14

14

Существовал у нас обычай, заведенный комиссаром Рудневым. Два раза в день, в 14 и в 24 часа, радист Вася Мошин подходил к штабу с толстой книгой под мышкой.

— Читать сводку! — командовал Руднев.

Как угорелые, разлетались во все стороны связные, Семенистый, Ванька Черняк и другие, орали на весь лес, если дело было летом, стучали плетью в окна и двери халуп, если дело было зимой, кричали:

— Читать сводку!..

Через несколько минут возле штаба собиралась толпа партизан, и Вася Мошин раскрывал свою библию.

— От Советского информбюро. Вечернее сообщение за…

Воцарялось молчание, и люди выслушивали все, что он читал. Кто не сражался в тылу у противника, кто не был по месяцам лишен возможности читать родные строчки советской газеты, тот не может понять нашего волнения.

Многие месяцы лишь тоненькой нитью эфира, да и то не всегда, мы были связаны с Родиной. О событиях, происходивших на фронте и в советском тылу, мы знали только по сводкам Совинформбюро и только от Васи Мошина.

И понятно, что этот человек, выполнявший лишь трудную и скучную техническую обязанность, стал олицетворением всего того, что делалось за фронтом.

— Ну, сколько городов оставил? — серьезно спрашивал Ковпак Васю в 1942 году.

И парень, печально раскрыв книгу, монотонно и громко читал сводку, а окончив чтение, молча захлопнув свою библию, сейчас же уходил.

Мне иногда даже становилось жаль этого хлопца, так сокрушенно принимал он упрек старика командира, словно был сам повинен в этих невеселых делах.

Но вот еще в конце декабря 1942 года голос Васи окреп, стал он читать раздельной, научился останавливаться в наиболее интересных местах, стал делать психологические паузы. И все больше слушателей собиралось у штаба, так что пришлось Васе читать сводку в разных концах расположения отрядов. Затем ее стали размножать на машинке и рассылать по ротам вместе с оперативными документами штаба, а вскоре стали издавать в двухстах — трехстах экземплярах типографским способом в ручной партизанской типографии, присланной нам на ледовый аэродром.

Раз заведенное, как и многие другие традиции, чтение сводки в штабе проводилось ежедневно. А зимой, начиная с декабря 1942 года, обряд этот становился все торжественней и оживленней, а ждали в штабе Васю Мошина все с большим нетерпением.

19 ноября началось наступление Красной Армии, и Васю заставляли читать сводку по нескольку раз, делая по ходу глубокомысленные стратегические и философские замечания.

23 ноября замкнулось кольцо у Калача, и откуда–то из дебрей кованого сундука наш штабной архивариус Семен Тутученко вытащил карту Волги, и к ней по вечерам тянулись толстые обмороженные пальцы стариков и мальчишек, разыскивая еле заметный кружочек с надписью «Калач».

Теснее сжималось кольцо вокруг армии Паулюса, и уже не в штаб ходил Мошин, а победоносно вертел регуляторами приемника в новой просторной избе, куда его перевели по приказу Ковпака. Вокруг хрипящего репродуктора сидели, затаив дыхание, Ковпак, Руднев, весь штаб, все связные, политруки и парторги рот и ловили раздельно, по слогам, передававшуюся диктовкой сводку для областных газет «От Советского информбюро».

2 и 3 февраля 1943 года отряд совершил марш, и сводка не была принята. Четвертого мы сделали небольшой переход и, разместившись по квартирам, уже собирались отдыхать, как услыхали за окном голос часового, тревожно выкрикивавшего первую цифру пароля, и дикий голос: «Экстренное сообщение». Не успел часовой задержать кричавшего, как в штаб влетел Мошин.

Он еще в сенях кричал:

— Разрешите, товарищ начштаба? Экстренное сообщение!..

— Ну, читай уж… — сказал Базыма, сидевший без гимнастерки на покрытой плащ–палаткой соломе.

— Экстренное сообщение… — начал Мошин, держа свой гроссбух только для проформы раскрытым, а сам торжествующе глядя на нас.

— Надо за командиром и комиссаром послать, — сказал Войцехович.

— Я уже был у них на квартире, одеваются…

— Ну, тогда подождем…

— Так я им уже прочел…

— А они что?

— Сказали: беги скорее в штаб, читай! Мы сейчас будем сами.

— Ну, читай, чертова регенерация, — буркнул из–под одеяла Тутученко.

— Сами же перебивают, товарищ начштаба. Разрешите начать?..

— Давай, Васютка…

Вася откашлялся.

— «Главная квартира фюрера, 3 февраля», — прочел он громко и остановился, глядя на нас. Удовлетворенный нашим видом, продолжал: — «По приказанию фюрера по всем территориям райха объявлен трехдневный траур. Запрещены зрелища и кино. Всем женщинам носить черные траурные ленты или платья…»

В это время в хату вошли Ковпак и Руднев.

— Чытав? Чулы, хлопни? — спросил старик и, ударив себя плетью по валенку, сел на лавку. — О це вам, хлопци, наука… О це вжарылы, так вжарылы.

На столе лежала карта Волги, вся исчерченная синими и красными значками, стрелками и кружками. Базыма молча подошел к ней, бережно свернул ее и протянул Тутученке:

— Сховай, Сеня, сховай на память…

Руднев взял карту из рук начштаба, снова расстелил ее на столе. Он долго смотрел на место излучины Дона и Волги и затем красным карандашом перечеркнул синее кольцо у Сталинграда.

— Вот и наступил он, праздник на нашей улице… Товарищи, вы понять не можете, что значит эта победа…

— Чего уж тут не понимать, раз по всей Германии на три дня траур объявлен. Тут все понятно! — сказал Базыма.

— А понятно ли, какой ценой и кровью, каким трудом досталась нашей Красной Армии победа? Ведь я же знаю многих людей, которые ее добывали, может, многих из них уже и в живых нет.

Руднев замолчал, задумавшись.

Еще долго сидели партизаны в штабе. Говорили о Красной Армии, о победе, которая казалась уже такой близкой.

Разошлись лишь тогда, когда в окнах забрезжил серый зимний рассвет.