ГЛАВА XVII
ГЛАВА XVII
Свидание донского атамана с С.Д. Сазоновым. — Приезд генерала Щербачева в Новочеркасск. — Общее заседание Щербачева, Деникина, донского атамана и чинов добровольческой и донской армий в Торговой. — Приказ генерала Деникина о вступлении в командование всеми вооруженными силами юга России.
Как результат свидания с генералом Пулем должно было последовать соглашение с генералом Деникиным, и отношения между Доном и добровольческой армией должны были вылиться в строго определенные формы.
16 декабря в той же Кущевке атаман съехался с С.Д. Сазоновым и Нератовым и представил им генерал-лейтенанта Свечина, генерал-майора Герасимова, члена Большого войскового круга Георгия Ивановича Карева и г. Павлова, назначенных атаманом, как Донская совещательная комиссия при С.Д. Сазонове, отправлявшемся в Париж как представитель Дона и добровольческой армии. Атаман настаивал на признании за Доном прав на управление своим кругом и атаманом и на праве содержать свою армию. Со стороны С.Д. Сазонова это возражений не встретило.
21 декабря в Новочеркасск прибыл генерал от инфантерии Щербачев. Цель его поездки была примирить и согласовать деятельность генерала Деникина и атамана и устроить единое командование, без чего союзники отказывались чем бы то ни было помогать.
Было решено, что в ближайшие дни атаман съедется и сговорится с генералом Деникиным о формах осуществления единого командования.
В тот же день вечером генерал Щербачев уехал из Новочеркасска в Екатеринодар.
26 декабря атаман свиделся с генералом Деникиным на станции Торговой. В поезде у генерала Деникина состоялось под его председательством совещание, в котором приняли участие генералы: Щербачев, Драгомиров, начальник штаба добровольческой армии Романовский, атаман Донского войска, командующий донской армией Денисов и др. От Кубанского войска не было допущено никаких представителей.
Заседание открыл генерал Деникин, который сказал, что с приходом союзников борьба с большевиками принимает более планомерный характер, и что необходимо столковаться и притти к сознанию необходимости единой воли и единого управления в делах внешних сношений, устроить единую общую сеть железных дорог, одну банковую систему, общий почтовый союз, общий суд и, наконец, гласно признать единое командование.
Донская армия и донской флот должны быть наравне с прочими вооруженными силами подчинены главнокомандующему. Донская конница должна быть передана на те участки, которые ей укажет главнокомандующий с тем, что добровольческая армия компенсирует ее пехотой, свободный резерв Дона должен быть передан в полное распоряжение главнокомандующего, в донской армии не могут быть на командных должностях только донские казаки, но должны находиться также и начальники от добровольческой армии. Воронежский, Саратовский и Астраханский корпуса должны быть переданы в распоряжение добровольческой армии, должны быть напечатаны общие уставы и установлены общие правила чинопроизводства во всех армиях, действующих на юге России. Назначения на должности командиров корпусов и выше делаются главнокомандующим в донской армии по соглашению с донским атаманом. Все офицеры генерального штаба подчиняются главнокомандующему, минуя донского атамана, в донской и добровольческой армиях устанавливаются одинаковые нормы содержания и пенсий. Право мобилизации принадлежит главнокомандующему, все снабжение, откуда бы оно ни шло, принадлежит главнокомандующему, который распоряжается также и хлебом и углем, беря и то и другое на учет.
Вопросы гласного признания единого командования вызвали крайне резкие возражения со стороны командующего армией генерала Денисова. Возражая ему, генерал Драгомиров употребил неосторожное, а может быть и умышленно сказанное выражение — «временная автономия Донского войска». Это вызвало яростный ответ Денисова.
После очень долгих переговоров при участии генерала Щербачева удалось установить, что все-таки донская армия в полном составе должна перейти в подчинение генералу Деникину.
— Это непременное требование союзников, — сказал генерал Щербачев, — без исполнения этого условия они отказываются чем бы то ни было помогать нам.
— Для Дона, — снова упрямо сказал Денисов, — единого командования не надо, и Дон без такового свободно может жить. Единое командование нужно для России, и вы требуете этой жертвы во имя ее. Но казак этой жертвы не поймет, и самый факт признания открыто и публично такого подчинения разложит Дон.
