Красный снег

Красный снег

1905 год начался бурно.

Петербург взбудоражен. Вот уже несколько дней идет обсуждение петиции, которую рабочие собираются нести царю.

Во дворе Академии художеств — солдаты. Студенты толпятся в коридорах, осаждают профессоров. Репин просит графа Толстого увести солдат со двора академии. Что-то будет?

…Кустодиев в академической мастерской пишет портрет Ершова.

За окном в снежной замяти еле виден Петербург. Слабый свет январского дня плохо освещает комнату, и краски богатого костюма Зигфрида на Ершове кажутся блеклыми. Это никак не вяжется с темпераментом Ивана Васильевича Ершова — человека яркого, талантливого, лучшего исполнителя роли Зигфрида.

Кустодиев нервничает.

Вдруг где-то на улице раздался сухой топот лошадиных копыт. Слышится военная команда.

Ершов и Кустодиев вскочили со своих мест…

Перед зданием по белой мостовой на белой лошади гарцевал офицер. За ним десятки солдат в серых шинелях. Вот он дал команду, и вся эта серая масса рысью понеслась по набережной к Дворцовому мосту, куда еще утром направились колонны рабочих.

Тихие, гулкие минуты тянутся как часы. Вдруг ход их прерывается залпом…

И вот уже у Зимнего дворца страшная картина: разбегающиеся люди, казаки с нагайками, убитые на снегу, стоны раненых…

Белый мглистый день стал черным.

На белой затоптанной площади — красно-черные пятна крови.

Как в бреду, смотрел на все это художник.

Когда-то Борис Михайлович называл Петербург городом-чиновником, одетым в сюртук, застегнутый на все пуговицы. Оказалось, что у города есть и запасной наряд — серая шинель. Скорее, скорее туда, где незастроенная земля, вольные реки, где над лугами высокое, как купол, небо. Скорее под Кинешму!

…Уж не один месяц они с женой вели переговоры о покупке двух с половиной десятин земли возле деревни Маурино; теперь переговоры завершились. Борис Михайлович доставал материалы, следил за постройкой. Работал истово, словно стараясь найти забвение в работе. Плотничал, вытачивал пузатые затейливые столбики, наличники для дома — «Терема».

31 мая 1905 года у Кустодиевых родилась девочка, назвали ее Ириной. В доме стало шумно, но ни плач маленькой Ирины, ни шалости Кирилла не мешали художнику. Наоборот, он успокаивался, занимаясь с детьми. Они разгоняли его грустные думы, отвлекали от воспоминаний о красном снеге Петербурга.

Художник делает иллюстрации к рассказам Л. Толстого (заказ получил перед отъездом через Репина), и в рисунках появляются интерьеры с нависшими потолками, замкнутое пространство.

Каждый день он ждал вестей из Петербурга.

"С. Ю. Витте предложил императору, говорят, такую комбинацию. Он будет премьером, один будет назначаться высочайшей волей, другие же будут назначаться и выбираться по его усмотрению. Ловко! А ты знаешь, чем это пахнет?" — писал брат Михаил.

Ершов более эмоционально выражал свои чувства:

"Зачем я в действительности не Зигфрид светлый?.. Ах! Разукрасил бы я героев Вашего и Илюхиного Со-Еета; тона бы брал все горячие, жарко бы было им, жжаррко было бы им".

Успокоение давала только работа, и Борис Михайлович снова писал. Или шел за полверсты к Поленовым. От этой семьи веяло чем-то надежным, истинным. Ум и трудолюбие хозяина, профессора геологии Поленова, были под стать простоте и сердечности его жены. Кустодиев с особой любовью писал портрет этой семьи.

Он изобразил всех сидящими на террасе. На фоне могучих елей и яркого неба. В свободной позе, с газетой в руках — профессор, напротив — его жена, немолодая и некрасивая женщина с гладко зачесанными волосами и деревенским румянцем. Дочь в ярком платье и шали, тоже не отличающаяся внешней красотой. Зато от всей семьи веяло той естественностью и уверенностью, какие могут быть лишь у трудолюбивых, умных людей.

Там же, в Павловском, усадьбе Поленовых, Кустодиев писал свой портрет, который назвал "На охоте". В письме к Юлии Евстафьевне, которая к этому времени уже уехала в Петербург, 22 сентября он жаловался: "Пишу свой портрет и преодолеваю трудности неимоверные. Пикета (собаку. — А. А.) привязываю целой системой веревок, чтобы он стоял в нужной мне позе… Себя приходится очень мало писать; то все дожди были, а то солнце проглядывает, что мне… не нужно. И потом, как и всегда, трудно решить, похож или нет".

Этот портрет знаменателен, он выделяется среди многих автопортретов Кустодиева. Небо свинцово-мглистое. Елки колючие, жесткие. Ружье поднято. Под ногами острая стерня. Глаза смотрят настороженно, испытующе.

Это — 1905 год.

Глубокой осенью художник вновь вернулся в Петербург. Новости посыпались на него, как листья под сильным ветром.

Во многих крупных городах происходят волнения. Бастуют заводы Петербурга. Но главные события разворачиваются в Москве. Москва готовится к вооруженному восстанию.

У всех на устах имя Горького. Шаляпин, Ершов дают бесплатные концерты в пользу бастующих.

Царское правительство вынуждено издать "манифест 17 октября". На короткое время Россия получила такие «вольности», о каких и не помышляла.

