V

V

Ставропольский фронт. — Диктатура г.г. комендантов. — Пой «боже, царя храни». — Приказ о поклонах. — Порка по передоверию. — «Мало вас резали». — В контр-разведках. — «Право офицерское».

Со второй половины октября 1918 года Ставропольская губерния, через которую с Северного Кавказа откатывались силы красных, на несколько месяцев стала ареною главной борьбы добровольческих и красных сил.

С 14 октября по ноябрь шла борьба вокруг Ставрополя. В первой половине ноября развивались упорные бои за обладание Константиновским и Петровским, в район которых откатились из-под Ставрополя красные, пока 15 ноября они не были разбиты и обращены в бегство Улагаем.

В двадцатых числах ноября красные бросились на отряд генерала Станкевича, занимавший приманычский угол губернии, но, угрожаемые конницей генерала Врангеля, затем метнулись на армейский корпус генерала Казановича в районе подступов к уездному селу Благодарному.

Здесь 22 декабря в районе сел Шишкино и Медведки при участии войск генерала Врангеля разыгрался большой бой, ход которого наблюдали с возвышенности генерал Деникин и прибывшая с ним союзническая миссия с генералом Пулем во главе.

Разбитые в вечер этого дня, красные были отброшены к селу Благодарному, а оттуда к городу Святого Креста, где Улагай захватил большую военную добычу.

В начале января 1919 года красные были оттеснены к начальному пункту Прикумской железной дороги, окружены в Георгиевске, разбиты и, оставив богатую добычу, бросились к Каспийскому морю, гонимые конницей генерала Покровского.

Во второй половине января 1919 года XI красная армия растаяла, отдав добровольцам огромные обозы, бронепоезда, орудия, пулеметы и свыше 30.000 пленных.

На короткое время манычская операция затронула юго-восточный угол губернии, но уже через несколько дней, в первых числах мая, фронт передвинулся в область войска Донского и затем далеко и надолго отодвинулся в северном направлении.

Таким образом, в январе 1919 года можно считать фронт военных действий ушедшим из пределов Ставропольской губернии, и, в меру его отдаления, население в праве было ожидать смягчения той диктатуры, которая в верхах теоретически мыслилась полнотой власти главнокомандующего, а на местах претворялась в произвол людей, имеющих на плечах военные погоны, какой бы малый чин на этих погонах ни был обозначен.

Я приведу несколько примеров проявления этой местной диктатуры.

В Николин день, 6 декабря 1918 года, ставропольский комендант полковник Архипов, по совету одного из своих сотрапезников, послал солдат за гласным местной городской думы М., принадлежавшим к левому крылу эсеровской партии.

Когда М. прибыл в помещение комендатуры и спросил о причинах его вызова, полковник Архипов приказал ему:

— Пой «боже, царя храни», такой-сякой.

— Неужто вы меня, полковник, только для этого и вызывали?

— Да ты еще разговаривать? Всыпать ему!

К приходу М. уже были заготовлены шомпола и мокрые мешки. По приказанию коменданта солдаты схватили М. и надругались над ним в присутствии находившихся здесь сотрапезников коменданта.

— Теперь вы свободны, — объявил комендант гласному М. по окончании экзекуции.

Это происходило в центре губернского города, против здания окружного суда.

После того как вокруг этого дела была поднята буча, в Ставрополь для производства следствия прибыл военный следователь г. Миславский, очень холодно, как он рассказывал мне, принятый военным губернатором П.В. Глазенапом.

Приговоренный военным судом[85] к семидневному, кажется, домашнему аресту, полковник Архипов вернулся к своей прежней должности, а затем был назначен начальником государственной стражи Больше-Дербетовского улуса.

В селе Летницком Медвеженского уезда местный комендант вызвал к себе одного из местных жителей, и между ними произошел следующий диалог:

— Ты судился с таким-то?

— Судился.

— Сколько тебе присудил мировой?

