Выселки

Выселки

Вся армия идет на Журавскую. Мы — на Выселки. Они заняты большевиками, и Корниловскому полку приказано: выбить.

Идем быстрым маршем. Все знают, что будет бой. Разговаривают мало, больше думают.

Спустились в котловину, поднялись к гребню и осторожно остановились. Командир полка собрал батальонных и ротных, отдает приказания…

Громыхая, проехали на позицию орудия. Развели по батальонам, а командир полка с штабом остался у холмика.

Мы вышли в открытое поле. Видна станция Выселки, дома, трубы. Идем колонной. Высоко перед нами звонко рвется белое облачко шрапнели. «Заметили, началось», думает каждый.

«В цепь!» раздается команда. Ухнули наши орудия. С хрипом, шуршаньем уходят снаряды. Вдали поднялась воронкой земля. Звук. Разрывы удачны. «Смотрите, господа, там цепи, вон, движутся!»

Идем широко разомкнувшись — полк весь в цепи. Визжат шрапнели, воют гранаты. Мы близимся…

Вот с мягким пеньем долетают пули. Чаще, чаще…

Залегли, открыли огонь…

«Варя! Таня! Идите сюда! Где вы легли! Ну, зачем вы пошли, — говорили же вам!» слышу я сзади себя.

Во второй цепи лежат Варя и Таня в солдатских шинелях с медицинскими сумками…

«Цепь вперед!» Поднялись. Наша артиллерия гудит, бьет прямо по виднеющимся цепям противника.

«Смотрите! смотрите! отступают!» несется по цепи.

Видно, как мелкие фигурки бегут к станции.

Их артиллерия смолкла. Наша усиленно заревела.

«По отступающему — двенадцать!» Все затрещало. Заварилась стрельба… Чаще, чаще… Слов команды не слышно…

С правого фланга из лощины вылетела лавой кавалерия, карьером понеслась за отступающими, блестят на солнце машущие шашки…

Мы идем быстро. Мы недалеко от станицы. Впереди, перебежав полотно, бегут уже без винтовок маленькие фигурки. Пулеметчик прилег к пулемету, как застыл. Пулемет захлопал, рвется вперед. Маленькие фигурки падают, бегут, ползут, остаются на месте…

Мы на полотне. Кругом бестолково трещат выстрелы. Впереди взяли пленных. Подпоручик К-ой стоит с винтовкой наперевес — перед ним молодой мальчишка кричит: «Пожалейте! помилуйте!»

«А… твою мать! Куда тебе — в живот, в грудь? говори…» бешено-зверски кричит К-ой.

«Пожалейте, дяденька!»

Ах! Ах! слышны хриплые звуки, как дрова рубят. Ах! Ах! и в такт с ними подпоручик К-ой ударяет штыком в грудь, в живот стоящего перед ним мальчишку…

Стоны… тело упало…

На путях около насыпи валяются убитые, недобитые, стонущие люди…

Еще поймали. И опять просит пощады. И опять зверские крики.

«Беги… твою мать!» Он не бежит, хватается за винтовку, он знает это «беги»…

«Беги… а то!» — штык около его тела, — инстинктивно отскакивает, бежит, оглядываясь назад, и кричит диким голосом. А по нем трещат выстрелы из десятка винтовок, мимо, мимо, мимо… Он бежит… Крик. Упал, попробовал встать, упал и пополз торопливо, торопливо, как кошка.

«Уйдет!» кричит кто-то, и подпоручик Г-нь бежит к нему с насыпи.

«Я раненый! раненый!» дико кричит ползущий, а Г-нь в упор стреляет ему в голову. Из головы что-то летит высоко-высоко во все стороны…

«Смотри, самые трусы в бою, — самые звери после боя», говорит мой товарищ.

В Выселках на небольшой площади шумно галдят столпившиеся войска. Все, толкаясь, лезут что-то смотреть в центр.

«Пленных комиссаров видали?» бросает проходящий офицер.

В центре круга наших солдат и офицеров стоят два человека, полувоенно, полуштатски одетые. Оба лет под сорок, оба типичные солдаты-комитетчики, у обоих растерянный, ничего не понимающий вид, как будто не слышат они ни угроз, ни ругательств.

«Ты какой комиссар был?» спрашивает офицер одного из них.

«Я, товарищ…» «Да я тебе не товарищ… твою мать!» оглушительно кричит офицер.

«Виноват, виноват, ваше благородие…», и комиссар нелепо прикладывает руку к козырьку.

«А, честь научился отдавать!..»

«Знаете, как его поймали», рассказывает другой офицер, показывая на комиссара, «вся эта сволочь уже бежит, а он с пулеметными лентами им навстречу: куда вы, товарищи! что вы, товарищи! и прямо на нас… А другой, тот ошалел и винтовку не отдает, так ему полковник как по морде стукнет… У него и нога одна штыком проколота, когда брали — прокололи».

Вошли на отдых в угловой большой дом. Пожилая женщина вида городской мещанки, на смерть перепуганная, мечется по дому и всех умоляет, ее пожалеть.

«Батюшки! батюшки! белье взяли. Да что же это такое! Я женщина бедная!»

«Какое белье? что такое? кто взял?» вмешались офицеры.

Штабс-капитан Б. вытащил из сундука хозяйки пару мужского белья и укладывает ее в вещевой мешок. Меж офицерами поднялся крик.

«Отдайте белье! сейчас же! Какой вы офицер после этого!»

«Не будь у вас ни одной пары, вы бы другое заговорили!»

«У меня нет ни одной пары!» «Вы не офицер, а бандит», кричит молодой прапорщик. Белье отдали…