8

8

Зарево пожаров властно потянуло нас за Днестр. Оно освещало нам стальные волны реки. После форсирования Днестра группой овладела инерция выхода в партизанский край. Наши уловки хлопцы поняли как отступление. Я соображал: пока мы не дадим боя и не выиграем его, переломить это настроение не удастся.

Вспоминая «партизанскую академию» Ковпака, мы с Мыколой повторяли одно из главных его нравоучений: «В партизанском деле самое главное — выиграть первый бой. Потом может быть с тобой всякое, могут тебя и поколотить — оправишься; может быть и так, как часто бывает на войне: постреляли, постреляли и разошлись — и не поймешь, кто кого побил. Но первый бой ты обязан выиграть!»

Каждую ночь горели лигеншафты. Теперь уже и мы включились в это дело. Пожары удалялись все дальше на север. Но мы упорно вертелись на одном месте. Для того чтобы не дать немцам захватить отряд врасплох, мы каждую ночь совершали небольшие марши: переходили километров двадцать на север, а затем, круто повернувшись, обратно — на юго–восток.

Изредка в лесах слышны были пулеметные очереди; иногда дробным звоном отзывался родной автомат.

Однажды на марше возле шоссе пришлось переждать, пока проходила колонна вражеских автомашин. Посреди колонны было два или три танка. На ожидание ушло более часа; рассвет захватил нас подле небольшого леса.

Нам с Васей очень не понравились ни этот лесок, ни близость шоссе. Но солнце уже взошло, в воздухе стрекотал «костыль», и люди смертельно устали.

Я согласился с доводами начштаба: двигаться дальше рискованно. Раскинули лагерь. Не успели уснуть, как пикетчики принесли несколько головешек, окровавленные бинты и патроны ТТ.

— Ясно, тут стояли наши, — задумчиво рассматривая эти предметы, сказал Войцехович, — которая же из групп?

— В Черном лесу это была не новость, все группы проходили через лес. Но тут… — думал вслух комиссар Мыкола.

— А может, комиссар Семен Васильевич? — настойчиво спросил Лапин.

Что ему сказать? Дал приказ усилить наблюдение и разведку. Может быть, разведчики и обнаружат своих. Около полудня пикеты обнаружили с трех сторон цепи немцев, залегавшие по бокам. Скоро одна стала продвигаться. Стрельбы еще не было. Но вот–вот начнется бой. Под огнем переходить шоссе бессмысленно. Даже если там нет противника… За шоссе начиналось поле, степь. Машин и танков, замеченных нами на шоссейке, пока не видно было. В цепях только пехота.

— Надо давать бой, — сказал мне Мыкола.

Мрачно смотрят Бакрадзе, Ефремов, Павловский.

Все мы понимали: другого выхода нет.

— Оборона. Держаться в цепи до конца. Командиры, по местам, — проходя по лагерю, скупо ронял слова команды начштаба Вася Войцехович.

Но почему так быстро обнаружил нас враг?

В цепи уже гремели выстрелы. Линия обороны была всего в ста метрах от штаба. Пули, взятые чуть с превышением, били по деревьям, под которыми расположился штаб. Уже убили нескольких лошадей. В санчасть носили раненых. Здесь сидеть было бесполезно, и я побежал в цепь. На полдороге встретил Бакрадзе. У него руки в крови.

— Ранен?

— Нет. Убит! Мой помощник Сухоцкий убит. Полез на офицера. Вот… Я его, этого фрица… — он показал мне планшет.

Щелкали разрывные в ветках…

— Ложись, командир… Хлопцы оправились. Оборону держат твердо. Вот патронов только…

Давать патроны из последнего резерва было еще рано. Машинально полез в планшет, вымазанный кровью врага.

Карта… На карте — занятая нами опушка, шоссе, цепи, залегшие по бокам. Химическим карандашом черточки. Синяя стрелка, проведенная наспех, разрезала наш лагерь пополам, проходили через штаб, санчасть.

По карте видел — наступало не больше роты. По бокам расположены редкие цепи. Пулеметов много. Но они еще молчали.

— Конечно, по своим лупить им расчета нет, — говорил Бакрадзе. Он внимательно следил за моим пальцем.

— Теперь шоссе. Так и есть.

Мы увлеклись разбором немецкой карты.

— Боковые — это невода. Рота хауптмана — это ведь загонялы!