— Но поймите, — сказал Щербачев Денисову, — что без этого союзники нам ничего не дадут.
— Дону ничего и не надо, — возразил Денисов. — Разве только моральная поддержка. А вот если Дон вследствие этого подчинения со всеми его последствиями развалится и разложится, то, полагаю, союзникам это не будет все равно.
— Но почему же Дон развалится от того, что я вступлю в командование? — спросил Деникин.
— Это сделает пропаганда, — ответил Денисов.
— Против этой пропаганды мы устраиваем контр-пропаганду, — возразил генерал Драгомиров, — на этих днях будет устроен особый отдел, целое министерство агитации и пропаганды.
— И во главе его поставлен Н.Е. Парамонов, личный враг атамана, мстительный социалист-революционер, известный тем, что еще в 1905 году своими брошюрами издательства «Донская Речь» разлагал русскую армию, — сказал Денисов.
— Но ничего подобного, — вспыхнув, воскликнул генерал Деникин. — Кто вам это сказал?
— Это пишут в газетах, — отвечал Денисов, — против атамана в Екатеринодаре идет определенная кампания, и мы знаем, что специально для его ареста или уничтожения генерал Семилетов формирует в Новороссийске отряд.
— Я первый раз об этом слышу, — сказал Деникин. — Абрам Михайлович, разве поручены нами какие-либо формирования генералу Семилетову?
Генерал Драгомиров промолчал.
— Мало ли что пишут в газетах, — сказал Деникин. — Меня в них не меньше, нежели вас, ругают.
— Я не знаю, Антон Иванович, — отвечал атаман, — какие меры принимаете вы в Екатеринодаре, но могу засвидетельствовать одно: ни в одной из выходящих на Дону газет нет ни одного слова против вас; что касается екатеринодарских газет, то они полны такой гнусной клеветы по моему адресу, что я должен был запретить их ввоз на Дон. И их все-таки везут и подпольным путем распространяют на позициях, и когда площадную брань по моему адресу усталый от войны казак читает в «Царицынских Известиях», прокламациях Миронова или какой-нибудь «Красной Газете», он этому не верит, но когда ему то же самое пишут из союзного Екатеринодара, в нем зарождается сомнение и тревога. И как не тревожиться?! Атаман — немецкий ставленник, союзники ни за что не помогут атаману, с атаманом ездили ряженые донские офицеры, а не англичане и французы и т. д., и т. д., — согласитесь, что это может сломать и самого правоверного. А последнее время стали ездить семилетовские офицеры и просто уговаривать казаков прекратить войну, пока я у них атаманом.
Переговоры постоянно заходили в неизбежный тупик. Два раза, видя бесплодность добиться искреннего признания единого командования в его лице от донцов, генерал Деникин хотел прекратить переговоры, но всякий раз генерал Щербачев его останавливал. Атаман понимал, что это необходимо сделать, необходимо для союзников, и искал такой формы, которая наименее дала бы почвы для пропаганды в войсках. Даже мелочи, и те вызывали страстный отпор.
Переговоры шли уже шестой час, сгущались сумерки короткого зимнего дня, а решения никакого вынесено не было.
Наконец, атаман сказал генералу Деникину:
— Антон Иванович, в виду сложившейся обстановки, я считаю необходимым признать над собою ваше верховное командование, но при сохранении автономии донской армии и подчинении ее вам через меня. Давайте, составим об этом приказ.
Генерал Деникин собственноручно написал приказ о своем вступлении в командование и о подчинении ему всех вооруженных сил юга России, действующих против большевиков.
— Хорошо, — сказал атаман, — я отдам этот приказ по войску Донскому, но для того, чтобы избежать кривотолков о нарушении донской конституции, я сделаю к нему следующую добавку: «Объявляя этот приказ главнокомандующего вооруженными силами на юге России донским армиям, подтверждаю, что по соглашению моему с генералом Деникиным конституция Всевеликого войска Донского, Большим войсковым кругом утвержденная, нарушена не будет. Достояние Дона, вопросы о земле и недрах, условия быта и службы донской армии этим командованием затронуты не будут, но делается это с весьма разумною целью достижения единства действий против большевиков».
— Но этим, добавлением совершенно уничтожается весь смысл приказа о едином командовании, — сказал Драгомиров.
Деникин махнул рукою, — делайте, мол, как хотите.
