21

21

На второй день наш отдых был прерван налетом немецких самолетов. Отряд уже немало дней шел, забыв об этом самом опасном для рейдового отряда враге. Поэтому и противовоздушная оборона в отряде хромала… Люди разболтались, перестали маскироваться во время стоянок. Естественно, что немецким летчикам легко удалось обнаружить нас.

Звено немецких самолетов — двухмоторных истребителей штурмовиков «Мессершмитт–110», сбросив бомбы, перешло на штурмовку. Затрещали по лесу малокалиберные снаряды, зафыркали скорострельные пулеметы, поливая кустарник и поляны огнем.

Сразу же после налета в санчасть начали прибывать раненые. Вначале мы даже удивились. Их было немного. Большинство из группы еврейского гетто, освобожденной нами в Скалате. Одетые в светлое, женщины демаскировали всю группу. После первой упавшей бомбы они стали метаться по лесу, чем и привлекли внимание самолетов.

— От мороки мени с бабами! Ну, що це за война, — неодобрительно качал головой Ковпак, проходя мимо санчасти.

Медсестры наскоро перевязывали стонавших женщин и детей.

Ковпак пришел в расположение беженцев. Они еще до сих пор не пришли в себя после бомбежки. Дед шел неровной походкой, опираясь на большую суковатую палку. В длинной своей шубе он был похож на попа.

Через несколько минут я услыхал в расположении беженцев из гетто команду его: «Становись!» Движимый любопытством, я подошел поближе.

Серия бомб, положенных немецкими летчиками, взрывной волной вырвала «под шнурочек» кусты, образовав длинную поляну. На ней в две шеренги было построено это довольно странное воинство. На правом фланге стояли древние старики в длинных лапсердаках. Позади — во второй шеренге — женщины. Некоторые держали за руки старших детишек. А на левом фланге — девчата. Вдоль фронта взад и вперед ходил старый командир, за голову которого фашисты обещали пятьдесят тысяч золотом, и, обращаясь то к одному, то к другому, спокойно и вразумительно говорил. Иногда он тыкал палкой в землю или показывал вверх, в небо. Люди внимательно и удивленно слушали его.

— …Вы слухайте, что я вам кажу. Это же не сопляк какой с вами разговаривает. Вот гляньте…

Он снял шапку, и пробившееся сквозь ветви солнце осветило лысину.

— Я поседел и полысел на войне. Кое–чего видел. И смерти в жизни своей насмотрелся — во, по самое горло. Так что можете положиться. Самый главный закон на войне — никогда не сигай от нее. Смело иди навстречу. Она тоже пугливая, смелых не берет. А самолет — это же дело не мудреное. Чего тут от него бегать? Ляжь — и лежи. Еще платочки всякие квитчастые, и юбочки, и тому подобное прикрыть надо. Как прикрыть? А очень просто. Веточку отломай и накройся.

Ковпак оторвал висевшую на одной кожуре перерубленную осколком ветку орешника и, подойдя к крайней девушке, взял ее за руку, отвел в сторону и поставил перед шеренгой.

— А вот теперь глядите. — Он дал ей в руки ветку.

Девушка взяла кривую, еще свежую ветвь и закрылась ею. По шеренге, недавно в паническом ужасе метавшейся по лесу, прошел шепот удивления и восторга. В рядах молодежи послышался смешок. Древние правофланговые евреи утвердительно и серьезно закивали бородатыми головами. Ковпак махнул рукой девушке.

— На левый фланг! — И она с веткой в руках побежала на свое место.

Победно оглядывая своих подчиненных, командир кинул свое любимое словцо: «Поняв? Ну, то–то». Затем снова пошел вдоль шеренги. Посмотрел на нее неодобрительно, подумал, опять пошел к правому флангу.

— Теперь вот какой у меня будет серьезный разговор. Мы люди военные. Идем на важные дела. Хоть жалко мне вас, а всех принять в отряд не могу. Каждый сам по себе пусть взвесит свои силы, примерится к этой военной жизни: по плечу она ему или нет. Решайте сами. Вот вам так прямо, по–честному, и ставлю вопрос. Кто хочет и может носить оружие — оставайся. Кто фашистов ненавидит — оставайся! Кто смерти не боится и жизнь свою за Отечество положить готов — оставайся! А кому не по силам или не по нутру это дело — не ходи с нами: так прямо и говорю — не ходи! Сейчас мы поможем всем оставшимся — разошлем по селам, у народа вас приютим. Харчей оставим. Но если в отряд поступишь, присягу приймешь, и тогда не выдержишь — на нас чтобы не был в обиде. У нас суд один для всех, кто бы ты ни был — русский или украинец, татарин чи еврей. Вот такой уговор! До вечера думайте. Посоветуйтесь со стариками. Перед вечером я к вам командиров пришлю. А теперь — р–ра–зойдись!

И, повернувшись по–военному, Ковпак быстро зашагал к штабу. Шеренга рассыпалась.

А в штабе обсуждались другие дела. Несмотря на бомбежку немецких самолетов, мы все же решили не уходить сегодня из этого леса, а лишь передвинуться километра на два–три в сторону.

— Сменить место стоянки, — приказал комиссар Базыме.

— Правильно! — поддержал его Ковпак. — Большой марш не вытянем. Мешает грязь. Люди заморились. Запутаем след и — хватит.