Глава II. «Союз Защиты Родины и Свободы»

Глава II. «Союз Защиты Родины и Свободы»

Теперь я могу лишь приблизительно указать время, когда случилось все то, о чем я рассказываю. В середине или в начале марта я получил от полковника Брэдиса записку, в которой он просил меня вечером быть дома, так как он придет по очень важному делу. Вечером он явился ко мне в штатском и просил меня быть весьма внимательным и следовать за ним, не объясняя мне, зачем и куда. Мы пошли по узким и темным переулкам, и мне казалось, что он нарочно меня так водит, или что он заблудился. Наконец, после продолжительной «прогулки» мы вошли в один двор, спустились по лестнице вниз и позвонили у двери подвальной квартиры. На вопрос, кто там, Брэдис ответил, что хочет видеть Марью Ивановну. Нас пригласили в переднюю, а затем привели в столовую, где за накрытым столом сидело двое мужчин и одна женщина. За столом было два места свободных, очевидно, для нас. Брэдис познакомил меня с одним из мужчин, который назвал свою фамилию. Это был — Б.В. Савинков, который в свою очередь познакомил меня с другим господином — его адъютантом. Кто была квартирная хозяйка, я до сего дня не знаю. Не стану описывать Савинкова, достаточно сказать, что мне бросились в глаза энергичные черты лица этого славного мужа. В этот вечер мы не говорили о секретных вещах. Савинков интересовался исключительно тем, что мы пережили и что делали раньше. Он интересовался также бывшим северным фронтом, возникновением большевизма в латышских стрелковых полках, командующим составом и т. д. Мы сговорились, что о следующей встрече нас известит «Флегонт», как был прозван адъютант Савинкова (самого Савинкова звали «Мария Ивановна»). Я отмечаю эти подробности для того, чтобы показать, насколько конспиративно мы должны были действовать. Но приемов конспирации у нас вовсе не было, исключая Савинкова, который в этом отношении был виртуоз.

Вторая встреча с Савинковым произошла на следующий же день, и при этом я познакомился с его сотрудниками, с которыми он недавно приехал от генерала Алексеева. Сотрудники, с которыми нам потом приходилось вместе работать, были: полковник Александр Петрович Перхуров (он же Александр Александрович), полковник С. и врач Николай Сергеевич Григорьев (он же доктор Аксенов). Последний погиб в ноябре 1919 года во Владивостоке, где он участвовал в восстании генерала Гайды. Указанные лица составляли штаб в Москве.

Идеей Савинкова было создание новой, вполне беспартийной офицерской организации в Москве, с целью свергнуть большевиков и продолжать войну с Германией до окончания военных действий на западном фронте. Для достижения этого было решено после свержения большевиков организовать в Москве военную диктатуру, трудовое правительство и во главе союза в Москве выдвинуть одного из самых популярнейших генералов. Все это не противоречило нашим стремлениям, и хотя Савинков не мог субсидировать нас, мы с радостью согласились работать вместе с ним.

Приехав в Москву, Савинков не имел никакой организованной силы, и наша группа была единственной ячейкой для начала организации. Но так как у Савинкова были обширные связи, то организация скоро должна была разрастись. Оказалось, однако, что этого недостаточно, ибо самым главным фактором организации являлись «проклятые деньги», и пока их не было, работа подвигалась очень медленно. За один месяц к нам присоединились только некоторые наилучше снабженные группы, именно две батареи, находившиеся на службе у большевиков, и часть уголовной милиции. Отдельные офицеры поступали в организацию только тогда, когда нам удавалось найти им какое-нибудь место. Вопросу об устройстве на службу офицеров было уделено много внимания, так как не всегда определенные на службу офицеры оставались реальной боевой силой, которую можно использовать во всякое время. Но были и случаи, когда к нам поступали офицеры целыми группами, главным образом приезжие из провинции. Я помню, что приехали две небольшие группы, остатки тех объединений, которые в начале 1918 года боролись с большевиками с оружием в руках в Рязанской и Тульской губерниях за существование земских и городских самоуправлений.

Кроме организационной работы, было много других хлопот. Нужно было приобрести оружие, сохранить приобретенное и следить за тем, что делают наши враги большевики и их друзья — немцы, каковы их силы и намерения. Поэтому функции нашего штаба напоминали отдел армейского штаба в миниатюре, ибо у нас в каждом отделе работало 1–2 человека. Отдел контр-разведки был вверен энергичному полковнику Брэдису, артиллерийское снабжение — Перхурову, обязанности дежурного генерала исполнял я, конспирацией и связью заведывал врач Григорьев, начальником штаба был полковник 3., который вырабатывал все операционные планы, а Савинков объединял все отделы и указывал их направление. Кроме того, он хлопотал о финансах и был единственным из нас, который заведывал политической стороной.

