18

18

За час до захода солнца Володя Лапин вывел всех железнодорожных «языков» на дорогу. Показав рукой на проселок, извивавшийся за ржаным полем, Володя весело крикнул:

— Тикайте, паны! И не оглядайтесь! Да прибавляйте шагу! Сейчас тут бой будет!

Отпустив их, он прилег под копной. Подождав, пока они отошли на сотню метров в сторону болота, Лапин проворчал про себя:

— Медленно идут, черти… Этак, чего доброго, колонну приметят! — и запустил вверх длинную очередь из автомата.

Те поприседали, а затем вскочили и вмиг растаяли в степи.

Колонна уже строилась. Гомон голосов, треск сучьев, крики заполнили лес, пугая слетавшихся к гнездовьям птиц. Ночь наступила как–то сразу. Солнце провалилось в огромную свинцовую тучу, надвигавшуюся с запада. Оно погасло, как гаснет кусок железа, опускаемый кузнецом в воду для закалки.

Тут же, на выходе из леса, от колонны отделился четвертый батальон и взял курс на Тернополь. Это ему была поставлена задача пощупать железную дорогу «першей клясы».

Четвертый батальон, или, как раньше он у нас назывался, «Кролевецкий партизанский отряд», только незадолго перед рейдом вошел в силу. Лишь недавно стали всерьез называть его батальоном. Отрядик этот пристал к Ковпаку еще в начале сорок второго года, но долго не мог выбиться в люди. До конца рейда за Днепр в нем не насчитывалось и ста человек… Дело не ладилось с командованием отряда. Командир его Кучерявский был человек безусловно храбрый, но в отряде его крепко не любили и бойцы и командиры: первые за излишнюю придирчивость, вторые — за ячество. Но его терпели, так как в бою он вел себя безупречно, всегда был впереди. А за это партизан многое может простить. Ведь не кто иной, как Кучерявский со своим отрядом, принял в конце под Бухчей неравный бой в критический для всего соединения момент. Там он был тяжело ранен и эвакуирован на Большую землю.

Во время отъезда раненого Кучерявского на Большую землю батальоном командовал молодой лейтенант Валя Подоляко. Начальником диверсантов–подрывников Ковпак назначил еще более молодого, только перед войной окончившего военную школу Платона Воронько.

Ребята старались, из кожи лезли и действительно поставили батальон на ноги. Но к началу Карпатского рейда вылечился и снова прибыл с Большой земли Кучерявский. По праву организатора отряда и ветерана он снова занял место комбата. Приезд Кучерявского был встречен бойцами и командирами без всякого восторга. Но он вернулся в свой отряд, имея инвалидную книжку в кармане и насквозь продырявленную в десятке мест шкуру. И то и другое давало ему право не только не возвращаться в тыл к немцам, но и вообще больше не воевать. Ну, что было делать командованию?

Ковпак и Руднев, посоветовавшись, вызвали к себе Подоляко и Воронько.

— Ну как, ребята, сработаетесь?

Лейтенант Подоляко, еще в офицерской школе приученный к военной дисциплине, и подрывник Воронько дружно ответили:

— Как будет приказано!

Итак, четвертый батальон пошел в этот рейд с Кучерявским во главе. Подоляко был назначен его заместителем, а Воронько по–прежнему оставался командиром подрывников батальона.

Так было и на сей раз. Предстояла крупная диверсия — взрыв моста на железной дороге «першей клясы». Туда пошла вся боевая часть четвертого батальона во главе с Подоляко и Платоном Воронько.

Не успел батальон оторваться от главных сил отряда, как туча накрыла поля черным рядном. В глубине ее изредка полыхала молния. Впереди черного фронта неслись серые облака. Жара сгустилась, застыла. Зашелестели колосья хлеба, залопотали что–то тревожное придорожные кусты. Пошел дождь.

Движение колонны замедлилось. По дороге уже бежали ручьи. Люди скользили, падали.

Каждая телега обросла шестью — восемью бойцами, пристроившимися к обозу. Мокрая упряжь натирала коням спины. Некованые кони скоро выбились из сил. А ливень все усиливался.

Когда колонна так растянулась, что стала разрываться на части. Валя Подоляко и Платон Воронько остановили взвод разведки. Накрывшись плащ–палаткой, по которой барабанил дождь, они фонариком осветили свои аккуратные лейтенантские планшетки. С тревогой рассчитали по карте все более и более замедлявшийся темп движения.

