7

7

В эту же ночь мы подошли к Горыни. Решено двигаться и ночью, форсировать реку с ходу.

Моросит дождь.

Дорога вьется вдоль опушки леса. Впереди маячит отбежавший в степь одинокий столетний дуб. Не одному поколению людей указывает он развилку дорог. Может, и нам что навещует. Карпенко подъезжает к дубу и сверяется по моей карте. Лезет на дуб, выискивая на горизонте хоть какой–нибудь ориентир. В этот момент в колонне выстрелы. На миг вспыхнула беглая перестрелка. Стоны, крики.

— Напились, что ли?

Карпенко сползает с дерева.

— Нет, не похоже!

И так же сразу все затихает.

Я повернул коня обратно. Еще не доехав до штаба, узнал причину стрельбы. Оказалось, что по лесной просеке наперерез нам двигался небольшой обоз бандитов с ранеными. Они никак не ожидали встретить здесь советских партизан. Выехав на опушку, пять или шесть подвод бандеровской санчасти вклинились в наш обоз. Проехав в колонне несколько минут и уже отдалившись от своих, услышав русский говор и слова «товарищ командир», они поняли, куда попали в ночной темноте.

Здоровые бросились, отстреливаясь, наутек. Они были побиты нашими ездовыми.

Обоз с бандеровским лазаретом остался у нас.

Темень перед рассветом сгустилась.

Я присел на повозку к одному из раненых бандеровцев. Посветил электрическим фонариком. Худое, изможденное лицо. Лихорадочно блестят глаза. Парень испуганно пытается подвинуться на возу.

— Як же, козаче? Влипли?

Ресницы его дрогнули. Я повторил вопрос. Услышав украинскую речь, приготовившийся к пыткам и истязаниям, он исподлобья смотрит вверх.

Неприятное дело допрашивать раненого. Но надо. Надо нам, нашим товарищам по отряду, нашей армии, народу. Надо!

— Як же вы ехалы? Прямо–таки наугад? Без разведки, без охраны?

Он молчит. Но мой спокойный голос и мирный тон, видно, успокаивают его. Чувствую, можно ставить вопрос в лоб.

— Куда вас везли?

Откашлявшись, он хрипит:

— До шпиталю.

«Ого! Если есть госпиталь, значит, это не маленькая бандочка».

— Далеко? Где?

— Там… Ихать дви ночи.

— Где поранило?

— От–тут–о. И от–туточки, — показывает на грудь и ногу.

— Когда?

— Четвертого дня.

— С кем бились?

— С… нимаками…

По тону понимаю, что врет, но не показываю виду.

— А нас узнаешь?

— Кто вас знае… Вы — не наши…

Он кашляет. Закрывает глаза. Соображаю, что еще можно узнать у него ценного. И можно ли? Ах, да. Конечно. Я даже не задал второго стандартного вопроса: «откуда?»

— Звидкиля везли раненых?

И сразу освещаю лицо. Он недоуменно поворачивает голову. Вопросительно, не мигая, глядел он в гаснущий электрический глазок. «Эх, жаль, батарейка кончается, не успею спросить главное». Быстро и властно повторил вопрос…

— Звидкиля… З лису…

Мелькнула мысль. И сразу:

— З табору?

— Ага…

— Сотня?

— Весьма…

— Курень?

— Гонты…

— Далеко?

— У лиси. Ось тутечки.

Он показал рукой. Дальше вопросы и ответы катились, как под горку. «Нет, не успела батарейка иссякнуть в фонарике».

Я знал главное. Рядом с нами, в лесу, был расположен «курень» (полк) бандитов. В нем не менее тысячи человек. На их стороне знание местности и, может быть, внезапность нападения. Ведь о присутствии здесь бандеровского куреня знал пока один я. Надо было ликвидировать хотя бы это преимущество врага.

Я доложил свои сведения Рудневу. Комиссар решил сразу:

— Приостановить движение! Выставить дозоры!

Я пошел продолжать допрос.

Пленные показали, что переправа через Горынь сильно охраняется.

— Форсировать ее с ходу, видимо, не удастся, — резюмировал обстановку Базыма. — Будем ждать рассвета!

Нащупав вблизи реки небольшой хуторок, мы втянули в него колонну.

В хате Базыма и его помощник быстро наладили работу штаба. Я окончил свое дело. Но задремать не мог. Думал о том, как незаметно для нас изменилась обстановка.

Вспомнилась песня, которую в бреду пел раненый бандеровец: Лис — наш батько, Ничка — наша маты, Крис[ружье] та шабля — Вся моя семья…

Раньше мы проходили по местам, занятым противником — немцами. Там мы всегда считали ночь выгодным временем для своих партизанских дел, а вот с бандеровцами мы увереннее чувствуем себя днем.

Эти последыши петлюровских головорезов, которым удалось своими высокопарными речами о самостийной Украине сбить с толку кой–кого из крестьян Западной Украины, применяют против нас сходную с нашей тактику. Почему? На их стороне преимущества местности и агентурных связей. А мы, по привычке, идем по лесу ночью. По лесу, занятому врагом. Но ведь лес и ночь — это тоже привычная основа силы Ковпака.

Привычка — хорошее дело на войне. Хорошо привыкнуть не дрейфить в бою, приучить себя к опасности, привыкнуть к лишениям, смертельной усталости, к крови. К самой смерти привыкнуть. Но наступает в жизни военного коллектива момент, когда привычка становится вредной. Он наступает тогда, когда командиры, выработав боевым опытом правила (и приучив к ним своих солдат) в условиях определенного времени, местности, только ради привычки заставляют их воевать по этим правилам в другом месте, в другое время и в иных условиях.

И с другим врагом.

В ученых военных книгах это называется — шаблон. Есть еще штатское слово — косность. Но как ни называй, а для войск, попавших в лапы шаблона, наступает рискованный момент.

Для нас он, кажется, наступил, этот момент. Какой выход из положения найдут наши генералы?