Людей, равнодушных к революции, не было. И то же среди художников. Одних она развела, других объединила.

Несравненный Серов, совесть русского искусства, остался верен своим идеалам. Борис Михайлович уже знал его рисунок, названный "Солдатушки, бравы ребятушки! Где же ваша слава?". В нем точно отразился день 9 января.

Евгений Лансере приветствовал 1905 год и писал Бенуа: "Уже мечту о лучшем будущем у рабочего не вырвешь… Я не верю в близость социалистической республики, но и не вижу, почему она должна быть «тоскливейшей», почему мы должны ненавидеть царство демократии".

Большинство художников стали горячими сторонниками революции. Товарищи Кустодиева по академии Билибин, Добужинский, Остроумова-Лебедева сотрудничали в новом сатирическом журнале «Жупел».

Борис Михайлович по приезде, узнав о журнале, решил попробовать свои силы в сатире. Возмущение днем 9 января, политикой самодержавия требовало выхода. Да и почему бы не попробовать свои силы в новом для себя жанре карикатуры? Кустодиев был человеком увлекающимся и немедленно засел за листы. Юлия Евстафьевна видела его изящную фигуру склоненной над листами бумаги уже глубокой ночью.

Многообещающе и весело повторял он сквозь зубы:

— Иззобразим, иззобразим… Отомстим этим голубчикам в красных мундирах.

Лицемерный и изворотливый граф Витте, Сергей Гольевич, "русский Меттерних", ты славишься умением найти третий выход, когда есть только два!.. Ты хочешь, защищая интересы царя, дать и подачку народу? Ты хочешь держать одновременно два флага — царский трехцветный и алый революционный? Играть на двоих? Пожалуйста!.. С каким презрением вы смотрели когда-то из своего Государственного Совета на нас, молодых художников!

Генерал Дубасов! Не парадные эполеты на фоне бархата кресел, а способность отдавать приказы о расстреле и при этом любоваться своей военной выправкой — вот ваша сущность!

Карикатура на Витте была напечатана во втором номере журнала «Жупел». А третий номер журнала уже не вышел: запретила цензура. Как сказал министр внутренних дел Дурново, "самые рисунки его призывают к восстанию".

Конец 1905 года принес самые печальные новости: в Москве было подавлено декабрьское вооруженное восстание. Появилась целая серия рисунков, посвященных этому событию: Лансере — «Тризна», Добу-жинский «Умиротворение», Кустодиев — "Вступление. 1905 год": гигантский скелет бежал по городу, покрытому баррикадами, смерть косила людей.

1905 год незабываемой страницей вошел в жизнь Бориса Михайловича, острой болью навсегда отозвался в его сердце.

…В конце 1906 года художник шел на выставку, организованную "Новым обществом художников".

Кустодиев не очень любил ходить на выставки, где были его работы. Чувствовал какую-то неловкость, на выставке ему всегда не нравилось то, что дома казалось сносным. Сегодня он не мог не пойти, так как был одним из учредителей "Нового общества художников".

В голове еще свежи впечатления от Путиловского завода, где он был вместе с Михаилом. Рабочие требовали сокращения рабочего времени, упразднения штрафов, выступали агитаторы. Художник сделал несколько зарисовок: сине-серая твердая масса рабочих на фоне толстых заводских труб, оратор с бородкой…

А на выставке Дягилев, красавец, влюбленный в искусство, сидел на кончике стула, вытянув ноги в щеголеватых ботинках и сложив руки поверх расстегнутого пиджака песочного цвета. Коричневый галстук-бабочка подпирал его породистый подбородок. Томный взгляд карих глаз был устремлен на висевшую в зале картину "Портрет семьи Поленовых" Б. Кустодиева.

Победоносцев. Шарж для журнала «Адская почта».

Сам автор бродил по выставке, рассеянно кивая знакомым, слушая разговоры.

— Какое яркое цветовое пятно. Смотрите, как это смело, красиво!..

— Нет! Это сиреневое рядом с красным — просто кошмар!..

— Мазки набросаны, как охапки листьев, щедро… К Кустодиеву подошел Дягилев. Что-то ок скажет?

Человек с дьявольским художественным вкусом, организатор журнала "Мир искусства", собиратель, ценитель и поклонник талантов. Что такое?.. Дягилев похвально отзывается о "Семье Поленовых"? Предлагает Кустодиеву войти в "Союз художников"?

— Лестно… Очень… Благодарю вас, — Кустодиев вежливо улыбается. Но ведь я стал членом "Нового общества художников".

— Ну что ж? Можно и отказаться, — Дягилев обворожительно улыбался.

— Да, конечно, — чуть тверже произнес художник. — Но знаете, это как-то неловко, не по-товарищески. А вообще — мне очень приятно. — И быстро откланялся.

В зале с удивлением передавали, что "этот простак" Кустодиев отказался от предложения всесильного Дягилева. А художник, последовательный в своем поведении, уже выходил из здания выставки.

Была метель. В воздухе бешено рвался снег. Кустодиев остановился, глядя на белую землю. В памяти всплыло: черно-красный снег, раненый на земле… И почему-то возникли фигуры двух обывателей, которые смотрят на этот снег и, спорят о колорите. "Какое чудесное колористическое пятно", — говорит один.

Рисунок на эту тему он сделает через некоторое время и опубликует его в журнале "Новый сатирикон".