Не меньше двух-трех раз в неделю мы собирались на общие совещания, где давали отчеты о работе каждого отдела и вырабатывали планы дальнейшей деятельности. Интереснее всего были отчеты полковника Брэдиса, который быстро сумел ознакомиться с конспирацией и так наладить свою работу, что уже в первом месяце мог дать весьма необходимые сведения. Брэдис успел втиснуть в штабы большевиков своих людей, от которых мы получали все сведения, интересовавшие нас, о лагере противника. Иногда он нас предупреждал о грозящей опасности. Мы имели сведения о всех полках, находящихся в Москве, знали запасы оружия и патронов, знали многое и о том, что происходило в других городах. Однажды Брэдис сообщил нам, что на двух улицах были выставлены заставы с пулеметами с задачей — поймать Савинкова, и что у каждого пулемета дежурили люди, знающие Савинкова в лицо. В первое время после организации большевистского правительства в Москве работа их контр-разведки была очень слаба, и большевики довольствовались только теми сведениями, которые им давали немцы. О том, что Савинков в Москве, большевики, очевидно, узнали только тогда, когда газета «Русские Ведомости» напечатала статью Савинкова, за что газета немедленно была привлечена к ответственности и вскоре совсем закрыта. Большевистские войска в то время в Москве были весьма ничтожны. По большей части они состояли из небольших небоеспособных частей старой армии. Большая часть этих бойцов осталась бы нейтральной в случае вооруженного восстания. Сильнее всех были две матросских группы и полки 1-й Лат. стр. бригады. Три полка этой бригады находились в Москве и несли караульную службу, а один полк (3-й) был на пути из Харькова в Москву. Но и эти полки были малы численностью: около 400 штыков в полку, и только в 3-м полку было 600 штыков. Настроение латышских полков было большевистское, хотя не очень уверенное, как мы это увидим впоследствии. Одним словом, все большевистские силы в Москве могли быть биты организацией в 3–4 тысячи людей.

Интересны были сообщения начальника снабжения артиллерии полк. Перхурова. Не раз он нам сообщал, что взял под свою опеку оружие, хранящееся в складах большевиков, но охраняющееся нашей охраной, поступившей на службу к большевикам. Он сообщал также, что там, где охрана оружия производится самими большевиками, она ведется весьма халатно и что никакого труда не стоит это оружие захватить. О всех таких складах Перхуров имел хорошую информацию и наблюдал за ними зорко. Однажды, когда нам пришлось вооружить наших членов, помещенных в клубах анархистов, Перхуров придумал новый способ приобретения оружия. Узнавши, что на одном из вокзалов Москвы приехавшие с фронта солдаты желают продать оружие — два пулемета и несколько десятков винтовок, — Перхуров сговорился, что уплатит за все оружие 2.000 рублей, но с таким условием, что продавцы сами отвезут купленное оружие в одну из необитаемых загородных дач. Но так как некоторые обстоятельства заставляли нас опасаться, что солдаты после получения денег укажут большевикам местонахождение проданного оружия, а также и покупателей, то Перхуров заранее организовал группу «анархистов», которые напали на автомобиль с оружием и отвезли его в клуб анархистов. Таким образом, это оружие нам досталось совсем даром.

В конце марта Перхуров для того, чтобы успешнее вести работу, поступил в штаб большевиков инспектором артиллерии организуемого партизанского отряда. Он использовал свое положение для того, чтобы из поступающих в отряд вербовать подходящие элементы для нашей организации. Но во время этой работы он чуть не попал в руки красных. Между завербованными членами нашей организации было несколько воспитанников московского кадетского корпуса. Все завербованные помещались с партизанским отрядом, где, понятно, были и большевики. Один из кадет написал своему другу письмо и забыл в какой-то книге, которую, в свою очередь, читали и другие бойцы, при чем прочли и письмо кадета. Последний был арестован и на допросе выдал всех своих товарищей, а также и Перхурова. К счастью, один из кадет увернулся от ареста и сообщил обо всем во-время Перхурову; тот успел скрыться из партизанского штаба. Начиная с этого дня, Перхуров должен был окончательно перейти на нелегальное положение. Начальнику конспиративного отдела доктору Григорьеву приходилось использовать чисто технические задания, и его работа облегчала всю остальную работу. Особенно благодарны были ему за организацию конспиративного штаба в Молочном переулке, ибо, начиная с этого времени, нам не нужно было собираться в чужих квартирах. Кроме того, Григорьев умел создавать весьма остроумно шифры и пропуска. Один из большевистских комиссаров, скомпрометировал себя, взяв от врача Григорьева «взятку». Это обстоятельство Григорьев сумел использовать, и комиссар, боясь за свое положение и жизнь, попал в полную зависимость от Григорьева. От него Григорьев получил целую пачку бланков для удостоверений с печатями и подписями, на право ношения оружия, удостоверений личности, на въезд и выезд из Москвы и т. п.

Из всех сотрудников Савинкова, должен сознаться, с наименьшей продуктивностью работал я, ибо у меня в Москве не было ни знакомых, ни связей с политическими кругами. Проработав больше месяца в штабе, я просил Савинкова освободить меня, но он меня задержал до конца апреля, т.-е. до того времени, когда мы убедились, что деятельность нашей организации должна пока прерваться. К этому убеждению мы пришли после получения сведений от нашей контр-разведки и после закрытия тех анархистских клубов, в которых помещались члены нашей организации.