До цели было еще далеко. А дождь все льет и льет… Хлопцам не так страшны немцы, где–то впереди поджидающие их, — уже давно эти ребята потеряли всякий страх перед ними, — а обидно, что они опаздывают. Так недолго и до срыва задания.

Завтра ехидный Кучерявский, пощипывая бородку, доложит, нашептывая, Ковпаку: «Вот, мол, положились на молодежь… Если бы я был на месте, было бы совсем другое дело. А так…» — и разведет руками, с сожалением указывая на ребят.

И до слез обидно, что именно в эту ночь случился проклятый, не предвиденный никем дождь.

Бойцы шлепали по грязи, изредка злобно переругиваясь.

А дождь все лил… К двум часам ночи командир и начальник подрывников поняли, что если они будут двигаться вперед, то только загонят лошадей и людей. Свернув по жнивью в поле, где было много копен, Подоляко дал команду остановиться. Вмиг поле покрылось повозками. Коней разнуздали. Ездовые трудяги, не знающие ни отдыха, ни покоя, уже тащили своим коням снопы овса. Люди, наскоро протерев оружие, забрались под копны. Обогревшись и немного отдохнув, двинулись дальше. Рассвет застал четвертый батальон в пятнадцати километрах от цели.

Час–другой сна освежил людей. На только что прошедшую невзгоду все смотрели уже более весело.

Когда вдали показались телеграфные столбы железной дороги, было уже совсем светло. Только непогодой можно объяснить, что находившиеся в полукилометре от партизан немцы прозевали колонну. Хлопцы вначале думали форсировать железную дорогу в бездорожном месте. Затем, движимые каким–то озорством, решили напропалую, на галопе, без предварительной разведки и заслонов, перемахнуть через переезд под самым носом у немецкого гарнизона.

Подав команду «За мной!», Подоляко выскочил на переезд и, козырнув шагавшему невдалеке у пакгаузов часовому, крикнул какую–то тарабарщину и повлек колонну за собой.

Повозки с грохотом и тарахтением покатили через полотно. Бойцы облепили их, как мухи. В пятнистых немецких плащпалатках, с оружием разных систем, они мелькали мимо станции, и часовой сонно поглядывал на мчавшуюся ватагу вооруженных солдат. Возможно, он думал, что это по приказу областного шуцкоменданта карательный отряд спешит на уничтожение появившихся в здешних местах партизан. Свернув параллельно пути, колонна прошла по шоссе, также без всяких затруднений, еще километров пять. Ее обгоняли поезда. Один прошел навстречу. Поняв маневр командира, партизаны сдерживали друг друга, чтобы не запустить по окнам классных вагонов хорошую очередь.

Мост, который надо было взрывать, находился в селе Борки. Подробных данных о нем не имелось. Когда село было уже на виду, Подоляко придержал колонну, чтобы успели подтянуться и немного отдышаться кони. Тем временем командир подрывников Платон Воронько уже готовил взрывчатку.

Разведка доложила, что постоянного немецкого гарнизона в селе не было, но мост охранялся.

Командиры решили занять его с ходу, боем.

Переложив ящики с толом на лучшие повозки, прикрепили к минерам нескольких автоматчиков, и батальон на галопе ворвался в село. Но неожиданно движение застопорилось. Навстречу шло стадо. Бабы с удивлением смотрели на невиданное войско. Многие, уже не раз испытавшие немецкие облавы, кинулись в огороды. Мычали коровы, разгоняемые ударами плетей, и батальон рысью двинулся по кривой сельской улице. Из–за поворота блеснула река, а над нею навис виадук железнодорожного моста. Сейчас оттуда ударит очередь, а может, и скорострельная зенитка.

Кинув лошадей ординарцам, командир и начальник подрывников осторожно осматривались из–за угла хаты.

— Мост как мост. С двумя быками.

— Железный, не тронутый войной.

Но почему нет никаких следов усиленной охраны, ни окопов вокруг насыпи, ни дотов — танковых башен, применявшихся на северных дорогах немцами? Башни танков, установленные над окопом по краям насыпи, были серьезной помехой для партизан. Здесь этого нет. Не было колючей проволоки, опоясавшей подходы к мосту. Не видно было казармы для охраны.

Самый паршивенький мостишко на Ковельской дороге караулила рота, иногда батальон, а здесь, на довольно–таки важном мосту через реку Гнезна всего в четырнадцати километрах восточное областного города Тернополя не было никаких признаков сильной охраны.

