III. Красный Дон
III. Красный Дон
Потянулись скорбные, позорные дни Дона.
12 февраля, в 4 часа дня, войсковой круг, после горячей молитвы в соборе о ниспослании спасения граду и казачеству от надвигающейся опасности, возвратился в зал заседаний для продолжения бесплодных разговоров.
Около 6 час. веч. в зал заседаний круга ворвался Голубов со своей «ватагой» и дерзким окриком поднял на ноги весь круг.
Неописуемая и бесстыдная картина представилась мужественному атаману ген. Назарову и стойким членам круга, не убоявшимся дикой расправы и обид. На их глазах малодушные представители круга быстро, пользуясь суматохой, скрылись из зала, переоделись и растворились в пьяной толпе черни, сопровождающей современного «Пугачева».
Но кто был Голубов, и что совершил он?
Донской казак, бывший питомец Донского кадетского корпуса и Михайловского артиллерийского училища, он молодым офицером донской артиллерии рано бросил военную службу и возвратился на таковую лишь в дни войны.
Авантюрист в чистом виде, храбрый, даже отчаянный, пьяный, разнузданный, совершенно беспринципный, душевно неопрятный, он прикоснулся к яду социальных учений в период своего дополнительного образования в зрелом возрасте в училище шкиперов. Дальше мы видим Голубова студентом Томского университета, но во главе студентов не «революционного крыла». Это — тот самый Голубов, который избил в те дни редактора местной томской газеты за неодобрительное отношение к делам, где был замешан и Голубов.
Дослужившись в конечном результате до штаб-офицерского чина, он с первых же дней «великой бескровной Российской революции» определил себя в атаманы войска Донского и с этой мыслью уже не расставался.
Гнусное поведение Голубова в 1917 году вынудило даже атамана Каледина арестовать его в ноябре месяце, дабы положить предел его пагубной деятельности, но штатские помощники и правители атамана выпустили этого, бесчестного господина на честное слово офицера, не признав необходимым ограничить ему хотя бы свободу передвижения.
Между тем Голубов понимал, что путь к трону в годину лихолетья прокладывает только вооруженная сила, и потому он приступил к набору верной себе дивизии из 2-го, 10-го, 27-го и 44-го Донских казачьих полков.
Правительство знало об этом, но продолжало смотреть, как и на все, добрыми, ласковыми глазами.
Замечательно то, что Голубов правильно учел, какие именно ему надо было взять кадры, дабы без промаха осуществить свои гнусные цели. Он взял звено 10-го Донского казачьего полка, и вот почему: по бытовым условиям местной жизни станицы, пополнявшие этот полк (Гундоровская, Луганская, Митякинская, Калитвенская, Усть-Белокалитвенская и др.), окружены крестьянским населением Дона и рабочим элементом Донецкого района, находящегося в непосредственной связи с серьезным, старым революционным гнездом рабочих Луганска. Казакам этих станиц хорошо, с раннего их детства, знакомы вожделения рабочих, но казакам была не по сердцу и не мила жизнь шахтера и мастерового, и они, живя среди этого чуждого им люда, не поддавались все же их влиянию и сохранили твердо и полностью тип донского казака-воина.
10-й полк и полки его звена (27-й и 44-й) с первых дней войны завоевали себе особую славу среди прочих полков Донского войска. В дни революции полки эти не знали партийности, и у них не имело места отдельных отложений среди офицеров и казаков. Все думали и делали одинаково. Полки эти были крепки до последнего дня и перешли на сторону советского режима вместе со своими офицерами в полном своем составе.
Все это учел Голубов и не ошибся.
К моменту полной растерянности войсковой власти и за день до исчезновения отряда походного атамана из гор. Новочеркасска, т.-е. 11 февраля, Голубов со своей дивизией находился уже в трех верстах от Новочеркасска в станице Кривянской, ожидая возможности добраться до сладкого пирога, каковым считал он власть и добычу в столице Дона.
В это же время в 12 верстах к северу от Новочеркасска грохотали пушки: то честные патриоты отбивались, как я уже сказал выше, от изменников — донских казаков — и их вдохновителей — большевиков (Александровск-Грушевского и Сулинского районов) у Персияновки.
В 5 часов вечера 12 февраля столица Дона была во власти Голубова.
В 6 часов вечера он ворвался в сопровождении полусотни казаков в помещение, где заседал круг.
Круг был разогнан.
Голубов торжествовал, и его счастью вторило «ура» пьяной черни, которая уже хозяйничала в городе.
Жизнь в столице замерла.
Все уходило глубже и глубже в свои норы, и даже животные чувствовали какую-то тревогу.
Административная безответственная власть в городе была в руках каторжанина и убийцы Медведева, опирающегося на «совдеп», в состав коего входили истинно-русские люди — Френкели, Зиссерманы.
На правах командующего войсками был лейб-казак, вахмистр, а впоследствии хорунжий Смирнов.
Вскоре всесильным стал урядник л. — гв. 6-й Донской батареи Подтелков, давно и упорно подбиравшийся к власти еще с лета 1917 года. Он очутился во главе Областного военно-революционного комитета Донской Советской Республики Федеративной Социалистической России.
Углубляя энергично революцию, эти лица возбудили ревность со стороны Голубова, роль которого стушевалась.
Тогда он замышляет новый план.
Он предлагает свои услуги для поимки бывшего помощника атамана М.П. Богаевского, направившегося в Задонские степи поднимать якобы контр-революцию.
Эти планы были одобрены. Голубову это было на-руку, так как он мог и дело сделать — себе проложить дорогу и, разнюхав истинное настроение казаков, набрать себе новую «ватагу».
В конце марта Голубов поймал Богаевского и доставил его в Новочеркасск.
В здании Кадетского корпуса Богаевский сказал свою «лебединую песню»[53].
Здесь и Голубов пел уже другую песню, как результат того впечатления, которое он вынес, побывав в медвежьих углах области.
Игра Голубова не понравилась ростовским советским представителям. Их пугало также все усиливающееся влияние Подтелкова и Смирнова, и они стали опасаться «казачьей ориентации».
Областной Съезд Советов, съехавшийся в эти дни в Ростове, решил ослабить террором эти опасные для них факторы, в особенности после того, когда эти лица не пожелали явиться перед их очи для доклада о положении вещей.
27 марта из Ростова был направлен карательный отряд во главе с донским казаком Антоновым — донским главковерхом.
Вновь картины советского режима повторились для Новочеркасска, и жизнь еще больше была сдавлена во всех ее проявлениях[54].