На боеспособность организации можно надеяться только тогда, если её члены соблюдают формы военного строя, т.-е. если, проживая в отдельных частных квартирах и работая на частной службе, они все-таки находятся вместе, в распоряжении известного начальника. Такую возможность создавали клубы анархистов. Хотя большевики анархистов не любили, но и не тревожили их. Я не помню, каким образом явилась мысль использовать анархистские клубы, но знаю только, что уже в начале апреля 60–70 членов нашей организации было помещено в этих клубах. Это обстоятельство весьма облегчило организационную работу, так как после этого не нужно было ломать голову, придумывая, где помещать приезжающих из провинции членов нашей организации. Теперь я мог снабдить их пропуском и направлять к нашему «главанарху», который их размещал в занятом анархистами особняке. Во главе наших анархистов стоял «Сережа» — артиллерийский капитан, наружность и характер кот. во всех деталях напоминал литературный тип анархиста.

В апреле большевики разогнали и закрыли наши клубы. Возникло подозрение, что мы преданы немцами, так как ни один из клубов немецких анархистов не был тронут. Иногда подозрительные действия «Сережи» заставляли нас отказываться от его услуг. Арестованные при закрытии наших клубов офицеры после месячного ареста были освобождены.

Для развития союзной деятельности мне часто приходилось разговаривать с военными организациями разных партий, а именно, с боевыми организациями правых эсеров и народных социалистов. Но, несмотря на все их желание, они нам помочь не могли из-за своей бедности. В конце апреля Савинков получил авансом некоторые суммы из тех кредитов, которые он собрал из дипломатических сфер. Вместе с тем удалось поставить организацию на более твердую почву: было решено временно приостановить расширение организации и сосредоточить всю деятельность на рабочей пропаганде. В связи с этим, я постарался получить отпуск отчасти для того, чтобы устроить свою семью, отчасти же потому, что в Москве мне начала грозить опасность.

Выше я упомянул, что самой серьезной боевой силой большевиков были полки 1-й Лат. стр. бригады, т.-е. те полки, которыми я командовал на Рижском фронте. Понятно, что все стрелки этих полков знали меня лично, и так как им была доверена караульная служба в Москве, они не могли не заметить моего хождения по московским улицам и очень легко могли меня выследить. Нам не раз приходила мысль воздействовать на эту опору большевизма, и, наконец, мы принялись за дело.

Между стрелками началась такого рода пропаганда, что конец большевиков не далеко, что после их падения родина не примет примкнувших к большевикам стрелков и что поэтому настало время действовать. Вместе с тем им рекомендовалось использовать ожидаемую демобилизацию и не записываться в Красную армию, как этого добивались народные комиссары, а уехать из Москвы и найти работу в далекой Сибири. Свободную дорогу и пропитание на два месяца им гарантировало «Национальное Объединение Латышских воинов», которое уже приехало в Москву. Пропаганда имела большой успех. Очевидно, самим стрелкам надоело такое положение. Во время демобилизации 1 — го Лат. стр. полка (полки демобилизовались по очереди, начиная с первого) в Красную армию из 400 человек записались только 60. Остальные пожелали уехать в Сибирь. Когда был сформирован первый эшелон уезжающих и на Ярославском вокзале погружен в вагонах, явилась группа матросов с бронепоездом под начальством членов «Исколастрела» (Исполнительного Комитета латышских стрелков) и арестовала двух офицеров, у которых хранились продовольственные деньги эшелона. Эшелон, в котором было около 120 стрелков, частью был задержан, а частью уехал без денег. Вскоре после того меня на квартире искали два раза за один день три военных человека, но меня, к счастью, не было дома. Все это говорило о том, что мне в Москве работать больше не дадут. Поэтому я решил приняться за работу вне Москвы, там, где у меня больше знакомых и связей. Обстоятельства благоприятствовали осуществлению этой мысли.

Большевики в это время серьезно принялись за организацию Красной армии. В салон-вагонах на Брестском вокзале находился штаб формирования. Там же в поезде жили генералы, назначенные окружными начальниками. Я познакомился с некоторыми из них и кое-что предпринял для того, чтобы забронировать за собой должность какого-нибудь начальника в тех войсковых частях, которые предполагалось сформировать в Ярославле и в Костроме. В этих городах, а также в Рыбинске в мирное время стояла дивизия, в которой я служил, и здесь у меня было много знакомых как из офицерства, так и из гражданского населения. Я очень хорошо знал эти города и их окрестности. Одним словом, здесь было все то, чего не было в Москве, необходимо было только найти такое легальное положение, которое могло бы обеспечить меня в ближайшем будущем. Оставив свой адрес будущему командующему Ярославским военным округом, я выехал из Москвы в конце апреля, передав исполнение своих обязанностей Перхурову. Вместе со мною выехал ближайший мой помощник — капитан Рублис, бывший адъютант 2-го Рижского Лат. стр. полка.