— Понимаешь? — Она должна выгнать нас на шоссе, где рогульками отмечены минометы, станкачи, танки. Им хочется выгнать нас на открытое место. В поле, в степь.

Подполз Мыкола. Показал ему карту. Он понял наши догадки с двух слов.

— Значит, ловушка? Но мы здесь всего полчаса? Это невозможно, чтобы моторизованная часть даже при хорошей разведке так быстро…

Но Бакрадзе не дал мне договорить.

— Тогда эти сети расставлены кому–то другому, кацо!

— Да, да, головешки, патроны, марля… Здесь были наши. Это их окружали.

— Значит, отряд попал в чужую ловушку. Ай, ай! — Мыкола почесал от досады затылок.

— Ложись, командир. Брось шутки! — раздраженно сказал Бакрадзе.

Если бы я вздумал отмечать ход боя по немецкой карте, то в этот момент синяя стрелка нападения сильно изменила бы свое направление. Она загнулась назад. На шоссе — ни звука. Это понятно. Засада не выдаст себя, пока мы не напоремся на нее вплотную. «Загонялы» отползли просто потому, что убит их офицер.

— Час–полтора уйдет на перегруппировку. А затем ударят, и совсем по–другому, — делился я своими соображениями. — За час надо вывести группу, Мыкола дорогой!

— Куда? — с досадой спросил Москаленко.

— Слушай, кацо, — толкнул меня Бакрадзе.

— Что?

— Эх! Задумался. Сзади немцев — наши! Не слышишь?

— Кто? Какие наши?

— Наши автоматы, геноцвале! Пэпэша…

Действительно, позади одного «невода» что–то неладное. Изредка, сберегая патроны, короткими очередями и одиночными постреливали пэпэша…

— Кто же? Матющенко?!

Но выстрелы раздавались все ближе, все явственнее, и сомнения больше не было.

— Посылай взвод. Во фланг, Давид!

— Сам пойду.

Он вдруг остановился и замер с горящими глазами, затем, потрясая автоматом, выпрямился во весь свой огромный рост.

— Да! Я знаю! Я сразу узнал. Это он…

Мы вскочили вслед за ним, пораженные одной мыслью.

— Семен Васильевич! Комиссар! Его атака! За мной!

И вся девятая, услышав имя комиссара Руднева, бросилась за Бакрадзе.

— Вперед! Вперед!

Рота пошла на прорыв. Но наша оборона оголилась в этом месте. В том, что девятая прорвет немецкие цепи, мы не сомневались. Но это будет через 15–20 минут. А сейчас? Войцехович, поняв сложность положения, уже подал команду связным боковых рот:

— Приказ: бегом! Командирам рот расширить прорыв и выходить за штабом и санчастью. Не терять видимости.

— Бери на себя управление, Вася! Штаб, санчасть — в прорыв! Вперед! За мной! Там комиссар Руднев идет на помощь!

Кажется, во всем отряде я был единственным человеком, не верившим в галлюцинации Бакрадзе. Но в пылу боя и я скомандовал санчасти и ротам: «Там комиссар!»

Через час мы, оставив прорванную немецкую сеть–ловушку далеко позади, вырвались лесом на север. Колонна наскоро построилась и уходила по бурелому, пыхтя и отдуваясь. Все устали. Но были веселы. На бегу мы встретились с группой, пришедшей нам на помощь. Это были 17 разведчиков во главе с помкомвзвода Тетеркиным и политруком Исацким; они оторвались накануне от Ковпака. Их появление сначала очень обрадовало нас.

Хлопцы докладывали на ходу:

— Вчера мы оставили Ковпака здесь. В лесочке. Возвращаясь, услышали бой и решили ввязаться.

— Значит, это Ковпак шел на север?

— Мабуть, он самый…

Значит, мы, сами того не зная, сунулись в ловушку, предназначенную Кригером для старого волка. Капкан щелкнул и прищемил хвост волчонку.

Я видел немые вопросы в глазах своих ребят: «Опять не комиссар?»

— Опять не комиссар! — угрюмо и печально сказал Володя Лапин Ане Маленькой.

— А где же он? — робко спрашивала она разведчиков, как будто они могли ей на это ответить.

Но комиссара не было с нами.

Хлопцы все более мрачнели, протаптывая тропу через бурелом.

И так это было обидно, что люди даже забывали радоваться скорой встрече с Ковпаком и своему спасению.