38

38

Немцы больше не пытались нас атаковать со стороны Яремчи. Противник был замечен с другой стороны Синички. А через час после отбитой первой атаки на Бакрадзе и Горланова обрушились немецкие самолеты. Они как будто с ума сошли от бессильной злости. Бомбовые удары сыпались один за другим.

По приказу Руднева я направился к старым окопам. Горланов закусывал в пятидесяти метрах от окопа. Он пил из немецкой фляги кофе. Перед ним лежала гора немецких документов. Он весело засмеялся.

— Никакой жалости не имеют воздушные гансы. Не успели мы своих фашистов выпотрошить как следует, налетели, и давай молотить своих мертвецов. Вы поглядите ни одного целого нет.

Действительно, так бесславно погибшая немецкая рота привлекла внимание немецких самолетов.

Трупы, лежавшие впереди старых окопов, представляли собой жалкое зрелище. Вероятно, на каждого убитого фашиста было потрачено несколько бомб; земля была изорвана в клочья, изрыта воронками, части тел заброшены на кусты и деревья, лохмотья одежды и кишок свисали с веток сосен и буков.

— Боевые деревья стоят на склонах Карпат, — подмигнул мне Сережа Горланов.

На всем склоне до самой Яремчи не было видно движения немцев. Самолеты бомбили от бессильной злости. А может быть, отвлекали наше внимание, подготовляя атаку на другом склоне горы. Скорее всего и то и другое.

Уверившись, что наша оборона здесь крепка, я возвратился к штабу.

Но в центре обороны было плохо. Большая часть отряда, измученная хождением по Васиному «азимуту», лежала замертво. Лихорадочный румянец на щеках, опухшие руки и ноги, болезненный сон с открытыми глазами.

Что всего хуже — люди иногда вставали и брели куда глаза глядят, забыв взять с собой оружие.

Руднев с тревогой сказал:

— Побросали ящики с патронами и толом.

— Как? Все?

— Нет, конечно. Но были такие случаи. И что делать — не знаю. В других условиях для примера расстрелять нужно было бы одного–двух. А тут рука не поднимается.

В этот день пришло спасение. Не гуцульские стада, не трофеи, не даже манна с неба. Спасение пришло от чудовищной скаредности Павловского. Кто–то пронюхал: Павловский тащит по горам три мешка сахара. Панин побежал к Рудневу, требуя чуть ли не расстрела старого скупердяя.

Комиссар несколько мгновений безразлично слушал ругань Панина, а когда наконец понял, в чем дело, рассмеялся.

— Чудак. Ему в ноги за это поклониться надо!

— Как поклониться?

— Для кого он его тащит! Для себя?

— Еще бы для себя…

— Зови его сюда.

Установив, что сахар действительно есть, комиссар создал под руководством Павловского и Панина чрезвычайный комитет, комиссию или что–то в этом роде. Быстро произвели расчеты. Получилось на каждого бойца по триста граммов сахару.

Медсестры, старшины и парторги рот разнесли по лагерю сахар. И совершилось чудо: лежавшие до сих пор без движения люди, съев две–три горсти сахарного песку, запив его карпатской ключевой водицей, лежали без движения на спине, как бы прислушиваясь, как живительная сила разбегается по жилам.

Одни, повернувшись на бок, засыпали, другие садились, ощупывали рукою автомат и патронташ. А иные уж согласны были и песенку подтянуть.

— Это же чудеса! — уверял своих хлопцев комвзвода Деянов. — Это же тебе не Павловский, а сам господь бог, Иисус Христос и все сорок святителей!

— Действительно, вроде как Иисус Христос. Тот, слыхал я, пятью хлебами накормил пять тысяч, — поддакивал меланхолично мрачноватый майор Дегтев.

— Это що? Иисус Христос накормить–то накормил. А вот были ли они сыты — вот вопрос, — сказал Деянов.

— Ну, а мы не то что после свадьбы или крестин, но все же, — сказал старшина Бычков. Разглаживая рыжие усы, он нашел на них несколько песчинок сахара.

И хотя до вечера по лагерю без конца молотила авиация — были убитые и раненые, все мы понимали: кризис миновал.