— Двенадцать сотен.

— Всыпать ему по одной за каждую сотню.

Когда истцу всыпали, комендант проводил его словами:

— Передай мировому, что и ему то же будет, если он будет обижать моих знакомых.

В селе Ладовско-Балковском местный комендант издал приказ, чтобы мужчины при встрече с мим останавливались и кланялись, снимая головной убор, а женщины приветствовали бы его поясным поклоном, сложив руки на животе.

Как видите, даже это было предусмотрено..

Через некоторое время в отдел пропаганды явилась рыдающая сельская учительница и рассказала, что комендант приказал ее выпороть за неисполнение приказа.

В подгородном селе Кугульме местный комендант Л. передоверил свои права матушке, и урядник Гладков порол баб по приказу последней среди белого дня у волостного правления.

Хуже всего было то, что случаи эти превращались в бытовое явление, и притом явление или безнаказанное, или, во всяком случае, не влекущее за собой устранения от дальнейшей деятельности такого администратора.

Бороться с этой разнузданностью было очень трудно цивильным людям, да и не всякий рисковал на эту борьбу, зная, какая бешеная атака поднималась против жалобщика или должностного лица, принявшего жалобу, по обвинению их и в большевизме, и в содействии красным, а иногда просто в сожительстве с… красноармейкой[86].

Обычным ответом генерала Уварова, когда к нему обращались с жалобами на случаи произвола и обид, была стереотипная фраза:

— Мало вас еще большевики резали. Погодите, вот мы уйдем, так вас дорежут.

На одну из жалоб городского головы о невероятных реквизициях на окраинах города, военный губернатор П.В. Глазенап ответил:

— А я нахожу это справедливым. Раньше они грабили, теперь пусть их пограбят…

Я намеренно пока не касался деятельности полевых судов, военно- и судебно-следственных комиссий и контр-разведок, ибо от нас, цивильных людей, учреждения эти были отгорожены высокими стенами.

Помню только, как при первом же посещении офицерской контр-разведки, на Барятинской улице, я был поражен криками и стонами, исходившими откуда-то снизу.

— Это пьяных вытрезвляют, — пояснил мне начальник разведки.

— А разве и это входит в круг ваших обязанностей? — спросил я.

Это была контр-разведка вспомогательная, временная. Другая, постоянная, помещалась в барском особняке Европейского переулка, а затем перешла под одну крышу с синагогой.

В числе сотрудников-добровольцев этого учреждения состояли бывший председатель союза русского народа В.А. Соколов (о преступной деятельности которого в партизанском отряде имени ставропольского военного губернатора докладывал мне судебный следователь по важнейшим делам) и недавно перед этим отбывший наказание за подлоги и растраты подпольный ходатай Сопнев.

В связи с деятельностью этого учреждения припоминаю один случай убийства, когда виновных обнаружено не было.

В ноябре 1918 года, вскоре после очищения Ставрополя от красных, к Н.А. Косенкову, местному хлеботорговцу, бывшему гласному думы, вечером явились военные лица, назвавшие себя чинами контр-разведки, и потребовали немедленной явки Косенкова в помещение разведки. На утро труп Н.А. Косенкова был обнаружен на площади Верхнего базара.

Как претворялась эта местная диктатура в понимании местного населения?

В одну из моих служебных поездок ко мне обернулся с облучка ямщик и, вглядываясь в меня, задал вопрос:

— А что, барин, вы не из судейских?

— Из судейских. А что?

— Да вот у нас тут одно дело случилось. Сказать прямо — пьяные офицеры брата до смерти убили.

— Как убили?

— Да так, заругались да и убили. Так вот хотел я вас спросить, есть такие права, чтобы жаловаться?

— Конечно. Заявите следователю или прокурору, а хотите, я приму от вас заявление.

— Вишь ты, какое дело. А старики порешили не жаловаться, потому, говорят, теперь право офицерское…