— Вы подписываете себе и Войску смертный приговор, — сказал генерал Денисов атаману.
Итак, первое, что потребовали союзники, было выполнено. Единое командование осуществлено. Теперь оставалось только ожидать помощи от союзников и активной их работы.
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКЧитайте также
Глава XVII
Глава XVII Три разные версии. — Всё — «четверть доллара». — Мелкая душа. — Переселенцы и белые рубашки не в чести. — Люди сорок девятого года. — Подлинное счастье.После двухдневного пребывания в Городе Соленого Озера мы покинули его, бодрые, отъевшиеся и очень
Глава XVII
Глава XVII Жизнь в Сан-Франциско. — Мое первое землетрясение. — Инстинкт репортера. — Курьезные случаи. — Постоялец и горничная. — Разумная мода.Несколько месяцев я пребывал в необычном для себя состоянии — я был свободен, как мотылек: ничего не делал, ни перед кем не
ГЛАВА XVII
ГЛАВА XVII Второму конному полку, являвшемуся по своему составу (4 русских и 2 монгольских сотни) едва ли не самой боеспособной частью в дивизии барона Унгерна, генерал Резухин передал 10 пулеметов и 1 конно-горное орудие и отправил из Ван-хурэ 15 апреля на север, к русской
Глава XVII
Глава XVII 1 Огюст приехал в Амстердам и сразу направился в Рийксмузеум. Медленно прогуливался он по залам самой богатой коллекцией картин Рембрандта, какую он когда-либо видел. Он был чуть ли не единственным посетителем музея. Глядя на все это богатство, он думал: собрать
Глава XVII
Глава XVII Когда мне было 15 лет, я первый раз попала за границу вдвоем с моим отцом. Эта неделя была одной из счастливейших в моей жизни. Вот, как это произошло.Той осенью я плохо себя чувствовала: вечные головокружения, изводящие и меня и близких, беспричинные слезы,
Глава XVII
Глава XVII 384.О городах.385. Есть города разного существа, более или менее важные по своему положению.386. В иных городах более обращений торга сухим или водяным путем.387. В других лишь единственно товары привезенные складывают для отпуска.388. Есть и такие, кои единственно служат
Глава XVII
Глава XVII В описываемое мною время, в конце 1829 года, происходили у моего отца и вечерние совещания относительно издания проектированной бароном А.А. Дельвигом «Литературной газеты» на 1830 год. О сотрудничестве моего отца я уже упоминал, но главным сотрудником газеты,
Глава XVII
Глава XVII Нас выгрузили. Да-да, нас выгружали, мы были багажом, конвой передавал нас под расписку — своей воли у нас не было.Когда мы ехали, то почему-то были уверены, что везут нас на Колыму. А попали в Тайшет, в знаменитый «Озерлаг», где, кстати, нет озер... Это место было
Глава XVII
Глава XVII Грецию знаешь очень хорошо и в то же время очень плохо, пока не увидишь ее собственными глазами. Приезжаешь сюда со всем грузом ее прошлого. В памяти всплывают имена богов и богинь, названия колонн, храмов, строчки «Илиады», платоновского «Пира», любовной поэзии
Глава XVII
Глава XVII Осень 1828 г., зима 1829 г. и отъезд на Кавказ: Отъезд из С.-Петербурга в Маленники, деревню гг. Вульфов тотчас по окончании «Полтавы». – Посвящение поэмы, неизданные стихи «Я думал, сердце позабыт…». – В ноябре 1828 г. кончена последняя строфа «Онегина», тогда же
ГЛАВА XVII
ГЛАВА XVII Отныне наступила пора больниц, медсестер, жара по ночам, успокаивающих таблеток и отчаяния. Казалось, что Фицджеральд скатывается к полной безысходности, как это уже было с ним в 1935-36 годах. Находясь на краю безумия от не дававших ему покоя мук и изоляции, он
Глава II. XVII век
Глава II. XVII век
ГЛАВА XVII
ГЛАВА XVII «Я вдыхаю свинец», — сказал он, поняв наконец, что потерял Августу, свою милую сестричку, единственную самозабвенную любовь, какую он испытал, на которой зиждились все его надежды и вся его жизнь. В лирическом стихотворении «Зубчатый утес Драченфелса», которое он