— А говорили нам в штабе — дорога «першей клясы», — Недоумевал, поглядывая то на мост, то на карту, подрывник Платон Воронько.

— Странно, очень странно! — ворчал по–стариковски Подоляко, передавая бинокль своему дружку.

— Неужели фашисты со станции успели предупредить охрану?

— Может быть, она скрылась где–то в стороне?

— Да. А попробуй, сунься. Полоснут огнем, когда станем мост занимать, так, что дорогу назад не найдешь.

Но разведчики уже успели поговорить со здешними мужиками и двоих, наиболее словоохотливых, притащили с собой во двор. Командир слушал их, не веря своим ушам. Выяснилось, что мост охраняется всего–навсего тремя постовыми из местной полиции. А караулят они поодиночке!

Пока командиры уточняли эти данные, минеры уже рассчитывали заряд для подрыва.

Воронько, одетый в немецкую форму, вытащил из повозки фуражку с пышным орлом, распростершим крылья на весь околышек, и нахлобучил ее на свой чуб. Щегольская фуражка с задранным передком и огромным блестящим козырьком сразу преобразила его. Он вразвалку, как бы нехотя, пошел к насыпи, осмотрел ее. Затем подал знак подрывникам. Они тоже взобрались на насыпь. Постояли. По мосту мерно шагал взад и вперед часовой. Вдали показался поезд, шедший на Тернополь. Хлопцы пропустили его. Затем пошли к часовому. Ломая язык на немецкий манер, Воронько крикнул часовому:

— Комиссией прибываль на ваш мостишек. Проверяйт! — и пошел навстречу.

Два разведчика уже стояли по краям моста. На всякий случай они прислонились к железным балкам, держа автоматы на изготовку. До их слуха долетел лишь голос Воронько, что–то объяснявшего часовому.

Поболтав с часовым несколько минут и убедившись, что тот ничего не подозревает, Платон вернулся к насыпи. На ходу шепнул хлопцам:

— Часового не трогайте. В разговор не вступайте. К телефону не подпускайте. Если что заметите, — уложить на месте!

К минерам с таким видом, словно он главный в комиссии, деловито подошел Валя Подоляко. Только обильно струившийся из–под фуражки пот выдавал его волнение…

Спустя несколько минут к мосту подкатили две телеги, накрытые брезентом. Минеры четвертого батальона, опоясавшись шнурами, стали таскать на мост ящики.

Все тревожнее и тревожнее оглядывается на работу «комиссии» часовой. Но уже поздно. Рядом с ним стоят четыре человека. У двоих пистолеты зачем–то вынуты из кобуры и заткнуты за пояс, автоматы взведены, и хотя разговаривают они весело, но пальцы их лежат на спусковых крючках.

Часовой уже не отвечал на вопросы. Он обмяк, приуныл и тоскливо поглядывал то на реку, то на автоматы, направленные дулами в его живот. Круглое лицо его посинело. Он часто дышал, боясь хоть одним словом выдать свое волнение.

А на мосту кипела работа. Один пролет моста был опоясан ящиками. Детонирующий шнур соединял их. Когда же последний из оставшихся на мосту — Платон Воронько — зажег шнур и кивнул разведчикам, Подоляко небрежно крикнул дрожавшему часовому:

— Ну вот и добре! Комиссия кончила свою работу, Теперь — тикай!

Оцепенев, полицай не двигался.

— Ну, чего хлопаешь моргалками? Тикай! — крикнул Валя Подоляко.

И лишь когда он сам сполз на каблуках по крутой насыпи в канаву, часовой кубарем скатился на другую сторону.

Полтораста килограммов тола тряхнули мост. Земля вздрогнула, насыпь поднялась и осела вниз. Эхо взрыва пошло по реке, и сквозь басовитый его окрик взвизгнули вылетавшие в хатах стекла. Мост сдвинулся с края пролета, съехал с быков в сторону, но не рухнул. В расчетах минеры промахнулись. Мост оказался с большим запасом прочности. Только часть перебитых железных балок свисала вниз. Верхние крепления все еще держали ферму. Она прогнулась и широкой раскоряченной ижицей повисла над водой. Пришлось рвать вторично.

Лишь после второго взрыва пролет рухнул в воду.

Закончив свое дело, четвертый батальон беспрепятственно продолжал путь на юго–восток. В двадцати километрах от села Борки он должен был соединиться с отрядом.