9

9

От Исацкого и Тетеркина мы узнали о происхождении пожаров.

Запросив на следующий день Большую землю о местонахождении Ковпака, я получил оттуда лаконичный ответ: «Действуйте самостоятельно. Строкач». Следовательно, нам нельзя соединяться с Ковпаком.

Еще добрые полторы недели топтались мы взад и вперед в районе Бучача и Монастырска. Это были как раз те самые места возле Старой Гуты, где полтора месяца назад мы похоронили Валю Подоляко. Я в первые же дни попытался послать к знакомому ксендзу агентурных разведчиков. Но ксендз, осведомленный лживыми сообщениями немцев о том, что Ковпак разбит в Карпатах, теперь не пожелал уже говорить со мной на том основании, что я — большевик.

Во время маневра из рощицы в рощицу мы наткнулись на действовавший в этих местах небольшой польский отряд. Полтора месяца назад действовал здесь польский отряд, но о нем не было сказано ни слова в те дни, когда монах Вацек делал для нас «вывьяд» по приказу ксендза.

Настоящий бой — с танками и пехотой — пришлось нам все же держать вместе с поляками.

Поляки прибыли под Старую Гуту вечером. Нам уходить не хотелось, тем более, что командир польского отряда пан Анджей обещал нам, в случае чего, «выдающуюся позицию». На рассвете мы заняли ее.

С трех сторон это было действительно очень удобное для боя место. Об этом же свидетельствовали старые окопы. Высота, на которой мы укрылись, была хорошо защищена с трех сторон. Только с четвертой, выходившей на горное плато, она была легко уязвима. Мы успокаивали себя тем, что все же лучше защищать одну сторону, нежели четыре.

Немцы двумя танками рассчитывали прижать нас именно с этой, четвертой, доступной танкам стороны.

В моем отряде сохранились еще две–три бронебойки. Одной из них мастерски владел Толька–ленинградец. Первым же выстрелом он поджег один танк.

— Горит, командир! — гаркнул он мне, стараясь перекричать шум боя. Я шел к нему вдоль старого окопа, но не успел: снаряд второго танка разбил в руках Тольки бронебойку и осколком снес ему голову.

Так погиб честной смертью солдата Толька–ленинградец, для которого долг, совесть и честь отряда были выше страха смерти.

Атака немцев на наше плато кончилась в сумерки. Они еще немного постреляли, а затем, бросив догоравший танк, отошли.

Была еще попытка забросить нам в тыл группу автоматчиков. Она просочилась к самому штабу, но без труда была сброшена вниз.

Ночью мы ушли.

Карабкаясь на ближайшие небольшие сопки, я сопоставлял их с Карпатами и думал: как все–таки жалко выглядят они по сравнению с Синичкой, Шевкой и хребтом, ведущим на Говерлю и Попа–Ивана!.. Сопоставил и бой, только что отгремевший. Как все это мелко по сравнению с былыми делами…

Но все–таки это была вторая победа нашего маленького отряда.

Это был второй бой после приказа, самого лаконичного, который когда–либо мог получить военачальник на расстоянии 1300 километров от Москвы.

Мы были спокойны. Наш отряд «действовал самостоятельно». Он выполнял приказ партизанского штаба.