.
Воспользовавшись свиданием с А.И. Деникиным, я передал ему непосредственно этот приказ.
— Вы меня не мистифицируете? — улыбнулся главнокомандующий. — Я его отменю по телеграфу, а Уварова отчислю[81].
Тем не менее, генерал Уваров продолжал пребывать в Ставрополе, перемещенный, правда, из звания самостоятельного помпадура на роль помощника полковника Глазенапа, вплоть до внезапной эвакуации Ставрополя в октябре 1918 года. Ведать этой эвакуацией поручено было тому же генералу Уварову.
Случай с последним приказом дал основание генералу Уварову и его правой руке, начальнику его штаба, полковнику Яковлеву, называть меня не иначе, как «большевик Краснов».
В первые же дни приезда П.В. Глазенапа, 34-летнего гвардейского полковника, в Ставрополь, стали прибывать депутации из больших сел, приехавшие приветствовать высшего администратора губернии и вместе с тем носителя в глазах населения героических идей добровольческой армии.
Повидавшись кое с кем из депутатов, среди которых были почтенные местные люди, с безупречным служебным и общественным стажем, я посоветовал П.В. Глазенапу обласкать их, ибо, как говорил, я, это первые ласточки проявления крестьянских симпатий к добровольческому командованию.
Полковник Глазенап обещал переговорить в этом смысле с генералом Уваровым.
Один из депутатов, бывший председатель, мирового съезда, потом рассказывал мне об этом приеме, порученном советнику губернского правления Губаревскому.
Выйдя к депутатам, Губаревский приказал прибывшим разделиться по уездам и стать по разным углам. Наступила пауза. Молчал советник, молчали и депутаты, среди которых были и лица с высшим образованием. Один из депутатов заявил о желании присутствующих ознакомиться с задачами добровольческой армии, чтобы в свою очередь информировать население, в частности же население интересуется отношением власти к Учредительному Собранию.
— Што-о? — перебил Губаревский, — вы думаете, что попали на митинг? Исполнять приказы и распоряжения начальства — вот ваша задача. А теперь марш по домам и помнить, что карательных отрядов у нас хватит на все уезды.
Говорил это Губаревский повышенным голосом, почти доходящим до крика. Ошеломленные депутаты покинули Ставрополь, и я не знаю, приезжали, ли потом какие-либо крестьянские депутации к полковнику Глазенапу.
Между тем, красные, оправившись от охватившей их паники, возобновили попытки к захвату Ставрополя.
Наиболее угрожающее наступление их развернулось 9 августа, когда передовая лавина вторглась на окраины города, и с возвышенных площадей и улиц можно было наблюдать невооруженным глазом перипетии уличного боя.
Здесь моральная сила добрармии вышла победительницей, но в сфере государственного строительства этого морального героизма и даже простого понимания задач и престижа власти добровольческой администрацией на территории Ставропольской губернии пока не проявлялось.
Больше того, административные приемы генерала Уварова, усовершенствованные на местах Уваровыми les petits[82] в лице начальников уездов, чинов контр-разведки, государственной стражи и сельских комендантов, на первых же порах являли собою совершенно определившуюся картину разложения власти. Не надо было быть пророком, чтобы почувствовать и предсказать, к чему это должно было привести, если разнузданности не будет положен самый решительный предел.
Недоброжелатели и враги добрармии не замедлили учесть и использовать создавшееся положение. Большевики за дорогую плату скупали приказы генерала Уварова и, размножая, выпускали их вторым изданием, маленькие же диктаторы в уездах и волостях, по мере сил и способностей, дополняли антидобровольческую агитацию наглядным примером разнузданности и своеволия.